– Да нет, не пахнет… Он это… Вам лучше самому посмотреть, герр доктор.
Недоверчиво качая головой, медик выбрался из-за стола и направился следом за своим могучим провожатым.
А всего лишь какие-то полчаса спустя он, забыв про ревматизм, шустро ворвался обратно в кабинет и сорвал с телефонного аппарата трубку…
* * *
– Невероятно! Этого просто не может быть…
Профессор Кольберг, главный патологоанатом кенигсбергской городской больницы, старый приятель герра Грюнблица и неизменный его партнер по шахматам последние тридцать лет, отложил в сторону мощную лупу в бронзовой оправе и сдвинул на лоб очки, мало чем уступающие ей по силе. Психиатр сиял, словно начищенный десятипфенниговик, так, будто то, что находилось перед двумя медиками, было делом его рук.
– Не знаю, как это возможно, но фактура кожи передана абсолютно точно. Не знай я, что это камень, решил бы, что имею дело с обычным трупом. Поры, складки, мельчайшие морщинки… Да что там морщинки – каждый волосок различим! Вы не поверите, доктор: я даже отделил несколько из них пинцетом… Невозможно поверить, чтобы подобное можно было изваять из камня! Даже папилярные узоры на подушечках пальцев! Мне довелось сталкиваться с дактилоскопией, и уж поверьте мне: стоит снять с тел… со статуи отпечатки пальцев, и они совпадут с реальными в точности.
Вообще слова «невероятно», «невозможно», «немыслимо» и различные их вариации звучали последние два часа не одну сотню раз. Будь оба пожилых медика меньшими рационалистами, не воспитай их прошлое столетие в духе материализма, отрицающего все чудеса и необъяснимые явления на свете, они бы легко предположили, что лежащий перед ними худой изможденный мужчина без одной ноги не искусная статуя, изваянная неизвестным, но гениальным скульптором, а обычный человек. Обычный, но каким-то, не укладывающимся в рациональном сознании, образом окаменевший вместе с одеждой. Теперь составлявшей одно целое с телом.
– Вы говорите, что настоящего больного Лемке так и не нашли? – в сотый раз спрашивал Кольберг Грюнблица. – Не может это быть банальным розыгрышем?
– Исключено. Если это… – подрагивающий докторский палец дотронулся до каменного лица. – Если это не он, то тогда мой пациент просто растворился в воздухе. Покинуть мое заведение, профессор, не так-то просто. Здание строилось специально для содержания людей, страдающих психическими расстройствами. А они, как вам прекрасно известно, обладают чудовищной изворотливостью и логикой, порой недоступной пониманию обычных людей.
– Но если у него были сообщники? – не сдавался Кольберг, материализм которого трещал по швам, но еще держался каким-то чудом. – Ведь, согласитесь, невозможно в одиночку поднять статую из камня в человеческий рост. Я бы сказал, что и двум людям, даже более молодым и здоровым, чем мы, такое будет не под силу.
Доктор только улыбнулся в ответ: не далее как несколько часов назад статую несчастного Лемке пытался приподнять Герберт, обладающий нечеловеческой силой, которой Господь или природа (как кому будет угодно) зачастую наделяют подобных индивидуумов, обиженных таким даром, как разум. На этот раз у дебила, способного приподнять за бампер легковой автомобиль (Грюнблиц лично был свидетелем подобного), почти ничего не вышло, как ни вздувались у него на плечах, разрывая тонкую ткань халата, чудовищные мышцы. Каменный человек весил не менее пятисот килограммов.
– Сколько, вы говорите, ему было лет? – сменил тему профессор, пытливо изучая спокойное каменное лицо с запавшими глазами и заострившимся, как у всех покойников, носом.
– По имеющимся у меня документам – пятьдесят девять, – пожал плечами Грюнблиц.
– А вам не кажется, что этот че… статуя выглядит несколько моложе? Я бы, например, не дал ему больше сорока пяти.
Доктор вынужден был согласиться с очевидным. Нежелание стареть было одной из странностей пациента, если не считать его безумных россказней и панического страха при виде любого незнакомого лица. Грюнблиц даже завидовал Лемке, с годами остававшемуся таким же, каким он его принял из рук тюремного начальства более десяти лет назад. Разве что несколько похудевшим за последние годы…
– Признаться, я считал это следствием хороших, почти что курортных условий содержания пациентов в моей лечебнице… Удобные палаты, максимум внимания персонала, отсутствие изуверских методов, практикуемых в аналогичных заведениях… Здоровое и разнообразное питание, наконец.
– О, да! – поспешил согласиться Кольберг, отлично знавший, что доктор ничего не приукрашивает. – Ваша кухня, дорогой мой Вальтер, достойна лучших кенигсбергских ресторанов. Да что там кенигсбергских – берлинских! Парижских!
– Вы льстите мне, Фридрих, – засмущался доктор. – Я думаю, что…
В этот момент в дверь палаты просунулся все тот же Герберт.
– Герр доктор… Вас просят…
– О-о, только не сейчас! – простонал Грюнблиц. – Пойди скажи, чтобы подождали полчаса… Или пусть лучше придут завтра после обеда…
– Моя служба, доктор, не позволяет таких проволочек! – раздался молодой уверенный голос, дверь распахнулась во всю ширь, а в помещение, отстранив безропотно повиновавшегося дебила, с животным ужасом в глазах взирающего на пришельца, стремительно вошел высокий белокурый мужчина в длинном кожаном плаще и фуражке с высокой тульей.
Демонстрируя в широкой улыбке ряд безупречных зубов, офицер, едва ли достигший тридцатилетнего возраста и как будто сошедший с пропагандистских плакатов ведомства доктора Геббельса, стоял посреди тесной комнаты, неторопливо стаскивая с руки узкую кожаную перчатку. Серебряные руны в петлицах и скаливший зубы не хуже хозяина череп на околыше фуражки светились в полутьме фосфорическим блеском.
Или это только казалось перепуганным медикам, забывшим даже привстать со стульев при виде представителя всемогущей структуры.
– Чем это вы заняты, доктор? – еще шире, если только это допускалось законами анатомии, улыбнулась «белокурая бестия». – Я ожидал, что вы встретите меня в своем кабинете и мне не придется искать вас по всяким подвалам. – Разве вы не получили… Что это? – перебил гестаповец сам себя и, меняясь в лице, сделал шаг к койке, глубоко продавленной каменным телом. – Черт меня побери, со всеми моими потрохами, если это не…
При жизни меня звали Отто фон Бисмарком. Вернее, отец хотел, чтобы я стал точной копией этого великого человека. Он много рассказывал о нем, когда освобождал меня, тогда еще безымянного, из каменной глыбы, в которой я был заточен миллионы лет. Порой диву даешься, как он мог разглядеть в камнях столько непохожих друг на друга существ. Но отец был гением…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
