— Нет, Ваше Величество.
Царица еще секунду смотрела на него. Она словно давала Костису возможность высказаться, но он предпочел молчать. Видя себя ее глазами, он понимал, что является лейтенантом только по званию, и что он оказался здесь и сейчас только благодаря неспособности сдержать свой дурной нрав и нарушенной присяге. Ему нечего было сказать.
Царица вышла из комнаты, Орнон последовал за ней. Все еще дрожа, Костис подошел к двери и огляделся в поисках царя.
На стульях у окна сидели двое мужчин в эддисийских мундирах. Они установили между собой маленький столик и по очереди метали кости на инкрустированную перламутром столешницу. Костис посмотрел на них, подозревая, что царь повторит приказ царицы и отправит его в прихожую. Царь сидел в постели в окружении беспорядочно разбросанных бумаг. Рядом с ним лежала раскрытая почтовая сумка, неуместно грубая на вышитом золотой нитью покрывале.
— У меня уже есть общество, — произнес царь. — Ты можешь пройти в караулку.
Костис осторожно прочистил горло.
— Царица велела мне находиться здесь.
— Вот почему ты боишься уйти. Я бы тоже испугался. Хорошо, оставайся и познакомься с Авлом и Боагусом, моими дорогими родственниками, которые вместе со мной коротают время до моего полного выздоровления.
Костис не мог не подумать о двоюродных братьях, которые топили будущего царя в грязной луже.
— Не доверяй Авлу, — колко предупредил царь. — Он как мартовский бык, только и ждет твоей оплошности, чтобы поднять на рога.
Авл молча бросил на царя быстрый взгляд, потом поднялся со стула. Только тогда Костис понял, насколько он огромен. Сидя, Авл не казался таким большим, но встав со стула, заполнил собой всю комнату. Он навис над царем и начал собирать разбросанные по кровати доклады и письма.
Царь прижал своим крючком один из документов.
— Я читаю! — возмутился он.
Авл не обратил на него никакого внимания. Он просто тянул на себя бумагу, пока она не порвалась пополам. Он аккуратно сложил оба лоскута на собранную им стопку и переправил все в кожаную сумку. Затем он посмотрел на царя и предостерегающе поднял палец толщиной с рукоятку топора.
— Я тебя предупреждал. Еще одно ядовитое замечание — и пойдешь спать.
Его бас был таким густым, что, казалось, его можно резать ножом, а слова он произносил, словно вбивая их в голову по слогам.
— Вы не можете держать меня в постели!
— Еще как могу, — спокойно возразил Авл. — Это так просто, что даже неинтересно. Я лягу поверх покрывала с этой стороны, а Боагус ляжет с другой. Можешь лежать между нами и пищать, как котенок в мешке, и прежде чем ты успеешь придумать подходящую месть, мы с Боагусом будем далеко на какой-нибудь уютной северной границе, подальше от капризного царя Аттолии. — он многозначительно кивнул. — Орнон обещал.
Царь на миг остолбенел, но потом попытался вразумить своего тюремщика:
— У меня срочное дело. Это ВАЖНО!
— Ген, — перебил его Авл. — Ты читал с самого рассвета. Ты совсем выбился из сил и должен отдохнуть.
Евгенидис взглянул на Костиса. Костис набычился, готовый до последней капли крови защищать своего царя от этого ужасного эддисийского няня.
Авл устало вздохнул:
— Ген. Давай уже спи.
Царь неохотно заполз под одеяло. С благоговейным восторгом Костис наблюдал, как нежно огромный эддисиец расправил одеяло и подоткнул его под ноги Евгенидису.
Авл вернулся к окну, но игру в кости продолжать не стал. Он начал тихо насвистывать незнакомую Костису мелодию, перемежающуюся длинными успокаивающими трелями. Между вторым и третьим куплетами царь заснул.
Боагус встал, чтобы проверить его, и некоторое время стоял, недоверчиво склонившись над кроватью и внимательно наблюдая за царем. Наконец он кивнул Авлу и отступил к своему стулу. Они с Авлом устроились поудобнее и закинули огромные сапоги на крошечный столик, молчаливо договорившись, как им лучше пристроить на нем четыре ноги одновременно. Затем они прикрыли глаза, как настоящие солдаты, которые никогда не упустят возможности отдохнуть и, кажется, заснули.
Костис пошевелился, просто перенеся вес с одной ноги на другую, и оба эддисийца дружно открыли глаза и уставились на него. Больше Костис не двигался. Царь почивал, пока трубы за окном не прогудели полдень. Когда он поел, Авл вернул ему сумку с письмами.
