— Везучий ты...
— Нет, я прост? хитрый. Как с работой? Справляетесь? Поделись, может, радость какая есть, может, неприятность... Глядишь, советом помогу, делом, а? А то и повидались бы... По маленькой пропустим, попаримся, глядишь, жизнь-то и помягчает. Про баб давно не говорили, они уж заскучали небось, бабы-то?
— Неплохо бы... Да никто не зовет.
— Заглядывай завтра после службы, а? Старина? Отложи важные дела — государство уцелеет и без твоего усердия.
— Опоздал ты со своими советами. Государство не уцелеет даже с моим усердием. Похоже, ничто уже наше государство не спасет. Есть такое понятие в авиации — флаттер. Неудержимое разрушение самолета в воздухе.
Срабатывает ошибка в конструкции. Вот мы сейчас и попали в этот самый флаттер.
— А я прилетел — даже не заметил, — Голдобов не хотел ввязываться в разговор, в котором употребляется такое опасное слово, как государство. — Так как насчет баньки?
— Договорились. Может, и шефа затащить?
— Чуть попозже... Пусть потерпит маленько.
— А то у него свои проблемы...
— Знаю.
— Он ждал тебя. Письмами его одолевают отовсюду. Посылали эти письма отсюда, теперь они вернулись к нему. Ответы писать надо, объяснения, а тут стреляют на улицах...
— Знаю, — резко повторил Голдобов. — До встречи, старина, — и он положил трубку. И тут же без раздумий набрал еще один номер. Голос его изменился, сделался ленивым, будто говорил человек, довольный всем на свете, лежа на диване и почесывая под мышками. — Привет, дорогой... Рад слышать... Тебя так не хватало в дальних краях... Это единственное, чего мне там не хватало.
— О! Кто приехал! Загорел, небось, похорошел?
— Не без этого... Как тут моя красотка? Говорят, неприятности у нее?
— Плывет твоя красотка. Похоже, крепко запила.
— Слышал. Но ты не обижай ее... Не придавай значения ее маленьким женским слабостям. Ее можно понять, такое случается не с каждым... Кто угодно поплывет.
— Это уж точно!
— А то, говорят, натравил на нее какого-то пса злобного, он ей прохода не дает, все допытывается, домогается, все что-то узнать от нее хочет.
— Да ну, какой там пес... Дворняга!
— Однако, пришлось предпринимать нечто срочное, а? Значит, не такая уж и дворняга?
— Это не его заслуга. Парень слабаком оказался. Ты посмотришь на него и сам успокоишься. Он ведь и с тобой повидаться хочет.
— А это зачем? — нахмурился Голдобов.
— Положено. Тут я не могу ему помешать. Не переживай, все обойдется. И потом, мы тоже не дремлем. Кое-что сделано. Я же знаю, что у него есть... Пустая папка.
— Ну, смотри... Он на тебе висит.
— Да я только что с него стружку снимал!
— А я что? Я — ничего. Как у тебя завтра? Повидаться бы, а? Посидим, попаримся, про баб поговорим... Давно про баб не говорили.
— А что, пора?
— Давно пора, — серьезно ответил Голдобов, а знающий человек, услышав их разговор, мог бы догадаться, что за предложением поговорить про баб может стоять что-то другое, более важное. — До завтра, старина.
Положив трубку, Голдобов вынул из чемоданчика небольшой блокнотик и записал: “20 августа 15 часов 30 минут. Разговор с Кодовым и Анцыферовым. Пригласил в баньку поговорить про бабки”. Спрятав блокнот в чемоданчик и сдвинув цифровой набор, он налил себе водки, уже успевшей нагреться, медленно выпил и методично доел все, что еще оставалось на подносе. Потом откинулся в кресле, заложив руки за голову, и произнес с тяжелым вздохом:
— Вот ты и приехал, Илья...
* * *
Добираясь в автоинспекцию, Пафнутьев вымок насквозь. Но это его не слишком огорчило. Свежие струи дождя после изнурительной жары были приятны и он не стремился спрятаться от них. Шагая под дождем, он поднимал вверх голову, подставляя лицо под удары капель. Волосы его намокли, прилипли ко лбу, но его узнали, дали полотенце вытереть лицо.
— Ребята, — начал Пафнутьев, — вопрос на засыпку... Кому принадлежит зеленый мерседес, который совершенно безнаказанно разъезжает по городу под номером 54-78?
— Хозяин.:. Александр Владимирович Заварзин, — ответил лысоватый и добродушный лейтенант, покопавшись несколько минут в своих папках. — Адрес нужен?
— Конечно!
— Записывай!.. Вокзальная семнадцать, квартира шестьдесят пять. Председатель кооператива “Автолюбитель”. Ничего кооператив, пока не жалуются, — улыбнулся гаишник. — Но и у него, и у нас все впереди.
— Думаешь, пожалуются? — недоверчиво спросил Пафнутьев. — А на что именно?
