– Там люди живут по своим законам, и не нам их судить. Со своим бардаком разобраться бы!.. Что ж, ваше предложение, Платон Петрович, вдохновляет на самопожертвование. Миссия благородная. В самый раз для человека с прозвищем «Святой». Но я не собираюсь таскать для какой-то секретной лиги каштаны из огня даже за сотни тысяч «зеленых»…
– Мы можем предложить гораздо более значительную сумму, – веско произнес Бодровский, нахмурив брови.
– Миллион?! – улыбнулся Святой.
– Это реально…
– Нереально мое участие. Я никогда не был наемником… – Святой встал, вразвалочку прошелся по комнате, взял с тумбочки пачку сигарет, но, передумав, положил обратно. – Можете сдать меня властям, чтобы компенсировать деньги моральным удовлетворением. Не зря же меня везли на роскошной яхте через три моря?..
Бодровский не шевелился, созерцая отполированные в маникюрном салоне ногти. В своем спокойствии магнат походил на анаконду, обвившую добычу кольцами и отдыхающую после охоты перед процессом заглатывания. Такое спокойствие насторожило Святого. Он чувствовал бы себя увереннее, если бы магнат разбушевался.
Тихим, невнятным голосом, сцепив пальцы на животе, Платон Петрович спросил:
– Вы знакомы с восточной игрой «го»?
– «Го»? – переспросил Святой, встав рядом.
– Цель этой игры – так расположить свои фишки, чтобы соперник оказался побежденным еще до того, как осознает, что его окружили. Я научился играть в «го» давным-давно, а моим учителем был настоящий мудрец… – Бодровский опустил веки. – Рогожин, мы идем по одной дорожке, и не пытайся с нее свернуть. Бесполезно. Все равно ты вернешься ко мне! – Магнат говорил иносказательно, точно баснописец прошлого века, но смысл был достаточно прозрачен, и, чтобы смягчить неприкрытую угрозу, он добавил: – Жаль, что вы не согласились добровольно выполнить миссию. Эмир заслуживает смерти…
Помолчав, Платон Петрович бодро поднялся, подавая руку:
– Давайте попрощаемся.
– Насовсем? – настороженно спросил Святой, готовый к любой гадости.
– На время… – Магнат расплылся в улыбке от уха до уха, хохотнув, словно ему щекотнули пятки. – Извините за причиненные неудобства и примите от меня посильную помощь. Москва – дорогой город…
Пухлый пакет был начинен стопкой банкнот, новехоньким общегражданским паспортом с фотографией Святого, вымышленной фамилией и московской пропиской, водительскими правами, закатанными в пластик.
– Вторично меняю фамилию. – Покрутив в руках документы, Святой убедился в их аутентичности. – Как бы не запутаться? Платон Петрович, вы выпускаете меня на свободу?
Магнат развел руками:
– А что делать? И на старуху бывает проруха. Силком такого сокола не удержать. Зачем плодить калек? Ведь еще денек, и вы раздробили бы моим парням головы. Верно? – Бодровский заговорщицки подмигнул, зайдясь лающим смехом. – Предпочитаю числить вас другом, не врагом. Мое предложение будет актуально до конца года. Подумайте на досуге.
Подойдя к зеркалу, Бодровский затянул узел галстука, поправил прическу. Застегнув пиджак на все пуговицы, пружинистой поступью, не соответствовавшей грузному телу, он добрался до двери. Приоткрыл ее, высматривая кого-то, и, обернувшись, шутовским тоном бросил Святому:
– Передаю на поруки! О вас есть кому позаботиться!
Дверь широко распахнулась, пропуская жердину под два метра ростом. Высоченный парень ринулся к Святому.
– Командир! – орал парень, и от его вопля дребезжала люстра. – Командир! Не узнаешь Вовку Гуляя? Вот ты где затихарился! Командир…
Короткими перебежками группа из пяти человек пробиралась от груды тлеющих резиновых покрышек к проржавленному остову автобуса. Рассредоточившись, прочесывала территорию, двигаясь от захламленного железяками пятачка к осиновой роще. Кто-то шел, выпрямившись, как на параде, кто-то пригибался к земле, затравленно зыркая по сторонам. Лица бойцов были закрыты масками – с пластиковыми очками для глаз и маленькими дырочками для носа. На груди застегнуты жилеты-патронташи, заполненные кассетами боезапасов и баллончиками с газом.
Авангард отряда достиг реденькой рощи с начинающей желтеть листвой. Двое спустились в неглубокий овраг, отделяющий деревья от свалки металлолома.
Оттуда, из корпуса отколесившего свое «Икаруса», раздался хлопок. Безликий человек в пластиковом наморднике стрелял из оружия, напоминавшего укороченный лазерный пистолет героев фантастических фильмов, в спину тем, кто не успел добраться до оврага.
