Помощи, поддержки, хотя бы моральной, ждать было неоткуда. Портов, куда флот мог бы перейти в случае захвата немцами Новороссийска, тоже не было, ибо Туапсе, куда не могли войти большие корабли, считать было нельзя. Кроме того, стало известно, что объявившая себя самостоятельной Грузия приняла германскую ориентацию и что германские войска распространяются по побережью от Поти и Батума до Сочи и севернее.
При такой обстановке наступил неожиданный конец. 2–го или 3 июня из Петрограда в Новороссийск, к адмиралу Саблину, приехал член морской коллегии Вахрамеев (бывший матрос подводного плавания Балтийского моря, полуинтеллигент) [52], который привёз документы чрезвычайной секретности. Ознакомившись с документами и посвятив в их содержание только начальника штаба и командира «Воли», командующий флотом срочно сообщил в Москву, что ему необходимо прибыть туда для объяснений. Ещё раньше адмирал, под различными предлогами, уже подымал вопрос о своём приезде в Москву. Не получая никакого ответа на свои многочисленные требования о присылке орудий, снарядов и других материалов для флота и укреплённого района, адмирал думал лично всё это добыть на севере.
На следующий день адмирал спешно выехал в Москву, взяв с собою своего флаг–офицера мичмана Гурского, старшего лейтенанта Левговда и охрану в 30 человек матросов при офицере. Перед отъездом адмирал приказал собрать на «Трояне» командиров судов, комитеты и представителей от всех команд. На собрании адмирал заявил, что ему необходимо ехать в Москву, чем ещё надеется спасти флот. «Вместо себя, — сказал он, — я оставляю доблестного командира «Воли», капитана 1–го ранга Александра Ивановича Тихменева, которого давно знаю, с которым много плавал и взгляды которого на службу те же, что и у меня». Заметно волнуясь, адмирал подошёл и обнял Тихменева.
После его ухода счёл почему‑то нужным выступить и находившийся здесь Глебов- Авил ов. Он признавал отъезд адмирала чрезвычайно важным, хотя находил, что события идут настолько быстро, что, быть может, судьба флота решится прежде, чем командующий доедет до Москвы. В ответ со всех сторон сейчас же послышались резкие возгласы: «Покажите нам все пункты и условия Брест–Литовского договора». Подобные фразы неизбежно раздавались каждый раз, когда Глебов–Авилов присутствовал на собраниях. Глебов попытался, как всегда в таких случаях, отделаться общими фразами и поспешил удалиться.
После собрания было решено просить одного офицера и одного матроса поехать на «Волю» к адмиралу и от лица всего личного состава флота выразить ему глубокую признательность за деятельность на пользу флота, благодарить за вывод из Севастополя, пожелать полного успеха в Москве и просить скорее вернуться. Этим представителям адмирал сказал, что у него есть слабая надежда улучшить положение и обещал вернуться в Новороссийск. В 2 часа ночи адмирал уехал.
На следующий день временно командующий капитан 1–го ранга Тихменев пригласил к себе исполняющего должность начальника бригады кораблей капитана 1–го ранга Терентьева (он же командир «Свободной России»), начальника Минной бригады капитана 1- го ранга Лебедева и начальника штаба флота капитана 1–го ранга Лебединского, которым прочитал привезённый Вахрамеевым документ. Это был доклад начальника Морского генерального штаба на имя Верховной военной коллегии или Высшего совета республики.
В нём говорилось, что, несмотря на гарантии, немцы под разными предлогами продолжают всё время продвигаться вперёд как на Балтийском побережье, так и на берегах Чёрного моря; по–видимому, они стремятся к захвату кораблей, доков, мастерских и запасов. Основываясь на бывших уже примерах, Генеральный штаб считает необходимым заблаговременно, если германцы поведут наступление на Новороссийск, принять меры к уничтожению находящегося там флота, дабы не отдать его в руки неприятеля. На докладе имелась резолюция Троцкого, состоявшая из двух частей. Первая из них как бы одобряла мероприятия по своевременному уничтожению флота, а во второй было сказано о его немедленном уничтожении. В результате же, за подписью Ленина, Троцкого и «за начальника Морского генерального штаба», Альтфатера, командующему флотом категорически предписывалось немедленно уничтожать все суда. Во всей этой переписке не было ни одного намёка на политическую обстановку и совершенно не объяснялось, почему вдруг так экстренно понадобилось топить флот.
Между тем на месте обстановка казалась сравнительно благоприятной, так как немцы после занятия Ростова дальше не шли, а со стороны Керчи тоже ничего не угрожало. Наоборот, даже имелись сведения, что часть германских войск оттуда ушла. Поэтому приказание «немедленно уничтожить все суда» показалось подозрительным и вызвало общее негодование.
Одновременно стало известно, что в Москве за неисполнение аналогичного приказания расстрелян капитан 1–го ранга Щастный, выведший Балтийский флот из Гельсингфорса в Кронштадт.