— Могу спорить... Начнут халтурить, деньгу зашибать, попадутся на скупке ворованных запчастей, потом похищенную машину постараются разобрать... Ну, и так далее. Все это уже было, — он усмехнулся виновато, будто от него зависело, как скоро попадутся кооператоры.
— А где этот кооператив расположился?
— Скажу... Если по южному шоссе выехать из города, то примерно через семь километров с правой стороны увидишь железные ворота из арматурной проволоки, знаешь, рубчатая такая проволока... Над ними надпись “Автолюбитель”. Тоже из проволоки, только выкрашена какой-то краской, чуть ли не красной, не помню. Чтобы не проскочить мимо, запомни — слева корпуса недостроенного завода. Там собирались кирпичи выпускать, но что-то помешало нашим строителям. Теперь в цехах деревья растут, кустарники, бездомные юноши и девушки занимаются любовью. Поэтому корпуса завода имеют подпольную кличку “бардак”.
— А мерседес зеленого цвета... — начал было Пафнутьев, но лысый лейтенант его перебил.
— В прошлом году Заварзин пригнал его из Германии. Утверждает, что купил за пятьсот марок. Хотя я отлично знаю, что отдал он за него не менее пяти тысяч. Или около того.
— Это... слухи?
— Какие слухи, Павел Николаевич! Все, кто перегоняет оттуда машины, указывают одну и ту же стоимость — пятьсот марок. Как думаешь, почему? А потому, что за границу разрешено вывозить именно пятьсот марок. На самом деле они еще здесь прикупают валюту и едут гораздо увереннее в себе. Машина в таком состоянии — семь лет возраста и сто тысяч пробега по их дорогам стоит примерно пять тысяч. А пятьсот марок — это для дураков. Там продавец вписывает в купчую ту сумму, которую назовешь. Попросишь, чтоб он вписал стоимость десять марок, впишет десять.
— Ясно. Этот Заварзин по вашей линии никак не проходил?
— Вроде нет... Водит осторожно, машину бережет, знает, что починить в наших условиях не сможет. Зарегистрировали мы ее быстро, в тот же день он и номер получил. Помню, был какой-то звонок сверху, кто-то ему помогает. Есть у Заварзина мощная мохнатая лапа. Ты это имей в виду, не нарвись. Мне никто не звонил, выходили прямо на майора. Если хочешь, уточни у него.
— Да нет, не стоит... Я знаю, откуда был звонок.
— Точно? — по-детски удивился лейтенант. — Отку да?
— Управление торговли.
— Очень может быть... По нынешним временам это посильнее комитета госбезопасности. Те сами в торговле пасутся.
— Голдобов у них заправляет, — мимолетом обронил Пафнутьев, надеясь, что лейтенант как-то откликнется на эту фамилию. И не ошибся, — тот с интересом вскинул брови.
— Да? Как-то я прихватил его на дороге... Пьяный, с бабой. Хамоватый мужик.
— И водитель был?
— Нет, двое. Сам сидел за рулем. Не успел я протокол закончить, входит майор, спокойно берет у меня листочки, на моих глазах рвет их на четыре части и бросает в корзину. “Вы свободны”, — говорит. И, не добавив ни одного слова, вышел. Голдобов тоже поднялся... “Заходите, в случае чего, — приглашает. — Всегда буду рад”. А майор наутро сам извинялся. Прости, мол, но уж больно высокий звонок был.
— Кто звонил?
— Да ладно, Павел Николаевич. Кто звонил, откуда... Замнем для ясности.
— Володя, ты же знаешь, если спрашиваю, значит, по делу. Завяз я маленько, а кто помогает Голдобову, для меня важно.
— Колов, — сказал лейтенант, понизив голос и оглянувшись на инспектора, который никак не мог что-то найти в журнале регистрации. — Тебе помочь? — с раздражением спросил у него лейтенант. — Домой возьми, завтра у тебя выходной, за день-то найдешь то, что нужно?
Ничего не ответив, тот закрыл журнал, положил его на полку и вышел.
— Любопытство вообще-то не порок, — пробормотал Пафнутьев, но качество часто неуместное.
— Свинское качество, — уточнил лейтенант.
— Опять Колов, — вздохнул Пафнутьев. По жестяному карнизу звонко и часто стучали капли дождя, шумела листва тополя, стоявшего у самого окна, в кабинете установились серые влажные сумерки. Но ни лейтенант, ни Пафнутьев не включали настольную лампу и некоторое время сидели молча, и лица их время от времени вспыхивали от голубоватых отблесков молний.
— Я смотрю, ты не очень удивился? — спросил лейтенант.
— Скорее огорчился.
— Ухватил ниточку?
— Мне так кажется.
— Будь осторожен.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Житейском, обывательском смысле слова. В городе происходит много загадочных событий, далеко не все из них поддаются объяснению, не по всем с нас требуют объяснений, а иногда задача сводится к тому, чтобы вообще уклониться от каких бы то ни было объяснений.
