— Несмотря на то, что вы втянули меня в явную авантюру и фактически бросили голого на баррикады, я все же сдержал слово! Продумал и практически оформил основной сюжет сценария! Конечно, надо еще расписать эпизоды, выставить реплики героев, но это уже детали! И это за несколько дней!..
Щепкин за время его тирады успел накинуть на себя рубашку и застегнуть пару пуговиц. Когда режиссер набрал в грудь воздуха для продолжения речи, он холодновато заметил:
— Я бесконечно рад за вас, Сергей Михайлович. Но, может быть, вы войдете в купе и закроете дверь? Мне бы не хотелось будить весь вагон и предстать перед соседями в неглиже.
Зинштейн сбился с торжественного настроя, смущенно посмотрел на не до конца одетого капитана и на смятое покрывало на постели, опустил руку и промямлил:
— Извините, Василий Сергеевич. Я спешил обрадовать вас…
— Поверьте, я бесконечно рад, Сергей Михайлович. Кстати, я сразу заявлял, что верю в ваш талант и в нашу счастливую звезду. Так что вы просто молодец! Может быть, чаю?
Зинштейн пожал плечами. Видя, что начальство не разделяет его оптимизм, он передумал продолжать беседу и решил зайти к Щепкину позже. О чем несколько скомканно и сообщил.
— Вам виднее. Нужна какая-то еще помощь от меня?
— Эм-м… вы не знаете, Диана Генриховна встала? Ей, видите ли, отводится, можно сказать, ключевая роль в фильме…
— Так вы сами узнайте, — сдержал улыбку капитан. — Ее купе соседнее с вашим.
— Как и с вашим, — вдруг парировал режиссер. — Неудобно как-то…
— Бросьте. У нас, творческих людей, некоторыми условностями можно пренебречь. Просто постучите. И заодно передайте мои пожелания доброго утра.
Зинштейн потоптался у входа, провел рукой по волосам, едва заметно порозовел, поклонился и вышел за дверь.
«Уж не влюбился ли наш гений в Диану, — вдруг весело подумал Щепкин. — Наша красавица флиртовала с ним исключительно ради стимуляции творческого процесса. Но, кажется, слегка перестаралась…»
Он улыбнулся, потом вдруг вспомнил сон, помрачнел, невольно вздохнул. Мельком взглянул на лежащие на столе часы. До начала операции было еще много времени. Но уже пора готовиться.
День начался активно. Вслед за режиссером в вагон нагрянула почти вся съемочная группа. Видимо, банкет в Вятке снял последние барьеры в отношениях и сблизил людей.
Плавская, Мармина, Смардаш, Бровников ввалились в купе Гоглидзе и Белкина, куда чуть позже пришли Зинштейн и Холодова. Режиссер устроил что-то вроде читки сценария, по ходу раздав артистам реплики и тут же внося дополнения и правки. Белкин поставил на стол две бутылки вина, и работа пошла веселее.
Чуть позже на шум заглянул Браун с бутылкой бурбона. И был встречен аплодисментами. Его чествовали как героя побоища в ресторане, где он выступил заступником дипломатов и спасителем чести принимающей стороны. Стало еще веселее.
Когда Щепкин заглянул в купе, его изумленному взору предстала картина дружеского застолья, совмещенного с активной работой. Впервые столкнувшись с людьми творчества, он с удивлением узнал, как на самом деле протекает процесс создания фильма.
…— И тогда отчаявшаяся Мария пишет письмо князю Урусову, где признаётся в чувствах к нему. Но, не дождавшись ответа и вопреки строгому запрету отца, она, увлекаемая страстью, сама идет в порт. И там узнаёт, что крейсер, на котором служил князь, был потоплен японцами в Цусимском сражении. Убитая горем Мария решает покончить с собой, чтобы воссоединиться с любимым. Она выходит на крутой обрыв и хочет броситься в пучину океана… Георгий Дмитриевич, не знаете, во Владивостоке есть крутой обрыв?
— Найдем, — отмахнулся Гоглидзе, одной рукой обнимая Плавскую, а второй наливая в бокалы вина. — Что угодно найдем! А нет — организуем!
— И что тут происходит, господа? — осведомился капитан.
Зинштейн посмотрел на него и горделиво выпятил грудь. Но ответить не успел, голос подала Диана:
— А у нас тут чтение сценария! Сережа почти написал его! Между прочим, главная роль отдана мне!
Щепкин отметил веселый тон Холодовой, оценил ее гордость, а также тот факт, что сидит она вплотную к режиссеру, касаясь его ноги своим бедром, отчего бедный Зинштейн пошел красными пятнами. Еще капитан отметил несколько грустный взгляд Плавской. Видимо, на главную роль претендовала именно она. Но свое огорчение скрывала. Да и Гоглидзе не давал грустить. Дон Жуан, тоже мне!
