Ему пришлось вернуться к себе за мечом и нагрудником. Затем Костис поспешил в караулку перед покоями царицы, где отстегнул меч с пояса и отдал его одному из охранников. Служанка, которая явно ожидала его, провела Костис через лабиринт комнат и коридоров в прихожую перед царской спальней.
Там находились царица с Орноном.
— Он терпит все это только ради вас, Ваше Величество.
— Ваши слова ставят под сомнение его власть, господин посол. — Голос царицы был холоден, как лед.
— Ваше Величество, я хочу сказать, что никогда не видел, чтобы он выполнял приказы, и очень редко, чтобы он следовал чужим советам. Тем не менее, если бы вы смогли вертеть им вокруг пальца и даже загнать под каблук, я был бы вечно вам признателен. Тогда я смогу умереть счастливым человеком.
Царица усмехнулась в ответ на это признание, Орнон улыбнулся в ответ, но снова помрачнел.
— Его здоровье серьезно пошатнулось, Ваше Величество. Его конституция уже не та, что раньше…
— После того, как я отрубила ему руку.
— После того, как вы отрубили ему руку. — ни один из них не собирался изъясняться обиняками. — Рана не серьезна, но если в нее попадет инфекция, он окажется в опасности, а мы не можем позволить себе потерять его. Ваше Величество может использовать другие меры, оставив эту про запас. Конечно, решение остается за вами.
А вот в этом Костис сомневался. Эддис держал меч у горла Аттолии, и Костис слышал, что подписанный царицей договор наделяет посла полномочиями, превосходящими власть царицы. Царица все еще размышляла, что-то посчитывая в уме. Орнон продолжал:
— Я видел, как он прыгает на каменные плиты двора с высоты четырех этажей, и я слышал, как он однажды признался, что хотел бы проверить, сможет ли он преодолеть большую высоту. Он всегда прыгает, Ваше Величество. У Воров напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Я прошу вас воспользоваться моим советом.
— Вы могли бы вызвать их под свою ответственность.
— Я бы никогда не посмел.
Еще как посмел бы, но Орнон не собирался сдаваться, пока царица не согласится. Он снова улыбнулся:
— Он принял некоторые ограничения, но это не значит, что они не раздражают его. Но если они будут исходить из другого источника, ему легче будет их переносить.
— Почему?
— Главным образом потому, что он сможет жаловаться на них.
Царица кивнула, наконец соглашаясь с ним.
— Итак, мы пришли к согласию.
— Да.
Костис и его провожатая поспешно отступили в сторону, и лейтенант склонил голову, когда царица прошла мимо него. Когда она исчезла, он направился к двери спальни, но остановился, когда Орнон поймал его за рукав.
— Главная цель твоей жизни — проследить, чтобы царь оставался в постели. Задание ясно, лейтенант?
— Да, сэр, — ответил Костис, удивленный странному приказу, но слишком хорошо выдрессированный, чтобы задавать вопросы.
Орнон, улыбаясь уголками рта, ответил на незаданный вопрос:
— Очевидно, что Его Величество не собирается принимать советы своих придворных и, скорее всего, пошлет их к черту. Он так же не примет моих советов, но может оказаться более внимателен к твоим. Если он рассердится на тебя и прикажет казнить, ну, тогда мы не очень много потеряем. С политической точки зрения, я имею в виду, — добавил Орнон.
— Конечно, сэр, — вежливо согласился Костис.
— Я предлагаю испробовать все возможные способы, которые сочтешь эффективными, в том числе удар кувшином для умывания по голове. Служанки Ее Величества подлили ему опиума в суп, но это было краткосрочное решение. Он снова отправился бродить по дворцу после полуночи, когда Ее Величество и все слуги заснули. Сделай все возможное, лейтенант, и не слишком беспокойся, если он пригрозит казнить тебя, потому что, если ты потерпишь неудачу, царица обязательно снимет с тебя голову.
Орнон ободряюще похлопал Костиса по плечу и отступил в сторону, давая ему пройти.
* * *
Даже с другого конца комнаты был заметно, что царю стало хуже. Он лежал в постели, повернув голову в сторону. Его лицо было бледным, а обычно смуглая кожа пожелтела. Его глаза, когда он открыл их, показались Костису слишком блестящими.
— Что ты здесь делаешь? — спросил царь, не поднимая головы.
Костис вежливо поклонился.
— Я здесь, чтобы убедить вас оставаться в постели, Ваше Величество. Потому что если это оскорбит вас, и вы прикажете казнить меня, это не будет существенной потерей. С политической точки зрения.
Евгенидис улыбнулся.
— Ты говорил с Орноном.
— Да, Ваше Величество, — ответил Костис все так же официально.
— Полагаю, если я встану, ты будешь наказан?
— Так мне обещали, Ваше Величество.
— Тебе не стоит беспокоиться. Сейчас мне не до танцев. Тебе досталась синекура, до смешного легкая работа. — царь зевнул.
Вскоре он уснул, оставив Костиса в состоянии облегчения и одновременно уныния, потому что сидеть в царской спальне было невыносимо скучно.
Царь почивал большую часть утра. Незадолго до полудня он проснулся с придушенным стоном, но если это и был кошмар, он легко развеялся. Потом Его Величество съел немного супа, подозрительно принюхиваясь и, вероятно, подозревая, что Фрезина добавила в тарелку опиум, и вскоре снова заснул. Проснувшись во второй половине дня, он выглядел лучше, но покой Костиса длился не долго. Царь скучал и был раздражителен, бросая на Костиса мрачные взгляды из своего угла. Костис всей кожей ощущал приближение казни. Он не смел по совету Орнона отдубасить царя по голове и подозревал, что ничто другое не сможет удержать Евгенидиса в постели.
Его спасла Фрезина. Она пришла посидеть с царем и попросила Костиса поставить ближе к кровати низкий мягкий табурет. Она наклонилась и положила руку на лоб царя. Тот ответил раздраженным сопением.
— Если бы я вежливо попросил вас уйти?
— Нет, мой дорогой. Я очень привязалась к этому лейтенанту и не хочу смотреть, как он бьется над непосильной задачей. Я просто побуду здесь минутку, чтобы убедиться, что вы не переутомляетесь.
— И подольете опиум в мою еду? Во второй раз это вам с рук не сойдет.
— Я знаю, — сказала Фрезина. — Очень жаль.
Царь задумчиво посмотрел на нее.
— Знаете, это даже смешно.
Фрезина сложила руки на коленях и смотрела на него ласково и безмятежно. Евгенидис признал свое поражение.
— Тогда расскажите мне историю, — предложил он. — Надо же меня чем-то занять.
— Историю? — удивилась Фрезина. — Почему вы решили, что я умею рассказывать истории?
— Инсайдерская информация, — ответил царь. — Начинайте.
Фрезина попыталась протестовать.
— Историю или я встаю, — пригрозил царь и отбросил покрывало в сторону.
Пришла очередь Фрезины признать свое поражение.
— Хорошо, — она поправила покрывло. — Но я помню только одну.
— Надеюсь, не поучительную.
— Что вы хотите сказать, господин мой? — снова удивилась Фрезина.
— Я хочу сказать, что не хочу появляться в этой драме. И не хочу слушать историю о своенравном мальчике, который сначала рубит головы своим верным слугам, а потом исправляется и вырастает, чтобы стать образцом нравственности и благонравия.
Фрезина улыбнулась.
— Вы бы так не сделали, мой господин.
— А мог бы. Помнится, я не раз предлагал царице Эддиса заняться казнями.
— Вы бы не совершили подобных вещей, мой господин, — спокойно повторила Фрезина.
— Нет, я бы не стал. Терпеть не могу убивать людей. Но этот секрет вы должны держать при себе, потому что царю все равно приходится убивать людей, нравится ему это или нет. Это еще одна причина, по которой ни один здравомыслящий человек не согласится стать царем.
Фрезина болезненно поморщилась от горькой шутки царя, но спорить не стала:
— Очень жаль.
— Начинайте уже. Но только не поучительную.
— Ни в коем случае, — согласилась Фрезина. — Знаете ли вы историю Климана и Геростенеса?
— Нет.
— Не удивительно. Это история из Каппадокии на севере, где я выросла. Это очень далеко отсюда.
— Я там был.
— В самом деле? Не многие могут этим похвастаться.
— Мне было шесть лет. Мой дед взял меня с собой. Я не запомнил ничего, кроме каменных башен.
— Ну, что ж. В старые времена Климан был царем всех каппадокийцев. Он был великим царем, могущественным правителем, уважаемым всеми вокруг.
— Теперь я знаю, что это не про меня.
— Тише, — сказала Фрезина и начала свой рассказ.
* * *
Климан не сразу стал великим царем. Сначала он был князем своего народа в Базилевсе, небольшой долине среди холмов. По обычаю Каппадокии юноши и девушки, достигнув совершеннолетия, обязательно посещали храм Луны. Они оставляли свои подношения на алтаре и просили богиню о милости или о помощи.