Капитан 1–го ранга Тихменев в присутствии флагманов объявил Вахрамееву и Глебову — Авилову, что он преждевременно взрывать корабли не будет, ибо уверен, что если при данной обстановке он отдаст подобное приказание, то команды скорее выбросят за борт его, офицеров и Вахрамеева с Авиловым, чем потопят корабли. Оба комиссара как бы согласились с тем, что местная обстановка не требует выполнения приказания Москвы; однако прибавили, что не исполнить его тоже нельзя. Тогда Тихменев предложил комиссарам самим объявить всё командам, от чего те сейчас же отказались, заявив, что их, конечно, не послушают, а кроме того, это противоречит принципу единоличного командования, каковой принят на флоте. Комиссары просили дать ответ завтра.
На следующий день собрание флагманов составило такую телеграмму: «Москва. Ленину и Троцкому. Совет флагманов, собравшись 7–го июня с. г. на линейном корабле «Воля» и ознакомившись с секретным докладом Морского генерального штаба за № . и предписанием за№., постановил: ввиду того, что никакая реальная опасность от наступления германских войск как со стороны Ростова, так и Керченского пролива Новороссийску не угрожает, то корабли уничтожать преждевременно. Попытка отдачи подобного приказания будет принятаза явное предательство. Подписали: капитан 1–го ранга Тихменев, капитан 1–го ранга Терентьев, капитан 1–го ранга Лебединский и капитан 2- го ранга Гутан 2–й». Последний присутствовал на заседании как старший из командиров миноносцев вместо больного начальника Минной бригады. Эта телеграмма была прочитана и прибывшими комиссарами, которых просили тоже подписаться, если только они согласны с нею. Оба согласились и её подписали. Один экземпляр телеграммы со всеми подписями Тихменев взял себе, а другой был отдан комиссарам, которые решили лично её зашифровать, несмотря на то что им предложили сделать это сообща. Однако по каким‑то «техническим причинам» эта телеграмма была отправлена только на другой день, то есть 8 июня, и то лишь после того, как Глебов–Авилов заявил, что он снимает свою подпись. По- видимому, Вахрамеев и Глебов–Авилов тоже послали телеграмму, прося разъяснений, почему необходимо тотчас же топить флот.
10–го числа был получен ряд телеграмм, из которых одна — шифрованная. Из них флот узнал, что в Киеве между Совнаркомом и германским командованием относительно флота ведутся какие‑то переговоры. Раньше же было только известно, что в Киеве идёт какое‑то совещание, на котором, судя по обрывкам перехваченных радиотелеграмм, был затронут также вопрос и о флоте. Ничего не сообщил по этому поводу и приехавший член Морской коллегии Вахрамеев.
Кроме того, из полученных 10 июня телеграмм флот узнал, что Германией предъявлен Совнаркому ультиматум о переходе флота в Севастополь, где суда должны быть интернированы на всё время войны. Последним сроком выполнения своего требования противник назначил 16 июня, но потом продолжил его до 19 — го числа. Дальше говорилось, что если флот к 19 июня не перейдёт в Севастополь, то германское командование будет вынуждено прекратить дальнейшие переговоры и продолжать наступление по всему фронту. В силу этого ультиматума, в срочном порядке предписывалось уничтожить как боевые корабли, так и все другие суда, находящиеся в Новороссийске, а всему личному составу предписывалось эшелонами отбыть в Саратов, где формировались какие‑то морские батальоны.
Что касается шифрованной телеграммы, то она по своему цинизму превзошла все ожидания. В ней говорилось: «Вам будет послана открытая телеграмма — во исполнение ультиматума идти в Севастополь, но вы обязаны этой телеграммы не исполнять, а наоборот: уничтожить флот, поступая согласно привезённому Вахрамеевым предписанию».
Когда карты Совнаркома, благодаря этой телеграмме, были окончательно раскрыты и обнаружено его двуличие, командующий флотом созвал на «Воле» первое собрание командиров, председателей комитетов и представителей команд. На этом же совещании присутствовали Вахрамеев и Глебов–Авилов. Командующий объявил, что им получены чрезвычайной важности документы из Москвы, которые он просит выслушать самым серьёзным и внимательным образом, ибо ими решается судьба флота. Затем он предложил обоим комиссарам прочитать собранию все полученные документы и телеграммы в порядке их получения. Комиссары попробовали было отказаться, прося это сделать командующего, но последний стоял на своём, и они, поторговавшись друг с другом, решили, что документы прочтёт Глебов–Авилов. Чтение их не раз прерывалось возгласами недоверия и возмущения. Огласив простые телеграммы, Глебов, однако, скрыл текст шифрованной. Тогда командующий заявил ему, что он не прочитал ещё одной телеграммы, по его мнению — самой важной. Сильно растерявшись, Глебов попытался что‑то пролепетать о секретности и несвоевременности объявления. В ответ на это Тихменев объявил всем, что есть ещё одна телеграмма, которую комиссар почему‑то скрыл и, взяв её из рук Глебова, прочитал собранию. Чтение этой телеграммы прямо ошеломило присутствовавших; негодованию не было границ. Послышались голоса: «Эти предатели хотят свалить на нас вину в потоплении флота, хотят поставить нас вне закона» и так далее. После длинного ряда пререканий собрание постановило принять предварительные меры к уничтожению кораблей. Для этого было решено на каждом корабле образовать особую команду из наиболее надёжных людей, которая под руководством своих командиров и офицеров уничтожила бы суда в минуту опасности. Постановление это носило, впрочем, лишь предварительный характер, так как многие из команды считали, что раньше, чем принимать окончательное решение, необходимо осведомить обо всем команды.
