— За четыре часа они черте, где оказаться могут! — выпалил раздосадованный Егор Саныч.
— Кто и что из ребятишек отряда говорит? — спросил я Свету, — может быть, кто-то случайно что-то слышал?
— Первым делом осмотрим берег реки, — взял себя в руки опытный директор.
— А ты Крутов, и ты Миронова, — обратился он ко мне и Свете, — опросите детишек, и действуете по своему усмотрению. Через три часа, если не справимся своими силами, буду обращаться в милицию.
Пионеры четвертого отряда собранные Светой держались стойко, как Марат Казей в последнем бою с эсэсовцами. Никто ничего не видел, и никто ничего не знал.
— Давайте поступим так, — я еще раз посмотрел на Ленку, младшую сестру нашей клавишницы, и на прочих юных заговорщиков, — то, что вы что-то знаете, это даже не вопрос. То, что вы пообещали молчать, и держите свое слово, молодцы. Но теперь ситуация несколько иная. А вдруг Сидорову, и этому, Кутейкину, требуется сейчас срочная помощь. Вдруг они попали в беду? И сейчас каждая минута на вес золота! Спасать надо ваших друзей, а вы молчите. Это не по-пионерски!
— Ладно, давайте скажем, — Ленка посмотрела на своих подруг и парней из отряда.
— Эх! — махнул рукой какой-то смешной полненький парнишка, — даму они пошли пиковую вызывать.
— Зачем! — вскрикнула пионервожатая Света, которая и в гневе была хороша.
— Они хотели загадать желание, чтобы стать рыцарями-джедаями, — ответила какая-то курносая девчонка с тонкими косичками, — чтобы потом разобраться со всеми империалистами.
— Что ж им здесь, ночью, не вызывалось этой пиковой дамы? — еле сдерживая смех из-за детской наивности, спросил я.
— А ночью страшно, — ответила Ленка, — тогда Димка Кутейкин сказал, что знает, где тут недалеко есть пещера.
— Кто знает, в каком направлении пошли ребята? — теперь уже начал волноваться и я.
Руку поднял тот самый полненький парнишка. Я сказал Свете, чтобы она срочно собрала с берега Москвы всех своих коллег, и чтобы они потом цепью шли в том же направлении. Сам я решил пойти в одиночку, первым.
С глухой тайгой, в которой мне довелось бродить одному в той жизни, этот лесок, который был зажат между деревнями Григорово, Полушкино и Чапаевка, сравнить нельзя было даже с натяжкой. Но спокойнее от этого мне не становилось, так как свинья везде грязь найдет. Поэтому я двигался через кусты и прочие заросли в хорошем спортивном темпе.
— Сидоров! — крикнул я пару раз, сволочь такая, добавил я про себя.
И тут нагрелся мой оберег от Тьмы. Не нужно было быть Нострадамусом, чтобы понять, где мне следовало искать вызывателей пиковой дамы. И я стал ориентироваться по своему оберегу. Если он остывал, то я тут же менял направление. Если он продолжал нагреваться, я ускорял шаг. В какой-то момент лес перед моими глазами стал раздваиваться. Заметно похолодало. Оберег в прямом смысле слова пылал, и мне пришлось снять футболку и обмотать его в несколько слоев, чтобы не обжигало кожу. Я прошел еще пятьдесят метров, и у меня внезапно прошло головокружение. Я обратил внимание, что вокруг множество сухих деревьев, на которых нет ни листочка. На уши стала давить непривычная для летнего леса тишина.
— Сидоров! — крикнул я внезапно охрипшим голосом, — Кутейкин!
— Сюда! — наконец услышал я детский завывающий голосок.
Я рванулся вперед и вдруг между двух сухих тополей, моему взору открылась небольшая ложбина, в центре которой расположился, обставленный валунами вход в пещеру. Рядом с входом лежал Сидоров, которого бил сильный озноб, а над его телом рыдал Кутейкин.
— Мы здесь! — проблеял пионер, — Тоха! — он потряс своего товарища, — вставай.
