– Посторонний буду, – сказал Смолин. – Напрочь.
– Не согласитесь ли участвовать в качестве понятого?
– Ни в коем случае, – сказал Смолин нейтральным тоном. – Дела неотложные…
И поднялся, прекрасно зная, что принудительно загнать в понятые этот типчик никого не вправе. Светским тоном произнес:
– Значит, господин Демидов, вы меня непременно уведомите, как только появится подходящий граммофон… И непременно с никелированной трубою…
Раскланялся с насупившимся Эрастычем и вышел беспрепятственно, никто не попытался его задержать – с какой стати? Прав таких не имеете, соколы, тут, как уже подчеркивалось, не лаборатория по разбодяживанию кокса зубным порошком…
В торговом зале, как и следовало ожидать, наблюдалась картина, чувствительно царапавшая душу всякому антиквару: продавец Веня сидел в уголочке с видом унылым и безрадостным, и его о чем-то расспрашивали двое в штатском – а милиционер в форме (сразу видно, в игре не участвует, прихвачен ритуала ради), с нескрываемым интересом разглядывает статуэтки-картины и прочие безобидные декорации, ничему такому не подлежащие. Пройдя мимо него, как мимо пустого места, Смолин вышел на улицу и, добравшись до машины, какое-то время посидел, приводя наблюдения в систему.
Точно, кампания. Не бывает таких совпадений, хоть ты тресни. Очередная кампания обрушилась на шантарский антикварный рынок, как циклон на пальмы. Как и пальмам, выстоять нужно, не позволить, чтобы с корнем выворотило…
Майор ему не понравился чрезвычайно. Смолин предпочитал тех гончих, что напускают форсу и страху, изображают из себя нечто среднее между Терминатором и Господом Богом: я, дескать, персона, а вы, соответственно, шпана, так что стоять-бояться! И выглядят грозно, и реальных пакостей сделать могут немерено, однако житейский опыт показывает: чем хамовитее и выпендрежнее мент, тем он безопаснее. Потому что особенным умом, как правило, не блещет, все его ужимки и прыжки легко просчитываются наперед.
Майор – дело другое. Не строит из себя ни великого сыщика, ни чудище клыкастое, наоборот, чуточку недотепистым смотрится, а глаза-то – умные. Значит, опасный…
Смолин вздохнул и включил мотор.
Минут через двадцать он не спеша поднимался на третий этаж достаточно респектабельного дома практически в самом центре Шантарска: недавней постройки, улочка тихая, фасад выходит на тихий парк, где в центре красуется который десяток лет бюст героического матроса Кутеванова. Престижный район, спокойный. Повезло девочке со съемной квартирой… как по заказу везение, а?
Он позвонил, и дверь открыли, не утруждаясь вопросами. И зрелище предстало… Даже если насмотрелся подобного за свой мафусаилов век, равнодушным не останешься, если с заполнением кровью пещеристых тел все обстоит в норме.
Ах, что за прелесть стояла на пороге с самым невинным видом: коротенький шелковый халатик на голое тело, волосы изящно распущены, дорогие парфюмы витают, макияж в среднюю бабулькину пенсию обошелся…
Да вдобавок смазливенькая мордашка озарилась такой радостью, словно Дашенька наша час по потолку бегала в нетерпении, дождаться не могла, когда ее осчастливит своим визитом сам Смолин Василий Яковлевич…
Одним словом, все это, вместе взятое, моментально заставило Смолина еще более подобраться и преисполниться самой что ни на есть волчьей осторожности. Излишней скромностью он не страдал и всегда полагал себя отнюдь не серым мышонком – но все же не был тем суперменом, ради коего очаровательная девица приводит себя в столь маняще-сексуальный вид и взирает с таким пылом, будто готова отдаться здесь же, в прихожей, даже домашних тапочек не снявши.
Следовательно, что мы имеем? А имеем мы, как нетрудно просечь, довольно примитивное актерство, и не более того. Что-то ей нужно… а что ей может быть нужно? Ответ, кажется, на поверхности…
Смолин вошел следом за Дашей в однокомнатную, но просторную квартиру, чье окно аккурат выходило на аллейку, упиравшуюся в бюст героического балтийца – точнее, в спину такового, лицом-то он был обращен к областной администрации, в не столь уж древние времена, как легко догадаться, бывшей обкомом партии (по этому поводу давным-давно кружили стандартные для любого советского города анекдоты: мол, за народом приглядывать нечего, а уж за этими нужен глаз да глаз).
