вы знаете?
— Какого кролика?
— Пасхального! Утром в Пасху он пробегает по дому, оставляя дорожку из шоколадок, которая приведет к спрятанной корзинке, полной шоколадных зайцев и яиц…
— Ты это на ходу выдумываешь?
— Может, кролики — это только американский прикол, но…
— В России про кроликов ничего не знают.
Елизавета вспомнила о ежемесячной стипендии, которую государство выплачивало ей, пока она училась в университете. Считалось, что ее достаточно для того, чтобы покрыть все насущные траты, но на самом деле этой суммы едва хватило бы на две плитки хорошего шоколада.
А в Америке, значит, принято рассыпать сладости по полу? Набивать рты шоколадными яйцами-зайцами?
— У каждого отдельная корзинка, и нужно идти по одному следу, чтобы добраться до нее, — рассказывал Зед. — Но мы с сестрой всегда спешили ухватить все шоколадки, до каких могли дотянуться, при этом сметали все следы, так что потом часами искали свои корзинки…
Елизавета фыркнула.
— А какие еще нелепые праздничные традиции у вас есть?
— Моим любимым праздником всегда был Хэллоуин.
— Да, про него я слыхала. Нужно нарядиться призраком или ведьмой?
— И отправиться клянчить конфеты.
— Как это?
— Ну, когда ходишь по району с мешком… я обычно пользовался наволочкой от подушки… и стучишь в двери. «Сласти или страсти!» И каждый дарит что-нибудь сладенькое. Как-то в один год я набил три наволочки.
— Три мешка конфет? Незнакомые люди так запросто тебя угощали?
— Ну да, если у них на крыльце стоял фонарь из тыквы. Если не стоял, это означало, наверное, что они не ждут гостей.
— Вы, американцы, прямо как персонажи из мультика. Живете в мультяшном мире.
— Это еще почему?
Елизавете захотелось сказать Зеду, что если бы он начал обходить улицы в России — в той России, которую она покинула четыре года назад, — с полным мешком конфет, этот мешок наверняка отобрали бы хулиганы, не успей он дойти до перекрестка. Да еще и избили бы… Вместо этого она просто покачала головой.
Они продолжали свою «охоту на пасхального кролика», двигаясь по углам подпола по часовой стрелке, и обнаружили еще несколько корзин с овощами.
Подпол оказался довольно большим, и Елизавета начала подозревать, что он точно соответствует планировке хижины над ним. Интересно, как долго Солано копал его? Долгая, тяжелая работа, даже если пользоваться лопатой и мотыгой. Но чем еще заниматься на острове, если живешь в одиночестве и вокруг ни души?
Этот вопрос заставил Елизавету задуматься. Действительно, чем занимался Солано все эти годы? У него ведь не было близких, которые навещали бы старика, не считая местных, приплывающих время от времени обменять несколько кукол на остатки его урожая. Электричества здесь не было, так что Солано не мог смотреть вечерами телевизор или слушать радиоприемник, даже если бы его повезло раздобыть на какой-нибудь свалке во время очередной поездки в Мехико. Хотя, с другой стороны, люди с легкостью обходились без подобных излишеств на протяжении чуть ли не всей истории человечества. Их нельзя считать непременным условием счастливой жизни. У Солано были его свобода, его остров, тропический климат, пропитание и кров. Может, этого ему хватало? Более того, он ведь не сидел сложа руки, правда? Он возвел все эти сарайчики и лачуги, построил приличных размеров хижину. Проложил тропинки и смастерил мостки, которые они видели, бродя по островку. И развесил повсюду кукол, само собой, — а это уже творчество, почти искусство.
Елизавете вспомнилась ее жизнь в Петербурге в начале 90-х годов. Жестокие зимы, толкотня за продуктами и другими жизненно важными товарами, переполненные автобусы, цинизм и агрессия, карманники и рэкетиры, горести на одних лицах и высокомерные насмешки — на других. При этом соотечественники Елизаветы обладали куда большим, чем отшельник Солано, — но была ли их жизнь хоть немногим лучше? Приносила ли больше радости?
— Вон еще корзина, — сказал Зед.
— У меня уже болят колени и спина, — призналась она.
— Хорошо, эта будет последняя.
Они чуть выправили курс и остановились перед корзиной. Зед приподнял свечу, чтобы заглянуть внутрь.
— Ух ты! Смотри-ка, — оживился он. Поставил свечу в стороне и вынул из корзины небольшой, никак не украшенный деревянный ларец.
— Что это такое? — спросила Елизавета.
— Ума не приложу.
— А открыть сможешь?.
— Нет, крышка не поддается… Вот, видишь замочную скважину?
— Взломаем?
— Только не здесь.
Зед уставился за спину Елизавете, в окружавшую их темень.
— Черт, и в какой стороне теперь лестница?
6
В конце концов лестницу удалось обнаружить, и Елизавета забралась по ней первой. Нитро, Хесус и Пита сгрудились вокруг люка, заглядывая вниз и о чем-то переговариваясь — прямо «говорящие головы» на телеэкране. Она вылезла из дыры в полу на свет свечей, казавшийся ярким по сравнению с тьмой похожего на темницу подпола, и вытянула Зеда. Карманы его шортов оттопыривались, чего нельзя было не заметить.
— Это просто погреб, — обронил он, отвечая на шквал вопросов. И высыпал овощи из карманов на пол. — Угощайтесь.
— Они немытые, — с отвращением сказала Пита.
— Они съедобны, — возразил Зед. — А мы с полудня ничего не ели.
И с хрустом откусил кончик моркови.
Нитро вгрызся в клубень хикамы и пожал плечами.
— Я пас, — покачал головой Хесус.
— Фу-у… — сказала Пита.
— Ах да! — вспомнив о загадочном ларце, Елизавета задрала футболку и показала его — он был заткнут за пояс ее шортов. — Еще мы нашли вот это.
— Дай-ка взглянуть, — потянулся Нитро.
Елизавета оттолкнула его руку и сама вытянула деревянную коробочку из-за пояса.
— Он заперт, — пояснила она, отходя к стене, где был развешан инструмент. Выбирать там было из чего. Большие гаечные ключи, плоскогубцы, старомодная ручная пила. Она взяла молоток, показавшийся ей подходящим, вернулась к остальным и, перевернув, разместила ларец на полу — так, чтобы замок смотрел вверх. И с размаху ударила молотком. Дерево треснуло, но замок держался. После второго удара, впрочем, крышка откинулась. Из ларца выпал потрепанный кожаный бумажник и несколько пожелтевших фотокарточек.
— И больше ничего? — не впечатлившись находкой, спросил Хесус.
— Это бумажник Солано? — предположил Нитро.
Кто на снимках? — заинтересовалась Пита.
Зед подобрал их, всего четыре штуки: миловидная женщина, две маленькие девочки и групповой портрет.
— Семья Солано? — вопросил он, передавая фотографии Елизавете. Та изучила их одну за другой, передала Пите.
— Открой бумажник, — посоветовал Нитро.
Елизавета так и сделала. Удостоверение личности, отпечатанное на бумаге зеленого цвета и выданное дону Хавьеру Солано. В отделении для купюр обнаружилась старая газетная вырезка. Елизавета сразу ее развернула.
— О чем там говорится? — спросила Пита.
Елизавета прочла по-испански:
«МЕХИКО. По меньшей мере 25 человек погибли и 17 получили тяжелые травмы, когда в воскресенье,
