К снимку была приложена записка. «Это для твоего кабинета – гласила она. – Можешь повесить его на дальней стене. Вернее, я настаиваю, чтобы ты его там повесила. Как напоминание о том, как далеко ты зашла. Это тебе подарок за долгие годы службы и лояльность. Люблю, целую. Джимми Бой».
В этот момент ты понимаешь, что с Лаури что-то не так – куда хуже, чем ты предполагала. Что он сам довел себя до крайней степени грандиозного функционального расстройства, проверяя, как далеко сможет забраться, как долго система позволит ему испытывать себя на прочность. Похоже, что год от года он все больше упивался своими секретными операциями, но вовсе не потому, что они являлись секретными, а ради тех дразнящих моментов, когда вдруг или волею судьбы, или благодаря его действиям уголок завесы над этими тайнами почти приподнимался.
Но откуда взялась эта фотография?
– Подними все, что у нас есть по Джеки Северенс, – говоришь ты Грейс. – Все файлы, где хотя бы раз упоминается Джек Северенс. И сын – Джон Родригес. Копайте хоть целый год. Будем искать нечто, что может связывать Северенса – любого Северенса – с Лаури.
Ты нюхом чуешь, что здесь идет речь о некоем дьявольски опасном союзе, нечестивом сговоре, вероломном предательстве. О чем-то давно зарытом в землю, засыпанном камнями и залитом бетоном.
Между тем у тебя есть растение и разбитый мобильный телефон, одна из самых первых моделей. Это все, что ты принесла из путешествия – кроме разве что еще чувства одиночества, отдаления, отрезанности от коллег.
Теперь, сталкиваясь с Уитби где-нибудь в коридоре, ты порой встречаешься с ним взглядом и киваешь, чувствуя, что вы с ним разделяете некую тайну. Иногда ты вместо этого отворачиваешься и смотришь на потертый зеленый ковер, который змеится через все помещения. Что-то вежливо говоришь в кафетерии, на совещаниях пытаешься сосредоточиться на подготовке очередной, одиннадцатой экспедиции. Притворяешься, что все нормально. Сломался ли Уитби? Временами на губах его, как прежде, мелькает улыбка. Осанка по-прежнему уверенная, остроумие тоже проявляется, но ненадолго, а потом вдруг свет гаснет в глазах и сменяется тьмой. Может, что-то преследовало Уитби от прохода в Зону Икс? Или наблюдало за ним на всем пути? Нечто, с чем он сталкивался не однажды, но дважды, в туннеле, на маяке.
И тебе нечего сказать Уитби, кроме как «Прости», но ты не можешь сказать даже этого. Не можешь изменить то, что изменило его, разве что в собственной памяти, и даже там эти попытки затмевает быстро поднимающееся снизу нечто, напугавшее тебя до такой степени, что ты бросила Саула прямо там, на ступеньках в туннеле. Позже ты говорила себе, что Саул был ненастоящий, что он никак не мог быть реальным, что никого ты там не бросала. «Не забывай меня», – сказал он давным-давно, и ты никогда не забудешь, но теперь ты обязана оставить его в прошлом. Потому что ты не можешь быть уверена, учитывая наблюдения за топографической аномалией Зоны Икс, что он не был лишь плодом твоего воображения. Этот фантом. Галлюцинация, которую ты, сидя в баре у Чиппера или споря с Грейс о политике на крыше Южного предела, пытаешься осмыслить рационально и убедить себя, что это вовсе не галлюцинация.
Наверное, отчасти это произошло потому, что ты вернулась с растением. Временами, если всматриваться сверху в каждый темно-зеленый лист, казалось, что он образует нечто вроде развернутого веера, но если смотреть сбоку, этот эффект полностью пропадал. Если сфокусироваться на этом растении, может, удастся забыть о Лаури, хотя бы на время. Может, и воспоминания о Сауле перестанут тебя мучить. Может, еще можно что-то спасти из… ничего.
Это растение не погибнет.
Ни один паразит никогда не повредит это растение.
Растение не погибнет.
Экстремальные температуры на него не влияют. Заморозь его, и оно оттает. Сожги, и оно восстанет из пепла.
Растение не умрет.
Сколько ни пытайся, сколько экспериментов ни проводи на нем в стерильной, ослепительно белой среде лабораторий… растение отказывается умирать. Нет, ты не приказывала его уничтожить, просто в ходе отбора проб исследователи сообщают тебе, что… это растение просто отказывается умирать. Хоть режь его… можно изрубить хоть на полсотни крохотных кусочков, а потом поместить их в мерную чашку, да еще сдобрить ими бифштекс вместо приправы… ни один из этих жалких кусочков не погибнет. Теоретически оно будет расти внутри тебя и рано или поздно прорвется наружу в поисках солнечного света.