— Очень увлекательная история! — продолжила Диана. — Я в восторге! И все мы!
Зинштейн покраснел еще больше, поправил волосы и с некоторым вызовом сказал:
— Я, конечно, на лавры Шекспира не претендую. Но сюжет вышел интересным. И лирическая линия превалирует, что очень важно. Не хочу, чтобы вышла очередная банальщина с мордобоем и фальшивыми слезами.
— И очень хорошо! — с жаром воскликнула Диана. — Так хочется красивой любви!
— И драмы, которая заставит зрителей переживать по-настоящему! — вдруг вставила Плавская.
Она чуть смутилась, когда на нее все посмотрели, но, встретив ободяющие взгляды Дианы и Зинштейна, осмелела.
— К сожалению, не все понимают это, — со вздохом произнесла Диана и со значением посмотрела на Щепкина.
— Это замечательно! — с воодушевлением поговорил тот и кивнул Гоглидзе с Белкиным. — Простите, я отвлеку этих господ. Надо обсудить финансовые дела и обговорить подробности организации съемок. Продолжайте, Сергей Михайлович!
Щепкин завел офицеров в свое купе, закрыл дверь, указал обоим на диван и вполголоса спросил:
— У вас все готово?
— Да, — кивнул Белкин.
— Да, — повторил Гоглидзе.
— Техника заряжена, люди предупреждены?
— Сделано и проверено. Люди ждут сигнала. Подтверждение пришло.
— Хорошо, — капитан посмотрел в окно, потом на часы. — Японцы в ресторан не выходили?
— Пока нет. Они обычно обедают там, а завтракают у себя, — ответил ротмистр.
— Угу… Ладно, тогда ждем. — Он побарабанил пальцами по двери, вдруг вспомнил. — Да, а где эти… художник и костюмер?
Белкин ехидно улыбнулся:
— Думаю, тоже к съемкам готовятся. В купе художника.
— Зинштейн показывал рисунки этого Григория, — добавил Гоглидзе. — Ничего так. Но людей больше не рисует, для этого режиссер другого художника найдет.
— Данные по группе пока не пришли. Видимо, в Екатеринбурге… Значит, так… сейчас идите обратно. В двенадцать назначаю проверку. А в обед вытащите всех в ресторан. Не сразу, но так, чтобы японцев там еще застать. Пусть видят нас, лишнее алиби не помешает.
— А уходить как будем? — спросил Белкин.
— Просто. Как уходят перепившие или переевшие. С шумом, тостами… или тихо, — капитан посмотрел на офицеров, кашлянул. — Братцы, это наш шанс. Сбоя быть не должно. Очень не хочется пилить до Владивостока и играть в синема по-серьезному. Там нам будет сложнее.
— Постараемся, командир, — серьезно проговорил Гоглидзе. — Хотя против Владивостока я ничего не имею. Никогда там не был.
— Закончим дело — езжай, наслаждайся. Хоть крабов лови, хоть фильмы снимай. — Щепкин усмехнулся, открыл дверь и выглянул в коридор. — Идите, творческие люди. И Диану вызовите сюда. А то она что-то слишком сильно увлеклась процессом.
Диана явилась минут через десять. Вид гордый, на губах улыбка, в правой руке бокал с вином, в левой четки. Она спокойно встретила испытующий взгляд Щепкина, села рядом с ним, посмотрела прямо в его глаза и горячим шепотом проговорила:
— Слушаю вас, господин начальник.
Капитан несколько секунд испытующе смотрел на девушку, взял из ее руки бокал, поставил на стол.
— Ты не увлеклась ролью?
Диана вскинула бровь, чуть изогнула губы. На ее языке это значило: «Что-то не так?»
— Бедный Сережа скоро совсем потеряет голову. Кто же фильм снимать будет?
Диана улыбнулась, положила пальцы на его запястье.
— А ты ревнуешь, Вася? Неужели и впрямь ревнуешь?
Щепкин продолжал смотреть на девушку, не спеша отвечать.
— Что, ничуть? — верно истолковала молчание Диана. — Совсем? Как жаль.
Она убрала руку, взяла бокал со стола, сделала маленький глоток.
— Мне правда жаль. Господи, Василий, как же мне не хватает твоих чувств. Если бы знал…
Тон Дианы как-то не подходил к ее улыбке, и Щепкин ощутил, что девушка говорит совершенно серьезно. Он попробовал сгладить момент шуткой.
— Сейчас все чувства отданы делу. Как-то не хватает их на остальное.
— Если бы только сейчас. Если бы я знала…
— Что?
Диана хотела что-то сказать, но вдруг передумала, бросила на капитана чуть растерянный и какой-то отчаянный взгляд и глубокого вздохнула.
— Ничего. Все в порядке, мой дорогой капитан. Конечно, дело прежде всего. Юбер аллес, как говорят в далекой и враждебной Германии. Что ты хотел узнать?
