Вопреки ожиданиям, на втором уроке Вересов не появился. Ришар энергично рассказывал что-то, отчего все девочки 11-Б млели. Мара сидела в конце класса, скрестив руки на груди, и делала вид, что внимательно слушает. Рассуждала о том, что нужно заставить себя думать о работе. Хотя бы до четверга. В четверг снова начнет думать о Максе. Иначе сколько она так протянет? Словно бы чувствовала физическую необходимость в его присутствии. Было ли это так, или она придумала?
Вот только в конце вторника у нее была самая настоящая ломка — стоило подумать, что впереди еще два дня без него, как она сердилась.
Разговор с завучем много времени не занял. Ничего особенного. Велела присматриваться к детям. «Виктора Ивановича пока не трогайте, пусть спит спокойно. Уверена, кто-то просто шалит».
Ничего себе! Шалости!
Потом была репетиция выступления к фестивалю Французской весны, которое они готовили с 11-Б. Это заняло еще пару часов после уроков.
Потом проверка тетрадей.
Приблизительно в 20:30, когда в школе оставались она, сторож и вездесущий информатик, Мара вышла из кабинета и закрыла дверь на ключ. В 20:31 она прошла по коридору к выходу.
В 20:32 наткнулась на Кирилла Вересова, сидевшего на подоконнике и внимательно смотревшего на нее в упор. Тревога шевельнулась в ней вяло и тут же смолкла. Зато проснулся великий педагог Марина Николаевна. Она торопливо подошла к парню и улыбнулась ему.
— Ты что здесь делаешь?
— Вас жду.
Мара приподняла бровь и удивленно спросила:
— С чего бы? Объясниться насчет того, что произошло?
— Именно объясниться, Марина Николаевна, — он спрыгнул с подоконника.
— Хорошо, — она прислонилась спиной к стене возле окна. — Я очень внимательно слушаю.
Кирилл сдвинул брови на переносице и некоторое время смотрел мимо нее, куда-то на стену возле ее уха. Потом вернулся к ее лицу. И сказал:
— Вы спите с моим отцом.
Он не спрашивал. Он утверждал.
Мара постаралась не сбиться — вдыхать и выдыхать воздух в установленном порядке. Но почему-то губы разлепляться не желали. Надо было что-то отвечать…
— Вы спите с моим отцом, — повторил Кирилл. — Я все знаю.
— Откуда? — еле выдавила она.
Ее взаимоотношения с Максом его сын охарактеризовал верно. По-своему верно. Так, как ему было просто и понятно.
— Знаю. Видел.
— Мы встречаемся.
— Да он по жизни много с кем встречается. А с вами он сейчас спит. Пока не надоело.
— Кирилл, перестань, — вспыхнув до корней волос, проговорила Мара. — Ты все не так… — сбилась. Кто еще понимает, если не его сын? И новая попытка: — Это касается меня и Максима Олеговича.
— Да не женится он на вас! — выдохнул Кирилл. — Если вы на это рассчитывали, можете забыть. Он ни с одной своей бабой дольше полугода не встречался. И то, полгода всего раз было. Балерина. Я начал подозревать, что будущая мачеха. А ни фига. У нее контракт замаячил в Лондоне. Говорит: либо мы женимся, либо я уезжаю. Папа помахал ей ручкой и помог собрать шмотки по даче — она вечно что-то там оставляла.
— И зачем ты мне это говоришь? — перед глазами мелькала Лина Мильх. Не балерина, конечно, но тоже… хорошо одевается.
— Предупреждаю. Он все еще мать не забыл. Это ведь она его бросила.
— Но это ничего не меняет, Кирилл, — сдержанно ответила Мара, пытаясь отмахнуться от чертового червя сомнения, точившего ее душу уже несколько дней, почти добравшегося до сердцевины. — Мы встречаемся с твоим папой. Ты не так должен был об этом узнать. И не от меня… Но выходит, что так…
— Вы меня не слышите? — рассердился он. — Он вас бросит! Мама, думаете, просто так сейчас прикатила? Он вам говорил, что она здесь?
— Говорил.
— И вы не понимаете, почему она приехала? Они сойдутся, это только вопрос времени. И вы останетесь ни с чем! Всего лишь очередной бывшей пассией Максима Вересова.
Он бил больно, будто бы точно знал, по чему бить. Чувствуя, что еще немного, и она расплачется, Мара мотнула головой и попыталась улыбнуться. Приблизилась, протянула к нему руку и коснулась его плеча.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это, мне кажется, тоже не совсем твое дело, — сказала она, чувствуя, что голос звенит, как в детстве, когда начинаешь оправдываться. — Ты вообще не о том думаешь.