Роща тоже ожила. Залегшие среди рытвин и кочек люди повскакивали и припали на левое колено, принимая удобную позу для ведения огня. Огрызаясь ответными очередями, отряд, попавший в засаду, метался в поисках пути отступления. Группа, несшая потери, неумолимо редела. Бойцы падали в грязь, перекатывались, отползали по-пластунски к горевшим покрышкам, надеясь спрятаться за дымовой завесой, неслись вперед в лобовую атаку, а противник обходил их с флангов, клещами зажимая отряд.
Исход боя, происходившего на паре гектаров пересеченной местности ближнего Подмосковья, не вызывал сомнения. Отряд, прошляпивший снайпера, засевшего в ржавой коробке автобуса, был обречен. Пленных в этой битве не брали. «Убитые» снимали маски с потных лиц, распахивали камуфляжные куртки, перепачканные краской, и с любопытством досматривали расстрел товарищей по оружию.
Арендованный кусок земли служил полигоном для игры в пэйнтбол – суррогат войны для дяденек с толстыми кошельками, не наигравшимися в детстве. Вооружившись маркером, прозванным «обрезом» за короткий ствол, поклонники острых ощущений бомбили друг друга желатиновыми шариками с краской, действуя по сценарию, придуманному филдоператором – этаким массовиком-затейником, наворачивающим разные заковыристые ситуации со всевозможными декорациями.
Бывший сержант подразделения спецназа, которым командовал Святой, разбитной и шалопутный малый Вовка Гуляй, веселивший друзей на привале похабными частушками, теперь развлекал состоятельную публику войнушкой. Правда, порой подбирался народ посерьезнее, чем представители конкурирующих компаний, самозабвенно лупившие из пистолетов-маркеров. На полигон наведывались сотрудники спецслужб, бритоголовые «братаны», телохранители. Они приходили поупражняться в мастерстве убивать. Для них Гуляй поднимал почасовую ставку за пользование лазерными насадками и электронной системой регистрации попадания.
Секьюрити Бодровского натаскивал бывший сержант, гоняя по оврагам и пригоркам полигона до седьмого пота. Платон Петрович любил смотреть показательные выступления своих телохранителей и даже сам не гнушался порезвиться в пэйнтбол, предпочитая вариант «волк-одиночка» и расстреливая всех попавших на мушку…
Филдоператор Вовка Гуляй, истощив фантазию, а может, не желая напрягаться, предложил клиентам незамысловатый сюжет «битва до последнего человека». Сформулировав командам боевую задачу, он поставил раскладной столик на лысой макушке возвышенности, откуда полигон просматривался как на ладони, выложил бутерброды, достал китайский термос, расписанный красными цветами, и, только оборудовав наблюдательный пункт, дал сигнал, пальнув в небеса из стартового пистолета.
– Понеслось могилово! – скучающим голосом произнес Гуляй, извлекая из кармана пятнистого жилета плоскую жестяную манерку с джином. – Жахнем, командир, для сугреву.
Нежаркое августовское солнце карабкалось по небосклону, освещая чахлую растительность полигона, реденькую рощу и фигурки людей в камуфляже, напоминающие навозных жуков.
– Я не похмеляюсь, – отказался Святой, вспомнив старого англичанина, до вечера не бравшего в рот ни капли спиртного.
Прошлую ночь он провел у Гуляя. Расквартировавшись на кухне, они пили ледяную водку из холодильника и не хмелели. От бывшего сержанта Святой узнал, что еще три дня назад Бодровский предупредил его о приготовленном сюрпризе.
– …Я офигел, Святой!…Бодрыч говорит, командира твоего притарабанил! Приютишь? – гарпуня вилкой разрезанный помидор, частил Гуляй.
– Кто?
– Бодрыч… Бодровский. Я так его для краткости называю. Мощный мужик! Все в Москве схвачено и ботвы[11] немерено. Я у него со многими шишкарями за ручку здоровкаюсь, но Бодрыч… – Гуляй многозначительно хмыкал, закатывая глаза, – какими бабками ворочает?! Зубр! С женой только невезуха…
– Ольгой Григорьевной?
– Психованная баба. Дерганая какая-то. Однажды рубились всей бригадой в пэйнтбол, и она напросилась. «Позвольте, – говорит, – Володенька, мне поохотиться». Вклинилась в середину игры и давай по муженьку сандалить. Бодрыч глотку дерет: «Оля, мы из одной команды!», а она будто оглохла. Лупит очередями. Истерика с бабой приключилась. Голосила о погубленной жизни, пока в обморок не грохнулась. А Бодрыч, молодчина, стоял перед психопаткой и улыбался так, знаешь, спокойненько. Нервы у мужика – канаты. Другой по сопатке вломил бы и по б… отправился тоску развеять… – Гуляй смачно зачавкал помидором, перемалывая розовую мякоть ровными, чуть пожелтевшими от никотина зубами.