Он уселся, мимолетно отмечая вокруг многочисленные признаки если не роскоши, то уж, безусловно, зажиточности: отделка, люстра, мебель, паркет… Такие гнездышки если и сдают внаем, то людям не случайным и за особенно крутые мани, сделал он вывод. А то и не обязательно сдают. В таких вот гнездышках денежные дяди своих лялечек и поселяют… Версия?
– Выпьете, Василий Яковлевич?
– Я за рулем, – развел он руками.
– Кофе?
– А вот это с удовольствием.
Дашенька упорхнула в кухню – двигаясь, как подметил Смолин с уверенностью уже обжившегося здесь человека. Он спокойно встал, подошел к застекленному высокому шкафчику – или как там эта роскошь именовалась, – присмотрелся к небольшим фарфоровым фигуркам на полочках.
И уважительно покачал головой. Кем бы ни был здешний хозяин, толк в хороших вещах он безусловно понимал: трудно, конечно, делать окончательные выводы, наблюдая фигурки сквозь стекло и не беря в руки, но все же чрезвычайно похоже, что там, на полочках – не поздние повторы, а именно что оригиналы. Несколько гарднеровских фигурок, довоенные работы Данько и Кустодиева, невидная вроде бы, парочка совушек высотой с указательный палец (несомненный Ризнич, за полторы штуки баксов с руками оторвут, только свистни)… а это, к бабке не ходи, германский «бисквит», причем вторая половина девятнадцатого столетия – таких повторов попросту не бывает пока… Копятся факты, копятся и в какую-то очень неприятную сторону дело заворачивает…
«Сова» работы И.Ризнича
– Нравится?
Он обернулся – без излишней поспешности, конечно, не за каким-то позорным занятием застукан, слава богу.
– Нравится, – сказал спокойно. – Повезло вам, Даша, с квартирой, я вижу…
– Да, – сказала она, не моргнув умело подведенным глазом. – Подружка уехала на лето… Садитесь, вот кофе.
Ну разумеется, мысленно процитировал Смолин своего любимого автора детективов – подружки для того и существуют, что бы на них ссылаться… Опустился в низкое кресло, взял чашку – не антикварную, однако не из дешевого ширпотреба. Ну да, у такого хозяина и кухня должна быть обставлена соответственно.
Дашенька устроилась в кресле напротив, небрежно закинув ногу на ногу, отчего зрелище представало вовсе уж приятное. Играла, конечно, стервочка, но без дурной театральности – как-никак институт искусств, пусть факультет и не актерский… Рассуждая спинным мозгом, неплохо было бы попытаться снять с нее этот лоскуток и уложить прямо на ковер – но вот спинным мозгом-то как раз пользоваться и не следует, вокруг заворачиваются дела серьезные, понять их так и не удается пока, но что-то неладно…
– Итак? – спросил Смолин, светски прихлебывая кофе и светски улыбаясь. – Я так понял, что-то случилось?
– Ну, не вполне…
– Вы говорили, нужен мой совет…
– Можно и так сказать, – прямо-таки лучась очарованием, ответила Даша и еще более светски омочила алые губки в кофии, поглядывая на Смолина поверх чашки так невинно, обольстительно и чарующе, что впору бы и обомлеть.
Кому-нибудь помоложе и поглупее, не жеванному жизнью на шестьдесят четыре зуба… и я, кажется, имею на примете кандидатов, подумал Смолин. Что их долго искать-то…
А впрочем, он и не собирался сидеть с каменным выражением лица. Чтобы подыграть должным образом, явственно расслабился и обозначил на лице классическую мужскую одурелость, открыто таращась то туда, где невесомый халатик пикантно распахнулся, то туда, где его не имелось вовсе. И вскоре убедился по кое-каким нюансам девичьей мимики, что Дашенька, несомненно, с торжеством подумала нечто вроде: «Готов, старый хрен, пустил слюнки…» Маленькая и глупенькая, что поделать. Не успела еще уяснить, что неглупый мужик параллельно с пусканием слюнок способен думать совершенно о другом. Хотя… Иные вполне взрослые дамы пребывают в плену тех же заблуждений – будто тупые мужики не способны одновременно пожирать глазами дамские прелести и цинично думать о чем-то постороннем…
– Итак? – спросил Смолин.
– Василий Яковлевич, я вас заочно уважаю и ценю как большого профессионала…
Точно рассчитанная пауза. Точно рассчитанный томный взгляд. Точно рассчитанное небрежное движение, заставившее халатик распахнуться еще приманчивее. «Что ж ты такая дура-то? – подумал Смолин. – Скучно уже становится…»