Наконец ты сдаешься и отправляешь эти образцы в Центр. Отмахиваешься от этой проблемы, как от назойливой мухи в надежде, что тамошние эксперты смогут раскрыть тайну этого простого растения, ничем не отличающегося от любых других многолетников, произрастающих в умеренном климате. Еще несколько образцов отправляются в секретную штаб-квартиру Лаури и, вполне возможно, так и останутся навеки рядом с клетками в бункере для экспериментов, и ни об одном из сделанных там открытий ты никогда не узнаешь. И все это в самый разгар лихорадочной резки и шинкования других образчиков в лаборатории – просто чтобы убедиться, что никакой эффект домино здесь не прослеживается, что не упустили нечто важное. Нет, ничего не упустили.
– Не думаю, что мы видим перед собой растение, – замечает Уитби на одном из наших совещаний, словно запускает пробный шар, рискуя испортить свои новые отношения с научным подразделением, в котором укрылся, будто в убежище.
– Тогда почему мы видим именно растение, Уитби? – с трудом подавляя охватившее его и всех остальных раздражение, спрашивает Чейни. – Почему мы видим растение, которое выглядит как растение, которое притворяется растением? Ведет себя, как и подобает растению, ведет процесс фотосинтеза, корнями вытягивает влагу из земли? Почему? Это ведь не сложный вопрос, верно? Или все-таки сложный? Может и так, да, вопрос сложный. Не знаю, все это выше моего понимания. Но в таком случае у нас возникает проблема, вам не кажется? Придется заново идентифицировать все, что нас окружает, все вещи, о которых мы думали, что они и есть то, на что они похожи, а на самом-то деле они являются чем-то совершенно иным. Только подумайте обо всех этих долбаных вещах, которые нам придется переопределять, если ты прав, Уитби. И начать придется с тебя! – Чейни даже покраснел. Весь так и кипел от ярости, и изливал свой гнев на Уитби, словно тот являлся сосредоточием всего плохого, всех несчастий, что преследовали его, Чейни, с момента появления на свет. – Потому что, – тут Чейни понизил голос и продолжил, – если это сложный вопрос, разве нам не придется заново определить все по-настоящему сложные вопросы?
Позже Уитби начнет пичкать вас информацией о том, как квантовая механика влияет на фотосинтез, о том, что «антенна принимает свет, но антенну можно и взломать», о том, как «один организм может выглядывать из другого организма, но вовсе не жить в нем», о том, как растения «говорят» друг с другом, о том, как происходит коммуникация на химическом уровне и путем процессов, настолько неочевидных для человеческого существа, что, если они вдруг станут видны, «это нанесет непоправимый удар по всей системе».
По Южному пределу? По всему человечеству?
Но тут Уитби вдруг резко замолкает. И переходит на другую тему. Как-то слишком резко.
Куда как меньше тебя занимает мобильник, который ты оставила специалистам в техническом отделе, тем, у кого есть допуск к секретным разработкам. Но эти ребята с работой не справились – телефон их удивил, даже напугал. Ничто не указывало на какие-то неисправности аппарата. Он должен работать. Но не работает. По нему должно быть возможно узнать, кому же он принадлежал. Не получается.
– Словно сделан не из тех деталей, из которых их обычно делают. А выглядит в точности так же – как самый обычный мобильный телефон. Правда, совсем старенький.
Самый настоящий ветеран среди мобильников, поцарапанный, в шрамах, изношенный. Иногда и ты чувствуешь себя такой же.
И ты предлагаешь его Лаури в очередном телефонном разговоре, точно жертвуешь пешкой. Передашь Лаури этот эксклюзив, путь понервничает, повозится с ним, как пес с новой косточкой, так что старая кость может и передохнуть. Но он не хочет принимать этот дар, настаивает, чтоб ты оставила его себе, и голос звучит как-то натянуто.
Пронес ли эту вещь кто-то из участников экспедиции тайком или прихватил случайно? Возможно, кто-то из недавней экспедиции решил, что предмет этот достаточно стар и ничем не нарушит покой Зоны Икс? В периоды, предшествующие вторжению Лаури, когда твое руководство и техника носили примитивный характер и никем не проверялись.
Вспомнились самые ранние фотографии и видеозаписи – Лаури и остальные в костюмах, больше похожих на глубоководные скафандры, пересекают границу, еще не понимая, что это необязательно. Потом – возвращение Лаури. Он дезориентирован, лопочет что-то на видеопленке, слова, от которых позже отречется, что никто и ничто не вернется из-за границы, никто и ничто, потому что они ждут призраков, мертвецов, что никого давным-давно нет в живых и Зона Икс – их кладбище, их некрополь.
