— А ручка у вас есть? — заботливо поинтересовалась Маша.
— Р-ручка есть, — ответила я и полезла в сумку.
Тут же выяснилось, что и ручки нет. И в самом деле, откуда в моей сумочке взяться ручке? Что я ею буду записывать? Сплетни Маруси? Или жалобы Розы на ее сдвинувшегося Пупса? Или… К тому же у меня прекрасная память.
Маша пошла за ручкой.
— А г-где Иван Ф-федорович? — крикнула ей вслед я. — Ч-что-то он з-задерживается с-сегодня. Д-думала, ч-что уже з-застану его.
Маша резко затормозила и повернула обратно. На лице ее было неподдельное удивление.
— К-какой Иван Федорович? — с легким заиканием спросила она.
Видимо, от меня заразилась.
— К-как к-какой? — изумилась я и чуть не сказала:
«Марусин».
Слава богу, вовремя опомнилась и сообщила:
— Иван Ф-федорович Архангельский, — и тут же спросила:
— Он что, не п-придет?
Маша пребывала в искреннем замешательстве. Судя по ее наморщенному лбу, она честно соображала: придет Иван Федорович Архангельский или не придет.
Однако мне уже было совершенно ясно, что не придет, потому что едва ли знаком с этой Машей. Ведь она даже не вспомнила его, а Иван Федорович мужчина видный уже только из-за одного высокого роста, не говоря о других достоинствах.
— Постойте, — воскликнула я, за ненадобностью отбрасывая свое заикание, потому что изрядно устала от него. — Вы что, не знаете Ивана Федоровича?
Маша виновато пожала плечами:
— Может, знаю, но не помню.
— Тогда как же он сюда придет? — искусно взволновалась я.
— Ну может, он помнит, — успокоила меня Маша. — А по какому вопросу он придет?
— Ну как же! — с укором воскликнула я. — На договор подписания!
— Ах, да, — вспомнила Маша и опять удивилась:
— А я здесь при чем? Почему у меня его должны подписывать, этот договор?
— Так начальник сказал, — ответила я и добавила:
— Сами знаете, как спорить с начальниками. Перлась сюда с другого конца города.
Здесь я не врала.
— Ну подождите немного, — с чувством вины предложила Маша, — может, он еще приедет.
— Да как же он приедет, если вы незнакомы?
Маша задумалась. Она очень хотела мне помочь.
Это было видно.
— Иван Федорович, знакомое имя, — рассеянно бормотала она. — Какой он?
Я тут же выдала экспресс-портрет:
— Громадный мужчина, симпатичный, если не учитывать мой вкус, иногда громко смеется, много ест, мало зарабатывает.
— Кажется, я его знаю, — обрадовалась Маша. — Точно, знаю. Он обращался ко мне несколько раз.
Точно. И недавно звонил.
Я взволновалась уже натурально:
— А как бы мне его разыскать?
— Подождите секунду, я в компьютер загляну, — сказала Маша и убежала в комнату.
Я осталась горевать на кухне.
«Ну, Маруся, — мысленно возмущалась я. — Где она только адрес этот взяла? Ну, я ей покажу! Хорошо еще, что здесь добрые люди живут и меня не побили».
Вскоре Маша вернулась. В руках она несла лист бумаги.
— Вот, Груша, адрес Архангельского Ивана Федоровича. И телефон здесь, — радуясь за меня, сказала она. — Можете прямо от меня позвонить.
Так я и сделала. Иван Федорович был дома и даже согласился меня принять.
Нежно простившись с Машей, я отправилась к Архангельскому.
Глава 32
То, что я увидела в квартире Архангельского, озадачило меня. Непередаваемо тоскливо выглядели обшарпанные стены однокомнатной хрущевки, ужасали скрипучие полы, удручало отсутствие самой примитивной люстры, поражали газеты на окнах и изумляло полное отсутствие мебели, поскольку назвать мебелью наспех сбитый из досок хромоногий табурет и раскладушку язык у меня не поворачивается. На кухне, правда, раковина, двухконфорочная газовая плита, некое подобие стола и пародия на холодильник пытались создать уют, но исправить общего гнетущего впечатления они не могли.
"И Маруся будет меня убеждать, что он ушел к другой женщине? — мысленно возмутилась я. — Снимает такой сарай, что просто сердце кровью обливается. Но что заставило его пойти на столь радикальные меры?
У Маруси ласка! У Маруси уют! Уж в чем, в чем, а в. уюте она толк знает. Я сама бы у нее жила".
Несмотря на убогое существование, Архангельский выглядел неплохо даже на самый придирчивый взгляд.
Побрит, одет, хорошо причесан — впрочем, все это он мог сделать специально для меня.
«Зря предупредила его, — с досадой подумала я. — Надо было застать врасплох».
