Ночь и рассвет должны были стать для двух преступников особенно длинными и мучительными. Униженные и яростно мучаемые, они должны были желать смерти с той же страстью, с которой принимались за свои преступления. Но, несомненно, их тюремщики заверили их, что они не покинут этот мир просто так. Данте содрогнулся, подумав о тех, кто должен был вырвать жизнь у кого-то в подобной ситуации, и об убийцах, которые побороли инстинкт выживания, моля о смерти. Он видел людей, гниющих до костей из-за болезни и все же хватающихся за жизнь до последнего вздоха; он видел приговоренных к смерти, которые не теряли надежды до последнего блеска топора или последней конвульсии от затягивающейся на их шее петли. А здоровые люди, полные жизни, после многих часов пыток молили Бога как можно скорее перерубить нити, которые связывали их с миром.
На рассвете никакого секрета уже не было. Флоренция проснулась среди неясного шума, прежде чем наступил серый и темный рассвет. Слухи распространялись среди криков ужаса и протеста, люди бегали и рассказывали другим о произошедшем; именно этот шум и поднял Данте с постели ― жажда мести. Наконец сообщили наместнику Роберта. Поэт представил этого нервно ходящего по комнате человека, его угловатое лицо, наполненное тенями и контрастами, искаженное яростью и разочарованием. Франческо выпала деликатная миссия встретиться лицом к лицу с врагом в его логове. Он должен был отчаянно ходатайствовать перед злобным лицом гордого и торжествующего барджелло; его встретили гнев и ложь. Франческо настаивал на том, что пытками из этих несчастных ничего не вытянуть. Перед Ландо стали исчезать горы золота, которые он нарисовал в своем воображении, тем более что те двое преступников в итоге скончались, ничего не открыв о личностях или убежище их приятелей, так что Франческо не встретил препятствий, когда покупал тела убийц. Ландо избавился от трупов. Если это не дало ему той удачи, которую он ждал, по крайней мере, он не остался с пустыми руками. Вдобавок барджелло свалил в кучу и неудобную жертву, о которой ничего не хотел знать. Поразмыслив, люди наместника отнесли эти тела не слишком далеко, к Борго Сан Ремигио.
Тела положили в маленькой церкви, возведенной в честь святых Прото и Ячинто, мучеников времен преследований императора Валериана, которые встретили свою смерть в огне, и их останки навечно упокоились здесь. Теперь храм стал случайной часовней для трех умерших. Туда прибыли Данте и его спутник после быстрой скачки под дождем, по лужам. Они были на месте, когда солнце победителем вышло из двух битв: с остатками ночи и с закрывшими небо тучами. Рядом с дверью, почти впечатавшись в стену, пытаясь таким образом скрыться от дождя, стоял человек, запахнувшийся широким плащом, на голове его был капюшон; этот человек вышел им навстречу. Франческо сделал ему знак, и тот стал двигаться вдоль стены из грубого камня, освобождая им проход.
Глава 44
В церкви царил полумрак; был едва освещен небольшой неф, больше похожий на хлев, чем на храм. Печаль начинающегося дня едва ли вселяла что-то большее, чем меланхолия, из-за сумерек внутри. Данте увидел в глубине простой крест и грубый алтарь, пропитанный сыростью, и почувствовал себя странно. Он был словно незаконный посетитель, проникший украдкой, который хотел спрятаться от глаз Бога, скрытого меж теней. У входа еще один солдат графа спал на скамейке. Появление Франческо заставило его проснуться и вскочить в знак приветствия. При этом его оружие, спрятанное за поясом, ударилось о скамью. Данте настороженно наблюдал за этим. Он ощущал себя соучастником вооруженных людей в доме Бога, и храм казался лишь профанацией священного места. Данте погрузил пальцы в сосуд со святой водой и перекрестился с подлинной набожностью и надеждой.
Едва он начал осматриваться по сторонам, его взгляд и внимание привлек человек маленького роста, который шел по направлению к ним из дальней части нефа. Он слегка хромал, и его шаги ― на его ногах были грубые сандалии с деревянной подошвой ― звучали в унисон с дробью дождя, капли которого стучали о крышу. Подойдя ближе, он широко улыбнулся и отвесил поклон, который напомнил Данте преувеличенную учтивость хитреца Филиппоне из «бычьих сушилен». На этом человеке была черная мантия с капюшоном. Его уродливое и плохо побритое лицо отвратительным образом не соответствовало его фигуре и могло принадлежать скорее нищему, чем тюремщику или солдату. После выражения своего почтения, он заговорил, издавая запах дешевого вина. Иногда его нижняя губа дергалась, обнажая десны. Данте решил, что он должен быть либо пономарем, либо сторожем этой церкви, а точнее, этого здания, превратившегося в хранилище трупов, потому что, казалось, он чувствовал себя в своей тарелке, присматривая за мертвецами.
