— День был тихий и жаркий, — вспоминал Шевченко. — Целый день у нас только и разговору было, что про Кара-Кумы. Бывалые в Кара-Кумах рассказывали ужасы, а мы, разумеется, как не бывалые, слушали и ужасались.
Задолго до рассвета начали вьючить верблюдов, мазать телеги. Начальник транспорта торопил, чтобы пуститься в дорогу как можно раньше и до сильного зноя сделать первый переход.
Однако в эти и следующие двое суток рассказчики ужасов были посрамлены: сильный северный ветер не только не давал почувствовать весь прославленный «жар пустыни», но заставлял даже днем кутаться в шинели.
Только на четвертые сутки, когда транспорт продвинулся еще дальше на юг и освежающий ветер стих, дала себя знать настоящая кара-кумская жара. И люди и животные испытывали все время недостаток в питьевой воде. Лошади и верблюды страдали от острых жал слепней.
Мучительное передвижение через Кара-Кумы продолжалось почти две недели. Жара становилась все более и более нестерпимой, и транспорт снимался с ночлега часа за два до рассвета. Воду из замутненных людьми и животными колодцев нельзя было пить, не процедив через густую марлю и не вскипятив на огне.
Шевченко шел все время пешком и не унывал. Гнилую и плохо пахнущую воду он сдабривал лимоном, подаренным Герном. В самый сильный зной пел песни На привале делал наброски и искренне восхищался своеобразной красотой степной природы
По-казахски Кара-Кумы — «Черные пески», черные — то есть заросшие (в отличие от красных — лишенных всякой растительности). И в самом деле, Приаральские Кара-Кумы сравнительно богаты типичной степной растительностью, особенно в ложбинах, наполняемых в зимний период снеговыми водами.
Шевченко вспоминает, как его привело в восторг одно из прекрасных зрелищ степи — высохшие соленые озера:
«С восходом солнца открылася перед нами огромная бледно-розовая равнина. Это — высохшее озеро, дно которого покрылося тонким слоем белой, как рафинад, соли… Я долго не мог отвести глаз от этой гигантской белой скатерти, слегка подернутой розовою тенью.
Один из казаков заметил, что я пристально смотрю на белую равнину, и сказал:
— Не смотрите, ослепнете!
Действительно, я почувствовал легонькое дрожание света и, зажмуривши глаза, пустился догонять вожака, далеко выехавшего вперед. Так я перебежал всю ослепляющую равнину. На противаположной стороне, с высокого бугра, я залюбовался невиданною мною картиной…
Через всю белую равнину черной полосою растянулся наш транспорт, то есть половина его, а другая половина, как хвост черной змеи, извивалася, переваливаясь через песчаные бугры. Чудная, страшная картина' Блестящий белый фон картины опять начал действовать на мое зрение, и я скрылся в песчаных буграх…»
Чтобы предохранить себя от слепоты, люди надевали на глаза черные волосяные сетки.
По мере того как все ниже и ниже становились песчаные холмы, исчезали и впадины пересохших соленых озер. Равнина снова начала покрываться скудной зеленовато-серой и бурой растительностью.
Наконец в один прекрасный день далеко на юге можно было уже различить еле заметную синюю полоску это было Аральское море, в воздухе повеяло влагой; транспорт заметно оживился; к вечеру подошли к северному заливу Арала — Сары-Чаганаку — и искупались в тепловатой соленой воде
Дальше путь лежал вдоль берегов Аральского моря, покрытых кое-где кустарниками саксаула, мимо озер Чумышкуль и Камыслыбас. На Камышовом озере — Камыслыбас — транспорт впервые встретил казахские поселения. Это были аулы земледельцев-угенчей, совершенно обнищавших в результате хищнических набегов хивинцев. В жалких, сплетенных из камыша (вместо войлока). кибитках было пусто и голо. Еле прикрытые лохмотьями мужчины и женщины были окружены совсем голыми детьми.
— Ни у кого не было ни лошади, ни коровы, ни барана, а только у немногих осталось по козе, — свидетельствует Макшеев. — В таком бедственном положении находились в 1848 году все киргизы, занимавшиеся земледелием в окрестностях Раима.
Вот откуда у Шевченко его известный, горячо сочувственный образ «убогих, голых киргизов»!
Вечером 18 июня транспорт начал свой последний переход. Теперь приходилось идти по ночам, потому что июньская жара достигала сорока градусов в тени; в раскаленном песке яйцо пеклось всмятку за пять минут.
Когда взошло солнце, вдали показались валы и камышовые кровли Раимского укрепления.
В Раиме экспедиции Бутакова пришлось около месяца ожидать сборки доставленной из Оренбурга шхуны «Константин»
Укрепление было расположено в шестидесяти верстах от устья, на правом высоком берегу Сыр-Дарьи, в широкой зеленой полосе камыша, за которой открывалась серебристая гладь реки.
Шевченко поселился, по приглашению Макшеева, в его войлочной походной кибитке, помещенной посреди площади в центре Раимского укрепления.
Здесь он рисовал, писал стихи, между прочим написал стихотворение «Топор был за дверью у господа-бога», навеянное впечатлениями степного похода, пожара в степи и одинокого священного дерева «Джангыс-агач». Шевченко передает казахскую народную легенду о происхождении пустыни.
Образ вечнозеленого дерева, пощаженного божьей карой, у поэта — символ бессмертия народного духа; и поэт верит в то, что дерево еще даст новые ростки, что из этого дерева в будущем разрастется новый могучий лес…
Так как Раим удален от устья Сыр-Дарьи, у самого моря, на острове Кос-Арал. был создан пост; здесь были сооружены казармы и постоянно находились пятьдесят человек команды из числа солдат Раимского укрепления. Верстах в пяти от устья помещалась рыболовная ватага, состоящая из двух десятков рыбаков, кормщиков и приказчиков.
«Кос-Арал» означает по-русски «прибавляющийся остров», и он в самом деле из года в год расширяется, сливаясь постепенно с обмелевшим и заросшим камышом и кугой полуостровом и близлежащими островами.
Пост Кос-Арал обыкновенно пополнялся из числа больных цингой раимских солдат, считалось, что морские купания благотворно действуют на цинготных, а цинга — из-за отсутствия свежих овощей и вообще плохого снабжения продуктами питания — приобретала в гарнизоне на Арале иногда прямо характер эпидемии.
Рыбаки имели в своем распоряжении шхуну «Михаил» и несколько кочевых лодок, на которых они отважно пускались в открытое море. Рыбу (осетров, сомов) на месте засаливали, так же как и икру; затем раз в год соленую рыбу, икру, клей отправляли с очередным транспортом в Оренбург.
— Кос-аральские рыбаки, — рассказывает Макшеев, — прибывшие сюда из приволжских губерний, не унывали в неприютной чужой и дальней стороне
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
