Оглядев сидевших за столиками посетителей, Нугзар приметил молодую пару: он – типичный русский яппи, она, видимо, стриптизерка. Странное сочетание, как поджаристый бифштекс и ванильная карамель. Едва уловимый налет вульгарности, свойственный ей, нельзя было компенсировать ни отличным костюмом, ни безупречными туфельками. У нее всего было немножко слишком, как говорят англичане. Макияж девушки был самую чуточку ярче, чем следовало, ногти чуть длиннее, а улыбка чуть шире, чем требовали обстоятельства.
Нугзару нравилось на глазок определять суть человека, не влезая к нему в подсознание, это было своего рода игрой. Девушка ела то правой, то, спохватившись, левой рукой и постоянно прихлебывала из бокала. О чем они говорили, не было слышно, но, судя по жестам, она что-то требовала, а спутник пытался ее успокоить, но это плохо удавалось.
Любопытно, как эта девица подцепила такого благополучного молодого человека? Неужели повесилась ему на шею в стрип-клубе? И что они делают в таком консервативном заведении, как «Пекин»? Нугзар решил не выпускать парочку из поля зрения и сосредоточился на заказе.
Мало веселого пихать в свой желудок все подряд, поэтому сейчас очень хотелось красивой еды. Ему подали рыбное ассорти и черную икру на льду, с розочками из свежайшего масла. Овощной салат с авокадо в вычурной салатнице. Жюльен и осетрину. Зразы по-польски и рулетики из свинины в винном соусе. Нугзар ел и наслаждался. Ел и наблюдал за парочкой.
Дождавшись окончания их ужина, Нугзар расплатился с официантом, причем оставил ему мизерные чаевые, чтобы тот хорошенько разозлился и поделился с ним энергией. Потом пристроился за выходившими из ресторана молодыми людьми. На него напала веселость, и он уже решил, что предпримет для своего развлечения. Было ясно, что яппи всячески отделывается от девицы и хочет добром и миром закончить отношения. Нугзар легонько взмахнул рукой, по-особому сложив пальцы, и направил невидимый заряд энергии в спину уходившему парню, тот вздрогнул.
Теперь у него резко изменятся намерения, и он будет умолять свою вульгарную подружку выйти за него замуж. Соответственно, его карьера пойдет крахом, о спокойной жизни можно будет забыть. Отныне нормой для него будут ежедневные скандалы на почве ревности, подавление тревоги и досады алкоголем, а затем он покатится по наклонной плоскости и дойдет до преступления и тюрьмы, где долго не проживет.
Очень приятно. Нугзар решил, что позже, может быть, даже через несколько лет он отыщет их и снова выпьет их эмоции. Он рассмеялся: это ведь долгосрочное вложение капитала – почти пенсионный фонд.
И он в хорошем настроении отправился домой, купив по дороге бутылку дорогого коньяку и коробку хорошего шоколада для Норы.
Изольду Николаевну привезли на улицу Матросская Тишина в знаменитую Преображенскую психиатрическую больницу. Ее длинное двухэтажное здание, построенное еще в девятнадцатом веке в классическом стиле, было выкрашено, как и полагается сумасшедшему дому, в желтый цвет и окружено прекрасным, более похожим на лес, парком. Это было заведение с традициями. По преданию, еще в 1857 году сам Николай Васильевич Гоголь, почувствовав приближение безумия, приехал сюда в намерении остаться на лечение, но так и не решился это сделать.
Зато у Изольды Сидоркиной никто не спрашивал о ее планах, поскольку ее состояние ясно указывало на буйное помешательство. Во всяком случае, у лечащего врача новой пациентки ни малейших сомнений в этом не возникло.
Игорь Зиновьевич Кронфельд работал в психиатрии давно. Его считали светилом, с его мнением считались, а к высказываниям прислушивались. И только он один понимал, что знает так же ничтожно мало, как и в тот день, когда он первый раз переступил порог этого заведения.
Иногда ему казалось, что он улавливает суть происходящего, но истина опять ускользала, как живая рыба из рук, и он оставался в том же недоумении. Игорю Зиновьевичу казалось, что сколько-нибудь повлиять на состояние больных просто невозможно. Это не мешало назначать лекарства и физиотерапевтические процедуры, собирать консилиумы и выписывать больных в состоянии стойкой ремиссии. Он принимал измученных родственников и участливо выслушивал одно и то же – «мой сын был таким хорошим мальчиком» или «моя дочь была такой замечательной девочкой». И всем говорил одно и то же: мы не боги, но делаем все, что можем.
