Дунайских княжеств в театр войны, выражали готовность покинуть их без борьбы, если им будет указан безопасный путь в Грецию. Обращение «начальников вооруженных греков» к Александру I было получено в Петербурге лишь в конце мая 1821 г. К этому времени ситуация для этеристского войска в Валахии катастрофически ухудшилась.
Как уже говорилось, уходя из Бухареста в Тырговиште, А. Ипсиланти написал Г. А. Строганову, прося его советов. Но советов этих он не получил, в чем руководитель восстания упрекал посланника позднее в записке для российского правительства о своем заключении в Австрии[307]. Молчание российского дипломата объяснялось теми непреодолимыми препятствиями, с которыми он столкнулся в своих попытках восстановить спокойствие в Дунайских княжествах, не прибегая к силе. По получении сообщения А. Ипсиланти о том, что он прекращает военные действия в ожидании исхода переговоров, Строганов немедленно известил об этом Порту. Российский представитель предпринял затем большие усилия, чтобы предотвратить вторжение турок в княжества. Для этого он предлагал вывести повстанческие силы Ипсиланти из Валахии и Молдавии и интернировать их в Бессарабии или Трансильвании. Для самого же А. Ипсиланти посланник стремился обеспечить беспрепятственный выезд из Валахии через австрийские владения на любой континент, исключая Европу[308]. Однако предложения Строганова натолкнулись на жесткую бескомпромиссную позицию Порты, не желавшей ни в какой форме вести переговоры с «мятежником» Ипсиланти, а также на сопротивление венского двора, считавшего его «опасным революционером».
В начале мая 1821 г. значительные турецкие силы вторглись в Дунайские княжества. Положение повстанцев Ипсиланти, значительно уступавших неприятелю по численности и вооружению, стало крайне серьезным. Оно еще более усугубилось в результате возникшего у А. Ипсиланти конфликта с руководителем начавшегося в январе 1821 г. народного антифеодального восстания Тудором Владимиреску. Обвиненный без достаточных оснований в сотрудничестве с турками, он был казнен в лагере Ипсиланти 27 мая (8 июня) 1821 г.[309] Исход борьбы решила битва при Дрэгэшани 7 (19) июня 1821 г., в которой армия Ипсиланти потерпела тяжелое поражение и начала быстро распадаться.
Участь самого А. Ипсиланти была трагической: он и его братья были заманены на австрийскую территорию и подверглись жестокому заключению, продолжавшемуся более шести лет. Заключение это разделили ближайшие друзья и сподвижники А. Ипсиланти[310].
Александр I одобрил репрессивные меры, принятые австрийскими властями в отношении греческих революционеров. Новый же император Николай I, после того как 6 июля 1827 г. в Лондоне представителями Англии, России и Франции был подписан известный договор, завершивший эволюцию политики петербургского кабинета в греческом вопросе: от осуждения освободительного восстания к признанию права греческого народа на самостоятельное существование, решил предпринять демарш с целью освобождения А. Ипсиланти и его братьев. Соответствующая депеша была направлена 9 (21) августа 1827 г. послу России в Вене Д. П. Татищеву, о чем тот известил А. Ипсиланти.
Австрийский император Франц I дал согласие на освобождение греческих узников, но, не желая выпускать из-под своей власти этих, с его точки зрения, «опасных бунтовщиков», оговорил условие, что братья Ипсиланти останутся жить в австрийских владениях под полицейским надзором[311].
25 ноября 1827 г. (н. ст.) узники покинули место своего последнего заключения – крепость Терезиенштадт (Терезиен) в Чехии. Путь А. Ипсиланти и его братьев лежал в Верону, город в австрийских владениях в Италии, который они избрали для своего жительства. Но, прибыв 9 декабря 1827 г. в Вену, бывшие узники должны были прервать свой дальнейший путь из-за плохого состояния здоровья А. Ипсиланти. В Вене имели место последние контакты вождя греческих революционеров с посольством России.
Еще находясь в Терезиенштадте, А. Ипсиланти написал письмо Д. П. Татищеву (2 (14) ноября 1827 г.), в котором протестовал против условий его освобождения, поставленных австрийским императором, и не признавал за тем какого-либо права отдавать ему приказы, так как, писал Ипсиланти, «мой покойный отец, вся моя семья и я всегда рассматривали себя как российских подданных»[312]. Когда Николаю I было сообщено, что братья Ипсиланти продолжают считать себя российскими подданными, его реакция была резко отрицательной: хотя российский самодержец и дал согласие на освобождение А. Ипсиланти, он продолжал видеть в нем носителя революционного духа, с которым в царствование этого монарха велась беспощадная борьба. Как говорилось в депеше К. В. Нессельроде Д. П. Татищеву от 9 (21) декабря 1827 г., «покинув Россию, князья Ипсиланти добровольно порвали узы, которые их связывали с ней», и поэтому император не может считать их российскими подданными. Послу поручалось сообщить об этой «высочайшей воле» самому А. Ипсиланти и его братьям[313]. По поручению Д. П. Татищева А. Ипсиланти посетил 7 января 1828 г. (н. ст.) советник посольства барон П. К. Мейендорф. Он был одним из немногих людей, видевших греческого революционера в последние недели его жизни. В своем отчете послу, представляющем большую историческую ценность, П. К. Мейендорф так писал об этом посещении: «Я отправился 7-го числа этого месяца к князю Александру Ипсиланти, чтобы сообщить ему в соответствии с указаниями вашего превосходительства решения императора на его счет, но при первом же взгляде я обнаружил, что он так болен, что будет не в состоянии перенести спокойно сообщение столь тягостного характера. Врачи заявили, что органический дефект сердца делает бесполезными все усилия искусства и может в любой момент вызвать его смерть, но возможно также и то, что его страдания позволят ему прожить еще некоторое время. Так как его болезнь согласно им была вызвана долгой и сильной печалью, я не счел себя по совести возможным усугублять причину его болезни и сделать еще более горестными последние моменты столь несчастного существования. Сам больной, хотя его душил частый и мучительный кашель, казалось, не считал свое состояние столь опасным. Он говорил мне почти исключительно о своем горячем желании получить свою свободу, реабилитировать свое имя и облегчить свою судьбу и одновременно – судьбу своих братьев. Он показал мне прошение, которое он подготовил для его величества императора и в котором открывает ему все мотивы своего предприятия в марте 1821 г. и отрицает, что когда-либо пренебрегал своими обязанностями российского подданного и офицера»[314]. Прочитав это прошение, П. К. Мейендорф посоветовал А. Ипсиланти сослаться как на свидетеля точности его рассказа на И. Каподистрию, с чем тот и согласился. 13 января 1828 г. П. К. Мейендорф снова посетил А. Ипсиланти, и тот подписал в его присутствии текст своего письма Николаю I, переписанный набело его братом[315].
Это письмо – источник большой важности для истории греческого национально-освободительного движения, заслуживающий специального рассмотрения. Коснемся лишь одного утверждения А. Ипсиланти, непосредственно связанного с содержанием данной публикации. Касаясь отношения Александра I в начатой им освободительной акции, руководитель Филики Этерии утверждал, что «если его величество был осведомлен о подробностях только в момент взрыва, то определенно, что он был согласен в принципе». Данное утверждение противоречит не только существу балканской политики России в тот период, но и конкретным