Во второй половине дня, утомленный молчанием, Авл сказал:
— Говорят, ты вчера испугался собственного тюремщика, аж позеленел весь.
Ген не стал отвлекаться от чтения.
— Это опять Орнон наболтал? — сказал он.
— Да, — ответил Авл улыбаясь.
— Нет, — сказал царь, глядя на него. — Я не испугался тюремщика.
Он опустил глаза, притворяясь, что вернулся к чтению, но вместо этого начал теребить золотую вышивку на покрывале. Боагус приоткрыл рот, но по сигналу Авла снова закрыл его. Они ждали. Казалось, Авл готов ждать вечно.
— Я чуть было не приказал повесить их всех, четвертовать и сварить в кипятке.
Костис вспомнил болезненную бледность царя и внезапную долгую тишину в камере.
— И твоего капитана тоже? — спросил Авл.
— Ну, конечно. Он был первым на очереди. — царь провел рукой по волосам. — Я сказал ему, что могу сделать все, что захочу, — признался он.
— Ах, — сказал Авл. — До него наконец дошло, что он говорит с царем Аттолии?
— Думаю, да.
Боагус покачал головой.
— Конечно, сейчас ты можешь вытворять все, что угодно. — быстрый взгляд Евгенидиса заставил его вскинуть руки и поспешно добавить. — То есть, ты всегда мог.
Авл усмехнулся.
— Если бы мне давали золотую монету каждый раз, когда ты заявлял, что можешь сделать что угодно, я был бы богатым, — сказал он, — Богатым, как… — он искал подходящее слово.
— Как Орнон до того, как потерял всех своих овец, — закончил за него Боаргус.
Оба солдата рассмеялись, и даже царь улыбнулся. Костис укрепился в подозрении, что ответственность за потерю овец несет Евгенидис.
— Ты все еще блеешь ягненком, когда он входит в комнату? — спросил Боаргус.
Евгенидис покачал головой.
— После коронации Орнон первым делом отвел меня в сторонку и объяснил, что это будет ниже моего достоинства. Цари не блеют, как овцы.
Авл с Боаргусом уставились на него. По лицу Евгенидиса бродило мечтательное выражение.
— Он так и сказал? — спросил Авл.
— Вот именно, — подтвердил царь.
— И что ты ответил? — подозрительно поинтересовался Боаргус.
— Обещал лаять как овчарка.
Эддисийцы снова усмехнулись.
— Но ведь ты этого не сделал? — с надеждой спросил Авл.
Царь посмотрел на него с отвращением.
— За кого ты меня принимаешь? — возмущенно сказал он, и когда Авл с облегчением вздохнул, добавил: — Надо подождать, пока рядом не будет зрителей.
Эддисийцы взревели. Царь тихо посмеивался, прижав руку к боку. Даже Костис улыбнулся. Впрочем, он быстро прогнал улыбку с лица. Кто он такой, чтобы смеяться вместе с царем, но ему тоже стало легче на душе.
Неожиданно в дверях появилась фигура. Рука Костиса метнулась к пустым ножнам на поясе. Авл и Боаргус наклонились вперед в своих креслах, а затем расслабились. Это был Орнон. Заглушенный смех просачивался через их сомкнутые губы, как пламя у неумелого факира.
— Посол Орнон, — приветствовал его Евгенидис несколько сдавленным голосом. — Как я рад, что вы зашли.
— Кажется, вы шутили на мой счет, Ваше Величество, — заметил Орнон, пересекая комнату и садясь в кресло около камина.
— И мечтать не смели, посол.
— Приятно слышать. Я собирался предложить небольшое торжество по случаю вашего выздоровления. Большой прием, может быть? — он внимательно наблюдал за изменением царского лица. — Или военный парад?
— Вы не поступите так со мной.
— Я думаю, это прекрасный случай успокоить местное население, но если Вашему Величеству эта идея не нравится…
— Спасибо. Мне очень многое не нравится. Извините, если обидел вас.
— Вовсе нет. — сухая улыбка скользнула по губам Орнона и исчезла в уголках рта. — Если вы достаточно посмеялись, не могли бы вы отослать ваших охранников. У меня есть новости.
— Дурные новости?
Орнон пожал плечами.
— Хорошие новости для наших надежд о мире и тройственном союзе против Мидии. Плохие новости, — добавил он тише, — для наследника Суниса.
Смех прервался, и царь спросил:
— Нашли его тело?
— Нет. Еще нет. Но мы получили сообщение, что Сунис отвоевал провинцию. Если бы его держали живым в качестве заложника, то уже начали бы торговаться.
— Понимаю.
Орнон повернулся к эддисийцам:
— Вы нас извините?
