Размахивая сумкой, он пересек дворик и свернул было в арку ворот, как услышал за спиной чей-то смутно знакомый голос:
– Д-доброе утро, Евгений Г-григорьевич…
– Вы?! – круто обернулся он к заводскому архивариусу. – Как вы меня отыскали? Зачем?..
– Г-городок наш маленький, – развел руками инженер. – Все всех знают… Вы уж простите меня за п-проявленную подозрительность…
– Охотно! – Женя протянул Сергею Алексеевичу руку – сегодня он готов был простить и понять всех на свете. – Вы по делу или просто так?
– По делу, – воровато оглянулся Прохоров, торопливо пожимая протянутую ладонь. – И дело это очень важное. Может быть, мы не будем маячить тут, на виду у всех?
– А что?.. – Искусствовед тоже оглянулся, бросив взгляд на дремлющую на лавочке старушку с детской коляской, ребятишек, копошащихся в песочнице под выгоревшим от солнца и потемневшим деревянным грибком, подкрадывающуюся к беспечным воробьям бело-рыжую кошку…
– Да так, ничего… Просто я не привык разговаривать там, где может услышать кто-нибудь посторонний.
– Легко верю, – улыбнулся Князев, вспомнив обшитый досками «бункер» заводского затворника. – Я слышал, что вы не очень любите покидать свое… убежище?
– Да. Но на все есть свои причины. Более чем веские причины. Вы торопитесь?
– Да нет, не особенно… – Женя честно попытался вспомнить, есть ли среди запланированных на это утро дел неотложные, или их все можно отложить «на потом». Выходило, что ничего, требующего «пожарного» решения, нет.
– Тогда, может быть, пройдем к вам? Так будет удобно? А то до моих апартаментов далековато…
– Давайте поднимемся… Татьяны Михайловны дома нет…
Уже на лестнице молодой ученый спросил:
– А вы действительно живете в своем… архиве?
– Нет, у меня есть квартира в городе… Только я редко там бываю… Теперь.
– Почему?
Инженера мучила одышка, он поднимался медленно. Да и Евгений, честно говоря, никак не мог приноровиться к этой лестнице, хотя она на первый взгляд мало отличалась от родного питерского парадного, тоже построенного бог знает когда. То ли ноги у немцев были не так устроены, то ли еще чего, но взбежать по истертым от времени ступеням почему-то не получалось. И дело тут было не в скользких каменных плитах. Возможно, старинные строения каким-то непостижимым образом меняли что-то внутри человека. То, что именуется модным сейчас словечком «менталитет»…
– Ничего особенного… Я холостяк, и мне удобнее жить ближе к работе… Почти на работе…
– Я бы сказал: удобство сомнительное, – заметил молодой человек, вспомнив служебные помещения музея, промозглые даже в летнюю жару, и то, каких трудов ему стоило просто обжить свою крохотную клетушку, именуемую кабинетом. А уж жить в ней по-настоящему…
– Кому как, – Сергей Алексеевич остановился и перевел дыхание. – Мне удобно… К тому же есть более веская причина. Пару лет тому назад из-за дефекта в проводке случайно произошло возгорание, и не окажись я рядом… Одним словом, тогда уже можно было бы жить в квартире…
– А перенести документы туда?
– Невозможно… Я же вам говорил… Никто не разрешит…
Вера выглянула из своей комнаты на звук открываемого замка.
– Женя? А чего так рано? Ой! Кто это с тобой…
Когда все формальности были позади, чай, навязанный гостю юной хозяйкой, не желающей слушать никаких отказов, выпит, а некоторая неловкость развеялась, трое новых знакомых удобно устроились в Жениной комнате.
– Еще раз прошу извинить меня за ту подозрительность и, откровенно говоря, хамское поведение, но я принял вас не за тех… Иногда, знаете ли, появляются разные люди, хотят что-то узнать, даже что-то предлагают… Сейчас чаще, чем раньше. Но я навел справки… И Татьяну… простите, Татьяну Михайловну, и Василия Петровича я хорошо знаю по прошлой работе. А с мужем Татьяны Михайловны, покойным Валерием Степановичем, я даже дружил. Так что их рекомендаций для меня больше чем достаточно.
– Ну, значит, спасибо нашим поручителям, – улыбнулась Вера. – И что вы хотели нам рассказать?
– Даже не знаю, с чего начать… Кстати, а что у вас с рукой, милочка?
Вера, смутившись, поправила рукав блузки, открывший узкую марлевую повязку чуть ниже локтя.
– Так, поранилась где-то…
– Будьте осторожны.
Евгений внезапно понял, что давным-давно прекратил обращать внимание на заикание архивариуса. Или он перестал заикаться?
Но в следующую минуту он уже забыл про все дефекты речи на свете…
– В конце сентября одна тысяча двести пятьдесят пятого года отряд рыцаря Вильгельма фон Мюльхейма, преследуя отступающие остатки веславского ополчения, вышел к небольшой деревушке Аграва…
Восточное побережье Балтики, 1255 год.Дождь и не собирался стихать.
Нудный мелкий дождь, похожий больше на водяную пыль, висящую в воздухе, довольно привычный для этих низинных мест. Опять же чувствовалась близость Балтики, над которой уже начали свою вековечную круговерть осенние шторма, швыряющие скорлупки судов, будто игрушки, и шутя разбивающие о коварный берег, где пропитанный соленой водой плотный песок отмелей пробивал днища не хуже скал…
– Как думаешь, Вилли, – оставив своих бойцов, испытанных сарацинскими саблями и стрелами в Святой земле, барон фон Гройбинден, второй по старшинству рыцарь небольшого отряда после фон Мюльхейма, теперь ехал с командиром стремя к стремени. – Далеко ли ушли эти свиньи-язычники?
– Вряд ли, Гуго, – буркнул фон Мюльхейм, брезгливо стряхивая воду со стального нагрудника, уже чуть тронутого ржавчиной. Вода пропитала войлочный подшлемник, поддетый под кольчужный капюшон, и теперь ручейками сбегала по лицу рыцаря. Кованые глухие шлемы они сняли, но совсем обнажать голову было опасно: в каждый момент из-за любого куста могла вылететь стрела. – Помнишь, что рассказал тот пленный под пыткой, прежде чем испустить дух? Тут совсем рядом родовое гнездо этих дикарей, не ведающих Святого Писания. Их капище.
– Неужели они, как и ливы, поклоняются обтесанным бревнам? – хмыкнул фон Гройбинден. – Господи! Насколько же выше этих тупых болотных хряков даже последний сарацинский пастух! Тот, по крайней мере, верит в единого Бога!
– Не знаю. Мне без разницы, во что верят местные дикари… как их… веславы, что ли? В деревяшки ли, в камни ли – только пламя костра может чуть-чуть отмыть их грешные души хотя бы для чистилища. Ну и святая вода и крест отца Хильдебрандта, конечно.
– А и того и другого у нас в избытке! – захохотал рыцарь. – А еще я слышал…
– Стой! – поднял ладонь в кольчужной перчатке фон Мюльхейм. – Вроде бы потянуло дымом…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
