сказал, что большинство из них страшила мысль об убийстве. И что они были просто безумцами, почитавшими богиню.
Но я ему не поверил.
— Они не носят с собой оружие, — сказал Азим. — За ними наблюдают. Дворец охраняют. Ты не останешься один.
Вероятно, в этом отчасти и состояла проблема.
— Мы многое о них не знаем. Та роль, что отведена Мазире и её сыновьям в их сценарии, всё больше и больше меня озадачивает.
Азим кивнул.
— Они не первые фанатики в этих землях.
— Нам нельзя терять бдительность.
Азим покачал головой.
— Я никогда её не теряю.
Он положил ладонь на рукоять меча.
— Это всё, что тебя волнует, или мы должны ещё что-то обсудить?
Он сказал это так, словно говорил с маленькой девочкой.
Я рассмеялся, встал и поднял меч. Его лезвие сверкнуло у меня перед лицом.
Мои плечи болели, а лоб был покрыт потом, когда я пошёл искать Фаразу в конюшнях. Я прижал руку к её шее и пообещал ей, что я скоро выведу её на прогулку.
«Когда это будет безопасно», — подумал я.
Я направился во дворец, пересёк площадь, и увидел Альтасу, которая в спешке выходила из дома.
— Куда ты идёшь? Может быть, стоит позвать слугу, чтобы он помог тебе?
У неё могло хватить сил на прогулку, но меня беспокоили карманники и воры.
— Нет. Я только схожу на рынок.
— Уже почти ночь.
Рынок закрылся бы к тому времени, как она добралась бы до туда.
— Я это знаю.
Она приложила руку ко лбу, прикрыв глаза.
— Для меня он всегда открыт.
Я кивнул ей, и она исчезла.
Нассар ждал меня к ужину, но солнце ещё не зашло, поэтому у меня оставалось ещё время. Я решил вернуться в свою башню и заняться накопившейся корреспонденцией. Мне надо было разрешить спор хаяли — они постоянно случались — а ещё какой-то торговец был разгневан из-за того, что ему заплатили неполную стоимость за его товары и утверждал, что их цена выросла из-за песчаной бури. Это были привычные обращения для сегодняшних дней. Я и так уже слишком долго ждал, чтобы заняться ими, но мысль о том, что Эмель могла быть одна в доме Альтасы, заставила меня принять другое решение.
Как и все эти люди, которые ждали моего ответа на свои вопросы, Эмель давно уже должна была получить мои извинения.
Я ещё не видел её после забега верблюдов, с момента которого прошло уже много дней.
Никогда я не чувствовал себя таким глупцом, как в тот день. Я совсем забыл о её происхождении, и забыл о том, как проходил этот забег… я закрыл глаза, и мои руки снова сжались в кулаки. Я всего лишь хотел познакомить её с одной из традиций Алмулихи. Я совсем не подумал о том, то могло произойти. После такого моя мать заставила бы меня пойти спать с козлами.
Слуги в саду засуетились, поспешив заняться делами, когда я прошёл мимо них. Словно им неожиданно приспичило начать подрезать кусты. Надия любила эти сады. Я часто дразнил её за то, что ей нравится работа, предназначенная для слуг, но теперь я понимал, что её любовь к подрезанию цветов была похожа на мою любовь к фехтованию. Каждому из нас нравилось что-то своё.
Из дома Альтасы поднимался дым. Если Эмель не было дома, то я собирался снова попросить Мариам поговорить с Альтасой о том, чтобы она не оставляла огонь без присмотра. У Захары была такая же проблема, и моя мать чуть не выгнала её, беспокоясь о том, что дворец может загореться. Когда я подошёл, я увидел, что дверь в дом Альтасы открыта. Изнутри раздавалось шуршание.
Эмель стояла ко мне спиной; она нагнулась над столешницей и методично над чем-то работала.
Я постучал костяшками пальцев по двери.
Эмель не испугалась, как это сделала бы Надия, если бы я подкрался к ней. Когда она увидела, что это я, она быстро отложила нож, вытерла руки и поклонилась.
— Извини, что беспокою.
— Что тебе нужно?
Она поспешно убрала всё со стола, переложила вещи на столешницу, за которой она работала, и выдвинула стул.
Она была одета, как любая другая работница в Алмулихи. Эта чёртова одежда была причиной того, почему я забыл о её происхождении.
Прежде, чем я успел ответить, она жестом указала на стул.
— Может быть, чаю?
Она теребила руками свою одежду, и мне показалось, что она нервничала так же, как и я.
Моя мать учила меня, что людям нравится делиться, и если они предлагают тебе что-то, нужно принимать предложение из вежливости.
— Я бы хотел выпить чаю.
Я сел за стол и принялся ждать.
Она сняла с огня чайник. Я не мог оторвать от неё глаз. Она же ни разу не посмотрела на меня.
Я сделал глоток чая. Он оказался неожиданно сладким.
— Тебе не нравится?
Я покачал головой.
— Мне очень нравится.
— Что тебе нужно? — снова спросила Эмель и села на стул, взяв кусочек плоского дерева и угольный карандаш. — Я могу начать сегодня; я почти закончила с другими лекарствами.
Я наклонился вперёд и отодвинул деревяшку. На кончиках моих пальцах осталась угольная пыль.
— Ничего не надо. Я пришёл извиниться.
Моя рука лежала теперь рядом с её. Пальцы Эмель потемнели в том месте, где они касались угольного карандаша. Она положила руки на колени.
— Я забыл про суть забега. Я забыл о том, как ты можешь к нему отнестись.
— И как я к нему отнеслась? — спросила Эмель.
— Как к дешевому представлению, высмеивающему тебя и твою семью, твоих соседей и друзей. Прости, что пригласил тебя. Но больше всего мне жаль, что в Алмулихи существует такая традиция.
— Людям вроде меня здесь не рады, — сказала она, не с грустью, а так, словно это было само собой разумеющимся. — Я не ожидала, что город, куда приезжает так много путешественников, может быть таким жестоким.
Не было никаких сомнений в том, откуда была Эмель. У неё была тёмная кожа, а её лицо было упрямым и умудрённым опытом. Она не смогла бы спрятаться в этом городе, даже за хиджабом.
— Это нельзя извинить.
Я знал, откуда пошли все предубеждения — солеискатели занимали чужие должности и дома. Они поклонялись более сердитому брату. А если солеискатель что-то крал или проявлял жестокость? Боги, это клеймило всех остальных солеискателей. Это было несправедливо, но такова была реальность. За ними наблюдали более пристально, особенно после нападения.
— Я хочу, чтобы ты познакомилась с другой стороной Алмулихи, —