Не скрывая любопытства, я прошлась по всей квартире, не постеснялась даже в ванную заглянуть и после осмотра вынуждена была отметить, что нищенский антураж компенсирует идеальная чистота. Молоток, Иван Федорович.
«Это первое, о чем сообщу Марусе», — решила я.
Иван Федорович был смущен и озадачен моим появлением.
— Как ты меня нашла? — спросил он, когда я, удовлетворившись осмотром, успокоилась и рискнула присесть на колченогий табурет.
— Кто ищет, тот всегда найдет, — туманно ответила я.
— Ну-ну, — саркастически покачал головой Иван Федорович, что я, прекрасно зная его, смело перевела как «долбанутым нет покоя».
Я решила, отбросив обиды, сразу брать быка за рога.
— Ты когда к Марусе возвращаться собираешься? — категорически поинтересовалась я.
— Никогда, — гордо ответил Иван Федорович.
Гордость эта настораживала. Иван Федорович, несмотря на главный свой недостаток — мою нелюбовь, — был нормальный мужчина. А когда нормальный мужчина демонстрирует гордость? Ясно любому, что тогда, когда его пытаются унизить или он унижен уже.
«Так-так-так, — подумала я. — Маруся что-то недоговаривает. Одно дело — когда мужчина ушел от женщины, а совсем другое — когда он сбежал».
Обстановка, в которой пребывал Иван Федорович, говорила о торопливом бегстве: он не просто сбежал, а умчался сломя голову, следовательно, с Марусей у него вышел конфликт.
Дальнейшую беседу я решила вести с учетом этого нюанса и потому со вздохом произнесла:
— Видит бог, Маруся не подарок. Совсем не подарок. Сама всю жизнь мучаюсь с ней. Знаешь, что она мне сегодня сказала?
— Что? — оживился Иван Федорович.
— Что я плохая для Саньки мать.
На лице Ивана Федоровича отразилось разочарование.
— А-ааа, — протянул он и потух.
«Вот это да, — мысленно поразилась я. — А что же он хотел услышать? Видимо, то, как Маруся тоскует о нем, следовательно, вопрос этот его волнует. Что ж, прощупаем почву».
— Что — а-аа? — возмутилась я. — Ты тоже так считаешь? Чем я плохая мать?
Иван Федорович пожал плечами.
— Не знаю, мать как мать, бывают и хуже, — промямлил он, после чего я окончательно поняла, что тема эта ему неинтересна.
— И на том спасибо, — успокоилась я. — Но вернемся к Марусе. Как ты понимаешь, я здесь из-за нее, хоть и сама рада тебя видеть.
— А что — Маруся? — загораясь, но явно не желая обнаруживать это, сказал Иван Федорович.
Вот теперь передо мной был собеседник, а не вялая абстракция.
— Маруся любит тебя, — трагическим тоном сообщила я, поскольку любовь Маруси искренне не считала благом.
— Вранье, — внезапно разозлился Иван Федорович, — Не хочу об этом говорить. Раз пришла, давай поговорим о чем-нибудь другом, но только не об этой лживой женщине.
«Ага, — сообразила я. — Следовательно, Маруся в чем-то обманула его, что неудивительно, поскольку Маруся и дня не проживет, если не солжет. Обманывать же любимого мужчину для нее самое святое дело, но я-то при чем? Вот же хитрая бестия, обманула и молчит. Страдает. Нет бы мне всю правду рассказать для своей же пользы. Я бы знала точней, как вернуть ее Ваню в стойло, а теперь что мне делать? Сиди тут, разгадывай ребусы, мозги напрягай».
— Как там Женька? — начал говорить о другом Иван Федорович. — Давненько его не видел.
— Женька нормально, а вот у меня одни неприятности. Сразу две шляпки прострелили. Картина, правда, еще не упала, но Евгений не соглашается убирать ее со стены — значит, обязательно упадет. Завтра. У меня был ужасный день. Стрела прилетела.
— Какая стрела? — удивился Иван Федорович.
— Арбалетная. Из арбалета сегодня стреляли в меня.
— Кто? — — Пупс.
— Витька?
Взгляд Ивана Федоровича говорил: «А какие еще у Маруси могут быть подруги? Только с пришлепом».
Мне стало обидно. Захотелось срочно реабилитироваться, и я рассказала все, что знала про шляпки, стрелы и картины, начиная с Розы и заканчивая Тамарой.
К рассказу моему Иван Федорович относился со скептическим равнодушием, но до тех пор, пока я не дошла до Маруси.
— И в Марусю стреляли? — спросил он, причем вид у него был очень тревожный, напуганный даже.
— И в Марусю, — подтвердила я. — Сначала прострелили ее шляпку…
В этом месте Иван Федорович удивленно меня прервал.
— Маруся уже носит шляпки? — спросил он и тут же мечтательно предположил:
