— Вряд ли стоит усовершенствовать скваммер. Надо менять его… Мне только что пришла в голову мысль: есть совсем другой материал и другие возможности, принципиально иные… Я это продумаю всерьез.
«Ого! — подумал Кедрин. — Он думает как ни в чем не бывало. Значит, ничего опасного. О чем думать мне? Конечно, об Ирэн».
Он начал думать, как, вернувшись на спутник, войдет к ней, а она, конечно, будет знать уже все: он вел себя точно так же, как люди из Особого звена, — держал до последнего, не трогаясь с места.
— Гур, — сказал Дуглас. — Мне надоело так висеть. Попробую стянуть концы. Фиксаторы сильны, но и я тоже.
— Это мысль! — сказал Гур. — Это идея, интеллектуальнейший. Давай, надо же готовить почву для сварщиков.
— Мне тоже попробовать? — спросил Кедрин, внутренне ужасаясь.
— Нет. Ты держи края, — сказал Гур. — Я тоже буду держать. Разве что продвинусь поближе к Дугу…
— Сидел бы на месте, — сказал Дуг. — Перемещаясь, больше шансов схватить метеор.
— Все равно, — сказал Гур. — Поле ослаблено, а Приземелье — густой суп… Лезу.
«Они серьезно, — понял Кедрин. — Но я не буду бояться. Не буду. Не буду!..»
Он повторял это, пока впереди не показались огоньки. Их было много, и они неслись сюда.
— Ну вот, — сказал Гур. — Они летят, благословенные. Сейчас вся эта история кончится.
Скваммеры окружили их, приближался катер со сварочной установкой. Множество скваммеров вцепились в разрыв. Словно сквозь туман все это доходило до Кедрина.
— Ну, отпускай, — услышал он наконец. — Ты уснул, что ли? Он не мог разжать кулаки. Ему понадобилось несколько минут уговаривать себя сделать это. Наконец руки разжались. Кедрин машинально дал слабый импульс, отплыл от экранов. С той стороны, где был Дуглас, уже шла сварка.
Кедрин подождал, когда к нему присоединятся остальные монтажники — Особое звено. Он висел в десятке метров от экрана и усиленно растирал руками тело, насколько это было возможно в скваммере: сказывались иголки статического поля. Наконец Гур заметил его:
— Кедрин, мужественный друг мой, давай-ка сюда. Здесь как раз не хватает одного. Не уходить же, пока дело не сделано, а?
Кедрин вздохнул. Он послушно подлетел к Гуру и принялся поворачивать какие-то рычаги. Он не знал, сколько прошло времени, пока закончилась сварка. Он помнил только, что Гур сказал:
— А ты молодец, связист…
Он попытался улыбнуться. Потом все летели к спутнику. Гур летел рядом. Он мечтательно проговорил:
— Сейчас я съем два обеда. Возможно, три, но два обязательно! Два хороших звездолетных обеда.
— Два ты не съешь, — сказал Дуглас.
— Почему, о недоверчивый?
— Не успеешь. Через три часа — смена.
— Ничего. Съем после смены. Второй, подразумеваю я. «После смены, — ужаснулся Кедрин. — Они еще думают выходить в смену. После такой работы! Я просто не смогу. Глупо было подумать — мне так быстро сравняться с ними. И я ничего не скажу Ирэн».
— Кедрин, а что ты думаешь насчет обеда?
— Я? Ничего…
— И напрасно, о мой усталый друг! Ешьте свой обед каждый раз, лишь к этому предоставляется возможность, так сказал некий мудрец. И еще: не обедающий совершает ошибку, которой ему не исправить более никогда. Кто это сказал, не помнишь?
— Не знаю, — сказал Кедрин.
— По-моему, это сказал я. А теперь прибавим скорость, ибо времени действительно мало, а на обед опаздывать не полагается. Кедрин, что ты думаешь насчет смены?
— Насчет смены? — спросил Кедрин, и у него заболело все тело.
Вот именно! Что он думает насчет смены? А что можно думать насчет смены, когда хочется только лежать?
— Что ж, — сказал Кедрин. — Я не хуже вас. Смена так смена!
Гур засмеялся, потом сказал:
— Ну, в смену ты не выйдешь. Ты не хуже нас, но пока слабее. Но шеф прав: кому суждено быть монтажником — он им станет. Кстати, ты сегодня не очень боялся?
— Сначала да, — сказал Кедрин, опускаясь на площадку. — Потом я понял, что вероятность попадания метеорита ничтожно мала, и успокоился.
— Это, безусловно, правильно, — сказал Холодовский.
— Ну, Слава, ну, ну… Не дезориентируйте парня.
— Что ж, — сказал Гур, — он мыслит традиционно. В общем метеоры нам не угрожали.
— Разве что-то другое?..
— Пожалуй, — вздохнул Слава, — напряжения были таковы, что скваммеры могли не выдержать. Они были на пределе прочности. Не так романтично, но все же неприятно. Видишь ли, если скваммер дегерметизируется, в нем становится нечем дышать.
— Что же, — сказал Кедрин, внутренне содрогнувшись и пытаясь острить. — Мы бы узнали, есть ли в конце концов этот запах в пространстве.
— Ну, Слава, — сказал Дуглас, — один — ноль не в твою пользу.
XI
На орбите Трансцербера расстояние между убегающим кораблем и настигающей его планетой — или что это там? — уменьшилось. Но время еще есть — значит, есть еще надежда, и отправлять набитый материалами разведчик на Землю рано. Все занимаются своими делами.
Капитан Лобов занимается стиркой. Это не очень приятно, и капитан не освоил технологии, но нет сомнений в том, что он ее освоит. Он стирает, и предметы капитанского гардероба, поскольку на корабле нет женщин, сушатся на инклинаторной установке, которая вряд ли пригодится, ибо, как все горячо надеются, высадка на Трансцербер состоится не в это путешествие.
Остальные занимаются своими делами и ждут очереди на стирку. Ничего не поделаешь. Капитан Лобов сообщил, что в следующий рейс он не выйдет без корыта и прочих приспособлений. Он заставит историков раскопать их описание, а также восстановить давно утраченное человечеством искусство стирать руками. Исследователи поддакивают ему и, по очереди отрываясь от приборов, пытаются давать советы, которые, впрочем, никуда не годятся.
Инженер Риекст занимается экоциклом, каким-то из его звеньев. Он не может ничем не заниматься и теперь выясняет, нельзя ли сэкономить энергию на экоцикле. Хотя он знает, что энергии-то хватит…
Оба пилота сейчас отдыхают. Как предупредил капитан Лобов, может случиться, что им еще придется поработать…
Кедрин проснулся, когда в лицо ему ударил мягкий свет разгорающейся зари. Чистый и плотный утренний воздух, казалось, сам входил в легкие и наполнял не только грудь — все тело легкостью и готовностью к полету.
Он взглянул на часы. Он спал три часа — или сутки и три часа, но столько он не был способен проспать даже при самой крайней усталости. Значит, всего три часа, но он чувствовал себя полностью отдохнувшим.