— Я о вас думаю, Марина Николаевна, — глухо ответил он, сбрасывая ее ладонь.
— Я в состоянии за себя постоять, не волнуйся, — рассмеялась Мара. Но смех вышел довольно горьким. Она легко потрепала его шевелюру. — Ты-то чего?
— Да потому что я вас люблю! — выдохнул Кирилл.
Дальнейшее не укладывалось в ее голове.
Он заслонил собой электрический свет от лампы в коридоре. Подался вперед. И схватив обе ее руки, дернул на себя. Через мгновение она в ужасе осознала, что он пытается языком раздвинуть ее губы.
Дернулась.
Взвизгнула.
Этого хватило.
Когда она приходила в себя, Кирилла рядом уже не было.
Кирилл сбегал вниз по лестнице. И сердце его колотилось о грудную клетку, почти причиняя боль и заставляя еще сильнее ускорять шаг. Мыслей в голове не было. Ни единой. На губах все еще были ее губы. В руках — ее руки. И ее вскрик звучал отовсюду. Раз за разом приводя его в сознание.
Дома оказался в десятом часу. До полуночи курил на лоджии в отцовском кресле. До выпендрежа с сигарами пока не дорос. Курил Davidoff в черной пачке, и для его выпендрежа перед одноклассниками этого хватало.
Мать уехала в Белую Церковь, проведывать бабушку, потому можно было позволить себе такое удовольствие.
Ему оставалось несколько часов до утра, чтобы понять, что делать дальше. Собственно, план оформился еще в выходные. Надо только решиться. И это самое трудное. Сегодня вечером или завтра утром она позвонит отцу. Что это изменит? Да ничего это не изменит. Попытка выгородить себя, не больше. Если только отец воспримет все так, как надо. Если нет — к черту! Кирилл не хотел думать об этом. Все, чего он хотел, это убрать Стрельникову от них подальше. Ускорить неизбежное.
Матери лучше не знать. Иначе еще полгода не уедет. Пока не установит вселенскую справедливость. Усложнять привычный образ жизни Кирилл не хотел. Он хотел свою нормальную обычную старую жизнь, в которой был он, был отец, были веселые завтраки и поездки по крепостям в выходные. И не было Стрельниковой.
Утром среды позавтракал плотно — аппетит напал зверский. Алла Эдуардовна только улыбалась и спрашивала, не хочет ли добавки. Кирилл кивал и уплетал блины с творогом с настоящим энтузиазмом, будто бы собирался совершать подвиги ратные. Впрочем, примерно так оно и было. В том, что к этому времени отец уже ознакомлен с произошедшим по версии Марины Николаевны, Кирилл не особенно сомневался. И сосредоточенно жуя, рассуждал о том, чья версия покажется ему убедительнее.
Из состояния глубокой задумчивости вывела кудиновская смска.
«Мои уехали до вечера. А у меня температура, и я одна».
Ответил коротко: «Выпей терафлю, мне помогает».
В школу ехал на метро. Первым делом наведался в кабинет психолога. Оказалось, что та только со второго урока, но Кириллу это было на руку. Второй урок — французский. То, что отец все еще не позвонил, чтобы наорать, начинало его напрягать. Ему становилось ясно, почему неведение и ожидание хуже того, что уже свершилось, что стало известно.
Геометрия прошла спокойно, если не считать того, что контрольную он точно завалил. А поскольку мысль о пересдаче, на которую Смулько еще уговаривать придется, как-то не особенно вдохновляла, он откинул ее в сторону и отправился в кабинет Натальи Васильевны, который располагался на первом этаже в крыле младшего блока.
Наталья Васильевна была невысокой толстой женщиной старше среднего возраста с впечатляющей прической, неизменно напоминавшей сладкую вату. Красилась она ярко, обливалась отвратительно сладкой туалетной водой, была ярой поклонницей секонд-хендов, регулярно хвастаясь купленной там «фирмо́й», какой бы затрёпанной та ни была.
Когда Кирилл вошел в кабинет, она поливала кактус, стоявший на подоконнике. Увидев вошедшего, улыбнулась. Дружба у них была старая. 11-Б был экспериментальным классом. В нем первом вводился французский на билингвальном уровне. И формировали его путем отбора из самых сильных учеников младшей школы. Психологические тесты проводились регулярно, особенно поначалу. Чтобы определить влияние нагрузок на детей. Потому бэшек Наталья Васильевна знала поименно.