Я быстро подбежал и нащупал пульс на худенькой руке Сидорова. Живой балбес, обрадовался я, взял его на руки, и понес из этого неприятного места. Однако на окраине ложбины мне самому стало очень плохо. Снова сильно закружилась голова, и резко ослабли и руки и ноги. Я сначала припал на одно колено и положил тело Сидорова на землю. Затем сам рухнул рядом и потерял сознание. Точнее перед моими глазами погасла одна картинка и тут же включилась другая. Я увидел темно-серое небо, и меня душила огромная сотканная из черного плотного дыма фигура. Ни рукой, ни ногой шевельнуть я не мог, я лишь ждал, когда в легких закончится воздух и мир погаснет для меня навсегда. Но внезапно подул свежий ветерок, черная фигура мгновенно растаяла и надо мной склонилась черноволосая красавица потустороннего мира Мара.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Куда ты полез? — спросила она, — амулет, что ли не работает?
— Пионеры потерялись, — прохрипел я.
— Спаситель, — усмехнулась красавица, — как настроение?
— Эх, Маруша нам ли быть в печали, — из последних сил пошутил я.
— На раз, два, пошел, — засмеявшись, сказала Мара и хлопнула в ладоши.
Я очнулся на земле, возле меня ревели двое пионеров, Кутейкин и очнувшийся уже Сидоров. Я посмотрел на них мутными глазами, еле-еле приподнялся, и, покачиваясь, поплелся в сторону лагеря.
— Мы больше не будем, — ревел Сидоров, которому я уже дважды обещал открутить уши.
— Мы не специально, — подвывал Кутейкин.
У меня же элементарно не хватало сил, что бы надавать оболтусам как следует подзатыльников. Я двигался перебежкам от одного ствола дерева к другому. Но чем дальше мы удалялись от проклятого места, тем легче мне становилось дышать, и слабость покидала мое тело. И когда нас на небольшой полянке встретил поисковый отряд пионервожатых, я уже вполне уверено стоял на ногах. Лишь зверский аппетит разыгрался в моем молодом организме. Увидев, что я успешно отыскал двух заблудших пионеров, Света страстно обняла меня и поцеловала несколько раз, в щеки и губы. Потом она так же обняла Сидорова с Кутейкиным и, обозвав их своими идиотиками, повела в лагерь.
— Чего тебе? — нервно спросила меня толстая повариха тётя Маша.
— Каша у вас сегодня замечательная, — я протянул железную миску в кухонное окошко, — съел уже три порции, по вкусу один в один тайские лангустины. И как вы только умудряетесь из простой перловки готовить такие деликатесы?
Тётя Маша вряд ли знала что такое лангустины, но моя плохо прикрытая лесть возымела нужный эффект. И она в четвертый раз бросила пару черпаков жуткой клестероподобной массы мне в тарелку.
— Как в тебя столько вмешается? — удивилась повариха.
— Чтобы выглядеть не бледно, пятый раз поесть не вредно, — хохотнул я.
Кстати здесь, вдали от цивилизации, при постоянных физических нагрузках я приобрел очень приличный мышечный корсет. Если еще подкачать бицепс и трицепс, то можно заявиться и на любительский конкур по культуризму. И пока я в стремительно пустеющей столовой размышлял над своей физической формой, Егор Саныч подвел ко мне Тимофея Овсянкина.
— Это по твою душу, — сказал директор мне, — вот кто тебя тортом сейчас угощать будет, — показал он Тимохе на меня.
— Овсянкин, ты еще и тромбонист? — дошло до меня.
Директор тут же ушел по своим делам, я Тимофей присел рядом.
— В субботу после баскетбольного матча, состоятся танцы, — сказал я, доедая кашу, — нам нужно сыграть несколько мелодий. Из инструментов есть аккордеон, гитара, тромбон и бубен.
— Я играть не буду, — пробубнил Овсянкин, — вы меня обещали научить боксировать — обманули, Теперь с тортом обманули. Не буду играть и все.
Я отнес грязную посуду на раздачу, и еще раз сказал спасибо поварам, за то, что кашу варят нам. И махнул головой Тимохе, чтобы он двигался следом. Я завел его за административный корпус, посмотрел по сторонам, нет ли рядом лишних глаз, и встал в боксерскую стойку.
— Становись так же, — скомандовал я толстяку, — советская школа бокса отличается активной работой передней левой рукой. Если ты конечно правша.
— Я правша, — буркнул Тимофей, повторяя мои движения.
— Теперь прижми поплотнее носки, и поочередно приподнимайся на пяточках. Молодец, — похвалил я нелепые движения увальня, — а теперь добавь к этим покачиваниям небольшой подшаг. Вот так назад, вперед, влево, вправо.