Часто ему казалось, что притворяются все: врачи, медсестры, нянечки, сами больные и их родственники. Он боялся, что безумие, как зараза, охватит и его самого, и никому не мог в этом признаться. Игорь Зиновьевич особенно не любил дежурить по ночам, но один-два раза в год все-таки приходилось.
Ночь в психиатрической лечебнице – не самое неприятное время, поскольку напичканные лекарствами больные крепко спят и редко кто забузит, а в его дежурства такого не случалось никогда. Но сам воздух в больнице насыщен паникой и злобой, хотя на первый взгляд все в порядке и тихо-мирно, только гудят под потолком лампы дневного света.
Изольда Николаевна начинала буйствовать, стоило упомянуть о ее муже, да так, что ее с трудом удерживали двое здоровенных санитаров. Ничто не действовало на нее благотворно, хотя к ней применялись и гуманные методы, и карательные меры. Игорь Зиновьевич ежедневно беседовал с ней в ее одноместной, похожей на пенал палате с очень высоким сводчатым потолком и почти той же высоты окном, забраным решеткой. Он пытался осторожно выяснить причины болезни: о своей прежней жизни и событиях до последнего времени она рассуждала совершенно здраво, и только о том, как попала в лечебницу, у нее не сохранилось никаких воспоминаний. А как только речь заходила о Родионе, начинала истерически кричать:
– Вы не понимаете, доктор! Ведь он не умер! Он продолжает утверждать, будто меня из дерьма вытащил! А я пожертвовала собой ради него, отдала ему молодость и красоту! А теперь он преследует меня со своей первой женушкой, первостатейной стервой! – орала Изольда, сверля доктора ненавидящим взглядом. – Да она мизинца моего не стоит! Интриганка, она ведь даже мертвая крутит им как хочет! Я не могу их видеть!
Кронфельд, маленький близорукий человечек с буйной, как у Эйнштейна, седой шевелюрой, складывал на животе пухлые ручки и начинал уверять, что на самом деле нет поводов для беспокойства, потому что духи мертвых нам не враги, а друзья и не представляют никакой опасности, но Изольда и слушать не хотела.
– Тогда объясните мне, почему я здесь? – Изольда почти шипела, наводя страх на добрейшего доктора. – Я требую, чтобы меня выпустили.
– Ну-ну, зачем так волноваться, милейшая Изольда Николаевна! Выписать я вас не могу, пока вы не пройдете курс лечения. Но все будет хорошо, я вам обещаю! – частил, как солью сыпал, Игорь Зиновьевич.
– Вы что, тупой? – кричала Изольда. – Я совершенно здорова! Я здоровей, чем вы! Гораздо здоровей!
– Душа моя, – говорил врач, – да разве вас кто-то в сумасшедшие записал? Вам просто необходимо подлечить нервы! Смерть мужа – тяжелое испытание! – Доктор сказал это так проникновенно, что сам себе понравился. Но, оказывается, нисколько не понравился своей непростой пациентке.
– Испытание? – взвыла Изольда Николаевна. – Да что вы понимаете, коновал!
– Я здесь не для того, чтобы с вами спорить. Совсем напротив! Я хочу помочь вам обрести душевное равновесие. Вот успокоитесь хорошенько и пойдете себе домой!
Как всегда, Игорь Зиновьевич пытался утихомирить пациентку стандартным набором фраз. Изольда выслушала, а потом очень серьезно и спокойно сказала:
– Я притворюсь, что полностью вылечилась, выйду отсюда и раскопаю его могилу. А потом сожгу его живой труп. И ничего мне не будет, ведь я ненормальная! – И она захохотала жутко, как гиена.
Игоря Зиновьевича прошиб холодный пот, у него противно заныло внизу живота. Хотя Изольда Николаевна полностью находилась в его власти, он панически боялся ее. Она смотрела на него глазами брошенной больной собаки, а он говорил ей банальности в том смысле, что мир несправедлив, но все в конце концов встанет на свои места…
Прошло достаточно много времени, прежде чем проблемная пациентка стала более спокойной. Однако состояние острой органической спутанности, выраженное в помрачении сознания, дезориентировке, возбуждении и повышенной психомоторной активности, так и не прошло. Психические нарушения сопровождались иллюзиями, галлюцинациями, бредом и тревожным состоянием. Санитары докладывали Игорю Зиновьевичу, что по ночам Изольда разговаривает с закрытой дверью и плачет так жалобно, что даже у них сердце обливается кровью.
– Так что вы видите, Изольда Николаевна? – спросил врач при очередной встрече.
– Я хочу видеть своего адвоката. Вы не имеете права держать в психушке здорового человека! – почти нормальным голосом потребовала Изольда.
