здесь устроено… как это у вас называют?..
— Подпол? — подсказал Зед.
— Вот-вот, он самый. — Она с трудом разогнулась, снова села на колени и поставила свечу рядом с краем дыры.
— Подпол… — протянул Нитро. — В этой сраной дыре нет ни труб, ни проводов, вообще ничего. Так на кой же сдался Солано подпод?
— Может, там туннель? Подкоп? — предположила Пита.
Хесус не согласился:
Зачем ему было копать подкопы? Куда?
— Ну, на всякий случай… Чтобы сбежать… — Сбежать от кого?
— Может, там убежище на случай урагана? — сказал Зед. — Домишко-то не особо прочный.
Пита поморщилась:
— Еще держится. Сегодняшняя буря его не развалила.
— К черту эти ваши метания! — не выдержал Нитро. — Я спущусь посмотреть.
Елизавета вгляделась ему в лицо. Неужели Зед был прав? Что, если Нитро все это время точно знал, что там? Он отправится вниз, наскоро оглядится по сторонам и доложит, что там ничего нет, кроме грязи, чтобы скрыть от остальных… что?
Похоже, Зеду пришла в голову та же мысль, и он поспешно объявил:
— Пойду я.
— Ты? — удивился Нитро. Почему именно ты?
— Потому что хочу посмотреть, что там внизу.
— Ты слишком толстый, чаво. Еще застрянешь.
— Ничего, я рискну. — Зед начал примеряться, как бы спустить ноги на верхнюю ступень лестницы.
— Мы оба пойдем, — отрезал Нитро.
— Тебе бы, наверное, лучше остаться, Нитро, — сказала ему Елизавета, которой не хотелось отправлять Зеда с ним вдвоем туда, где их будет не видно. И пояснила: — У тебя единственного есть оружие. Защищай нас.
Она уже заметила, что рюкзак опять висит у Нитро на спине.
— Вот потому мне и нужно самому туда пойти, — возразил он. — Я смогу себя защитить. А все, что умеет Зед Ротт, это вопить как девчонка.
— Может, снова наденешь майку, крепыш? — сказал Зед. — У меня от твоей крутизны глаза ломит.
— Пожалуй, не стоит идти туда в одиночку, Зед, — с сомнением сказала Пита.
— Никого там нет, — повернулся тот к ней.
— Ты ведь не знаешь…
— Если туда кто-то забрался, — терпеливо объяснил Зед, — как ему удалось снова прикрыть люк ковром?
Пита сложила руки на груди:
— Я хотела сказать, тебе невдомек, что могло туда забраться…
Сокрушенно мотая головой, Зед встал на первую ступень лестницы. Елизавета, однако, не могла избавиться от возникшего в сознании дикого видения: в могильной темноте внизу притаились с десяток кукол, они ждут, сбившись в кучу, с ножами или другими смертоносными орудиями в ручонках.
— Может, не стоит туда вообще лезть? — сказала она Зеду, злясь на себя за то, что с такой легкостью поддалась суеверному бреду Питы.
— Нужно же понять, что под нами.
— Зачем?
— Пита верно предположила, что там может быть подземный ход. В таком случае туннель ведет не только наружу, но и наоборот.
Повисшее молчание затянулось.
— Да ну на хрен! — сплюнул Нитро. — Пускай лезет Зед Ротт. Может, он и впрямь застрянет, и тогда мы сможем провести ночь в покое и тишине.
Зед взял свечу и начал спускаться. Еще немного поколебавшись, Елизавета тоже перебросила ноги через край люка.
Хесус ухватил ее за плечо:
— Куда это ты собралась, кариньо?[18]
— Зед не должен идти туда совсем один…
— Ты же не…
— Пусти, Хесус, — она стряхнула с плеча его РУКУ-
5
Крутая деревянная лесенка опиралась на неровную стену лаза. Боковые доски под ладонями Елизаветы оказались шершавыми, и она лишь надеялась, что на этот раз обойдется без заноз.
Зед уже сошел с нижней ступени и стоял теперь на четвереньках, словно заглядывая под диван.
— Что видно? — спросила она.
— Ты оказалась права, — был ответ. — Здесь что-то вроде подпола. Темно.
— Будь осторожен! — крикнула сверху Пита.
Зед по-пластунски пополз вперед, пока не исчезла из виду верхняя часть его тела, а за ней и ноги. Елизавета продолжила спуск и ступила на плотное, сухое земляное дно. Пространство под хижиной было всего с полметра высотой и тянулось, кажется, во все стороны от лестницы; Елизавета не могла понять, далеко ли, поскольку ничего не могла различить во мраке. Она двинулась в ту сторону, куда уполз Зед, — под ладонями и коленями холодная земля, низкий потолок скребет по спине.
— Ого! — сказал вдруг Зед.
У Елизаветы екнуло сердце.
— Что там? — прошептала она. Узкое пространство лишило ее голос жизни, сделало его пустым и плоским.
— Впереди набитая чем-то корзина…
Елизавета заторопилась, догоняя его. Зед вытянул вперед руку со свечой, но ей все равно пришлось сощуриться, приглядываясь. Сперва ей показалось, что там стоит картонный ящик, но это действительно оказалась плетеная корзина, которая была бы уместна в яблоневом саду.
— Любопытно, что в ней, — сказал Зед, снова пускаясь в путь и помогая себе локтями.
Елизавета первой достигла корзины. Накренила ее, заглядывая внутрь и морщась в неизвестности. Присмотревшись, расслабилась.
— Картошка! — выдохнула она.
Зед сунул руку в корзину и вытащил клубень. Повертел в руке. Кожица была желтовато-коричневой, вся в мелких отростках.
— Это всего-навсего погреб Солано, и больше ничего, — сказал он, набивая картошкой карманы своих шортов.
— Ты станешь это есть? — изумилась Елизавета.
— Почему бы и нет? Картошка редко портится.
— Все рано или поздно гниет.
— Она еще твердая. Значит, сохранила полезные свойства.
— Ты что, специалист по картофелю?
— А ты?
— Русские разбираются в картошке!
— А я голоден и оставлю ее себе… Смотри-ка, по-моему, там еще одна корзина.
Они поползли дальше, сквозь еще более глубокую темноту, и обнаружили еще две корзины, бок-о-бок: одна с морковью, другая — с клубнями хикамы[19].
— Отлично, — сказал Зед. — Обожаю морковку.
Он ухватил три, потерявшие упругость и сразу обвисшие у него в руке. У одной успел почернеть хвостик. Тем не менее Зед распихал их по карманам, добавив туда же и хикаму. Для этого ему пришлось перевернуться на бок, а когда он вернулся в исходное положение, его плечо уперлось в плечо Елизаветы. Кажется, случайно. Вообще-то он этого даже не заметил.
— Натуральный хомяк, — сказала она и надула щеки, показывая, что именно имеет в виду.
— Поделюсь с Розой, — оправдался Зед.
Елизавета махнула рукой в сторону:
— Смотри, там еще одна корзина.
— Прямо Пасха, — усмехнулся он.
— В каком смысле?
— У вас в России не празднуют Пасху?
— Еще как празднуют, — возмутилась Елизавета. — Очень даже популярный праздник…
Одним из самых ярких воспоминаний, сохранившихся с ее раннего, доприютного детства, была желтая луковая шелуха, которую начинали откладывать за месяц-другой до Пасхи. Ее неизменно отмечали в первую субботу после весеннего полнолуния. Они с матерью варили эту шелуху с полудюжиной яиц, чтобы скорлупа окрасилась в насыщенный золотой цвет.
Зед сказал:
— А про пасхального кролика