― Тела ждут вас, ― произнес он удовлетворенно.
Эти слова прозвучали неожиданно смешно, но не понравились Франческо. Он ответил сухо и резко:
― Что же они могут еще делать, как не ждать, дурак? Пойдем, посмотрим на тела!
Человек послушно указал рукой налево от них. Со своего места Данте рассмотрел блеск множества свечей, которые горели рядом с обычными приношениями прихожан. Они пошли к трупам, странный человек сопровождал их неровными шагами. Пройдя половину пути, Данте смог различить место, где положили одно из тел: импровизированный катафалк перед образами святых Прото и Ячинто. Образа представляли собой плохо раскрашенную и еще хуже сохранившуюся доску, изображающую жуткую смерть обоих мучеников. Свечи, которые кто-то зажег в честь святых, служили также для освещения мертвеца. Как сильная пощечина, встретила их вонь клоаки, которая усиливалась по мере приближения к телу. За три шага до него зловоние стало невыносимым. Всевозможные мошки нашли здесь почтенное убежище и, создавая прекрасный дом для себя, носились вокруг трупа. Данте остановился, поднял воротник плаща, чтобы защитить нос и рот, потом он посмотрел на Франческо: надменное лицо юноши тоже не могло сдержать гримасы отвращения. Как и поэт, он прикрыл лицо, потом оба двинулись дальше, вокруг них вились мошки. Спутники подошли к останкам.
Оказалось очень трудно сдержать тошноту. Не только из-за запаха, но и из-за вида трупа. Это был самый жуткий вид смерти. И поэт заранее знал, какую часть его текста использовали убийцы, спрашивая себя только, как они это сделали. Ответ перед его глазами был более ужасным и мерзким, чем любой вымышленный образ, который он мог бы себе представить. Несчастный, который невольно отдал свою жизнь для этой жуткой игры, был человеком непонятного возраста и комплекции: его фигура и одежда были полностью залеплены экскрементами. Авторы такой жестокости были великодушны в применении человеческих отбросов. Рот был открыт, руки связаны спереди таким плотным канатом, что он вонзался в запястья. К веревке был прикреплен, словно этикетка, грязный и сморщенный кусок пергамента. Не было необходимости читать его: Данте знал, что там написано. Тем не менее Франческо копчиком кинжала осторожно, с лицом, перекошенным от тошноты, перевернул этот лист. Стали видимы между пятнами навоза, следы чернил, которыми некто писал на листе. Не все фразы можно было прочитать, но все же многое поэт сумел различить:
[…] моим глазампредстали толпы влипших в кал зловонный.Как будто взятый из отхожих […][…] густо отягченныйдерьмом, что вряд ли кто бы […]мирянин это или постриженный.[51]
Но худшее было написано на лице, засиженном мухами. Широко открытые глаза, устремленные в никуда, казалось, продолжают с ужасом следить за немилосердными действиями убийц. Рот тоже был чрезмерно широко открыт; возможно, он безуспешно пытался сделать вдох, который продлил бы ему жизнь, потому что убийцы жестоко наполнили его рот вонючими отходами. Поэт задрожал, представив жуткие мучения, смертельную и бессильную борьбу за последний вдох и одновременно вкус и запах этой грязи, заполнившей его горло. Шея была вспухшей, такой толстой, что сливалась с подбородком, и Данте подозревал с отвращением, каким было ее содержимое. Эти звери должны были найти способ, возможно, подходящий инструмент, как в жестоком убийстве Бертольдо де Корбинелли, чтобы все дальше и дальше заталкивать эту тошнотворную массу.
― Это отвратительно… ― пробормотал Данте, застигнутый врасплох.
― Это дерьмо, ― пояснил без необходимости мерзкий человечек в капюшоне, который неожиданно оказался слева от поэта. Поэт подумал о том, как такой тип выносит с открытым лицом вонь от трупа. ― Мне приказали, чтобы я оставил все, как было, поэтому мы их не помыли, ― пояснил он, волнуясь из-за возможных обвинений в небрежности.
― Закрой рот, ублюдок! ― закричал Франческо.
― Хорошо, ― сказал Данте тихо. ― Это жертва. Где убийцы?
