— Почему ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой сейчас?
— Друзья могут меня неправильно понять, если я заявлюсь домой с какой-то иностранкой.
— Я не какая-то иностранка.
— Но я ведь выражаю их точку зрения. Поставь себя на их место. Они сочтут, что я пренебрегаю правилами конспирации и подвергаю всех риску.
— Но по отношению ко мне это нелепо!
— Здесь вопрос принципиальный. Достаточно кому-нибудь увлечься, и вся организация может быть предана, разгромлена. Пойми меня и не обижайся. Ну скажи, что ты понимаешь меня.
— С трудом.
Ирен вновь увидела его печальную улыбку, но на этот раз она не находила в ней ничего трогательного. Улыбка провинившегося ребенка, который пытается солгать. Впечатление слабости, вызывавшее у нее желание защитить его, взять на руки, оказалось обманчивым. Она почувствовала, что перед нею человек сильный и жестокий, почти враг.
Актер дал ей свой адрес и объяснил, как добраться до его дома. Это было довольно далеко, почти в пригороде.
— Я разочарована, — сказала Ирен.
— Главное, поезжай трамваем и не вздумай брать такси. Это крайне важно. Водители такси, как правило, работают на полицию, и, даже если ты остановишься, не доезжая дома, они все равно догадаются, что ты едешь ко мне.
— Ну и что?
— Тебе этого не понять.
— Нет, я начинаю понимать.
— Что именно?
— Я тебе мешаю, я лишняя!
Он пытался возразить, но Ирен видела, что он спешит и думает только о том, как бы поскорее уйти. Когда он исчез, она вернулась к своей группе.
Всю вторую половину дня она не выходила из гостиницы и пролежала в постели. Она говорила себе: «Я нужна была ему только на время круиза, теперь я лишняя». Вечером несколько туристов из их группы решили отправиться поужинать в парке с аттракционами. Ирен намеревалась пойти с ними. Она спрашивала себя, в чем больше мазохизма: пойти кутить с компанией или встретиться с актером. Она выбрала последнее. Кажется, ее не столько прельщало свидание с актером, сколько длинная и невеселая поездка в трамвае по угрюмым улицам незнакомого города.
Первый трамвай увез ее из центра, перебравшись по мосту через rio[33] — очень широкую, но почти высохшую. Затем она пересела в другой трамвай, который обогнул холм. В вагоне было мало пассажиров, и Ирен подумала, что это, видимо, объясняется забастовкой. Она приехала в район новостроек, где жили рабочие, и долго блуждала среди улиц, удивительно похожих одна на другую и все как одна носящих имена святых. Дома, выкрашенные в фисташковой цвет — в часы заката он, наверное, гармонировал с бледным небом, но сейчас был неприятен, — показались Ирен безобразными и жалкими: унылые коробки с маленькими окошками и бетонными лестницами. Наконец она отыскала нужный дом, поднялась на четвертый этаж и постучала во вторую дверь слева по коридору. Ей открыл сам актер. Она увидела в комнате человек шесть, тут были и мужчины, и женщины — в основном молодые. У Ирен было впечатление, что она им помешала.
— Мы уже кончили, — сказал актер. — К тому же сейчас неблагоразумно оставаться вместе дольше, чем этого требует дело.
Тем не менее гости остались еще немножко поболтать. Ирен заметила, что она стала лучше понимать испанский. Даже если от нее ускользали какие-то фразы, сосредоточившись и внимательно следя за речью одного из собеседников, она могла уловить общий смысл.
И вдруг, без всякой видимой причины, гости стали расходиться один за другим. Ирен осталась с актером наедине.
— Я сделал отчет о том, что видел на островах, — сказал он. — Но то, что происходит здесь, значительно важнее, забастовка вот-вот может перейти в вооруженное восстание.
— А эта ночь принадлежит нам? — смиренно спросила Ирен.
Актер заключил ее в объятия и стал целовать губы, лоб, глаза.
— Да, мадам. Но для нашего спокойствия лучше уйти отсюда. Знаешь, в моем доме как на мельнице: люди могут явиться сюда в любой час дня и ночи, товарищи обычно назначают здесь встречи, а те, у кого нет пристанища, даже остаются ночевать. Я очень редко бываю один.
— И вас еще не выследили?
— Поскольку я актер, пока все нам сходит с рук. Актеры, как известно, полуночники и могут собираться на репетиции в самое необычное время.
— В таком случае куда же мы пойдем?
— У меня есть другая комната, но это моя тайна. Я держу ее в резерве на случай крайней необходимости — если мне придется скрываться.
— И эта крайняя необходимость — я?
— Конечно.
— Ты несерьезный человек.
— А ты серьезно влюблена?
— Больше, чем мне хотелось бы.
Они вышли и минут пятнадцать шагали по улицам.
Дом, в котором находился тайник актера, как две капли воды был похож на первый. Это была малюсенькая комната в мансарде.
— Помнишь ту спальню на острове? — спросила Ирен. — Добраться до кровати там было то же самое, что пересечь пустыню. А залезть на нее не легче, чем совершить горное восхождение.
— Мы можем поужинать, — сказал актер. — Тут есть кое-какие продукты: консервы и вино.
— Запас на случай осадного положения?
— Он рассчитан лишь на несколько дней.
— Мне не хочется есть.
— А мне хочется. И тебя надо подкормить. Ты худышка.
— Вот как?
— Почти худышка, — поправился актер, лаская подругу.
— И это очень кстати, потому что у тебя односпальная кровать.
Утром, проснувшись на узком ложе, Ирен высвободилась из объятий актера и, склонившись над ним, крепко сжала его запястья, как бы желая приковать к постели.
— Я хотела бы привязать тебя здесь, — сказала она.
— Привязать меня? Зачем? Ведь это ты уезжаешь!
Актер решил проводить Ирен в гостиницу, где ей предстояло еще уложить чемодан. А потом они собирались вернуться в город и провести вместе несколько оставшихся часов. Они решили явиться прямо на аэродром, не заезжая в гостиницу, куда за туристами должен приехать автобус. Прежде чем уйти, Ирен окинула взглядом мансарду, пытаясь представить себе, какую роль эта комната может сыграть в жизни ее любовника.
— Твоя история с тайником кажется мне весьма романтичной. Ты уверен, что он когда-нибудь тебе понадобится?
— Очень может быть.
Она вдруг представила себе, как он прячется от своих преследователей в этой комнате, прислушивается к каждому шороху, замирая от страха при мысли, что за ним вот-вот придут, схватят и будут пытать, а возможно, и убьют. На какое-то мгновение она представила себе все это вполне отчетливо. А что будет делать в это время она? Будет корпеть в своей лаборатории над микроскопом и пробирками, составлять очередной дурацкий крем, а после работы сядет за руль малолитражки и вольется в поток парижских машин, а может быть, пойдет в кино.
Приехав в гостиницу, они сразу поняли: тут что-то случилось. Поняли это прежде, чем повстречали кого-либо, — по необычной тишине в доме. Даже у стен вид был, казалось, какой-то таинственный. Большинство французов собрались в коридоре второго этажа — это было похоже на какое-то тайное сборище, — и все молчали. Завидев Ирен и актера, они вначале отпрянули, а потом Мартина с рыданиями бросилась обнимать Ирен.
— Аргентинец убил Жюдит и хотел покончить с собой, но не сумел.
Ирен заметила, что среди собравшихся нет ни Жюльена, ни Жана-Мари, ни Лорана. Ей объяснили, что они уехали вместе с полицейскими.
В тот момент, когда Ирен осознала, что произошло, она почувствовала, словно из нее вытекла вся кровь. Она побелела, а несколько мгновений спустя ощутила, как к горлу поднимается комок. Она разрыдалась. Актер положил ей руку на плечо, и только тут Ирен вспомнила о его существовании и вдруг сказала себе, что это совсем не тот человек, перед которым можно распускаться. С трудом подавляя рыдания, она поклялась держать себя в руках.
Аргентинец и Жюдит задумали умереть вместе. Судя по тому, что могло подсказать воображение, и по тем нескольким словам, которые полиция вырвала у Аргентинца, несмотря на его рану и тяжелое состояние, они с Жюдит решили прибегнуть к бритве. Где они взяли ее? Неизвестно. Никто давно уже не брился этими длинными лезвиями, и сам Аргентинец обычно пользовался электробритвой. Может, они специально купили ее? Жюдит, очевидно, просила своего любовника убить ее во сне. Но первое же прикосновение лезвия к горлу разбудило ее. Она умоляла его продолжать и умерла, обливаясь кровью. Затем он провел бритвой по своему горлу, глубоко надрезав его.
Драма произошла в отеле. Ни она, ни он не издали ни единого звука. Им помешала горничная, которая вошла, чтобы убрать комнату. Она увидела, что Аргентинец сидит на кровати, тупо уставившись в одну точку, а на шее у него зияет рана — «как открытый рот». Именно так она выразилась. Он еще держал в руке бритву, мертвая Жюдит лежала рядом. Все ее тело было покрыто ужасающими порезами. Горничная позвала на помощь. Как рассказали служащие гостиницы, в ожидании «скорой помощи» они попытались полотенцами хоть как-нибудь забинтовать шею раненого, а возможно, просто хотели закрыть ужасную рану. Во время всей этой суматохи Аргентинец не пошевелился. Он продолжал сидеть на постели, позволяя делать с собой все что угодно.
