Но ведь взамен необходимо возвратить покупателю новый телевизор, и на этот раз бесплатно? Это уже забота исключительно завода, выпускающего брак. Начинается с реклам-призывов и восхвалений. Заканчивается рекламациями-убытками и финансовыми катастрофами. Даже незначительный процент брака при такой несовершенной системе сбыта и гарантийной починки причиняет заводам огромные убытки. А если это непрофильная продукция, как на "Импульсе"?
Сколько возвращается телевизоров совершенно непригодных, сколько удается починить, сколько разбирается на детали, сколько идет в лом, - этого уже проконтролировать невозможно. На "Импульсе" большой процент брака давал возможность нечестным людям использовать это обстоятельство для преступных махинаций. Телевизоры вроде бы списывали на лом, покупателям вроде бы посылались новые аппараты, а на самом деле они получали отремонтированные, а новые шли то на подарки, то за полцены нужным людям, то для известной операции "я тебе - ты мне". Начиналось, как это всегда бывает, осторожненько, скромненько, несмело, дальше приобретало размах, смелость, нахальство, а кончалось тем, что завод начал работать почти только на брак, возмутились рабочие, вмешался народный контроль, дело дошло до прокуратуры. Дисциплинарной ответственности уже недостаточно, придется отвечать перед законом. Кому именно - это должен установить Твердохлеб со своими товарищами. И начинать именно с этого заурядного человечка, который ведет его по широким, роскошным, как в музеях или во дворцах, ступенькам ниже и ниже, идет неохотно, словно бы и не передвигается в пространстве, а зависает, угрожая поглотить своей бестелесностью Твердохлеба.
Неожиданно Борисоглебский произнес:
- Так вы из прокуратуры? То-то мне кресты снились!
- Кресты?
- Будто Днепр залил весь Киев и по черной воде плывут черные кресты.
- Весь Киев Днепр никак не может залить, - сердито объяснил Твердохлеб. - Разве что низинные места. А холмы... Видно, что вы не коренной киевлянин.
- А кто теперь коренной? Разве что дети в детсадиках. Киевлянами не рождаются, а становятся. Великое переселение народов из сел в города. Процесс, которого никто не остановит. А кое-кто начинает писать, что следует возвращаться назад. Интересно, как они себе это представляют? Какую модель могут предложить? Разве что ту - от азиатских диктаторов? Верхоглядство. Экономическое невежество.
Вот тебе и заурядная фигура и вялое мышление! Наплачусь я с этим Шестым, подумал Твердохлеб, но заместитель не дал ему расплакаться, тут же спихнув на уровень более низкий, под покровительство инженера отдела информации, стриженную под мальчишку невысокую девушку, которая, ткнув Твердохлебу холодную узкую руку, с интересом взглянула на него сквозь огромные импортные очки и коротко бросила:
- Жанна.
Твердохлеб назвал себя.
- С чего начнем?
- Не знаю, вам виднее.
- Тогда идите за мной.
- Благодарю.
Так он оказался в огромном квадратном пространстве, созданном остроумным архитектурным сочетанием четырех комплексов "Импульса", где можно было достойно оценить мощь технической и художественной мысли, любоваться совершенством планирования, отдать должное предусмотрительности проектировщиков, сумевших связать тугим узлом пересечение путей тысяч людей, обозначив эти пути единственно необходимыми для каждого вещами, знаками, символами и сооружениями.
Одним из этих сооружений должна была быть монументальная Доска почета объединения, расположенная так, что никто не мог ее обойти, возможно, наибольшее украшение этого необычного заводского двора (если такой термин вообще тут уместен), а в общем-то, довольно банальное творение административного гения, но в данном случае все же не лишенное некоторых черт необычайности.
На доски почета никто никогда не смотрит. Скользят взглядом. Множественность - враг индивидуальности, она убивает интерес. Только профессиональная привычка ничего не пропускать заставила Твердохлеба остановиться перед Доской почета "Импульса". Но и он смотрел не на портреты, а на саму доску, пораженный богатством (мрамор, бронза), искусством исполнения, чувством пропорций, благодаря которым она гармонично вписывалась в это живописное и почти безжалостное пространство, не теряясь в нем и не угнетая человека помпезностью. Портреты тоже заслуживали внимания. Это были не фотографии, а настоящие художественные работы, настоящие произведения искусства - свидетельство возможностей "Импульса" и хорошего вкуса его руководства.
Твердохлеб пожалел, что начал свое знакомство с объединением не с парткома, а с генеральной дирекции. Что дороже - материальные ценности или люди, их души, настроения, мысли? Генеральный директор, кстати, тоже что-то говорил на эту тему, вспомнив Исаака Ньютона. Что ж, Ньютон, а за ним все технократы, вплоть до нынешних, утверждали, что вселенная подчиняется законам природы, которые руководят судьбой человека так же, как движением звезд на небе и приливами в океанах. Но ведь кроме законов природы есть законы человеческого общества! И отдельный человек - это прежде всего мир самого человека, как говорил Маркс.
Твердохлебу стало досадно из-за своей ошибки. Он должен был бы начинать свое знакомство не так.
- Вы комсомолка? - спросил он Жанну.
- Да. А что?
- У вас комитет комсомола, наверное, на правах райкома?
- А что это такое?
- Отдел информации должен был бы знать.
- У нас отдел технической информации.
У меня тоже, подумал Твердохлеб, увы, и у меня тоже. Вечная ограниченность и разграниченность человеческих знаний, интересов и склонностей. Своеобразный феодализм человеческой природы.
Безутешные мысли роились сами собой, а тем временем Твердохлеб смотрел на портреты, собственно, и не на все портреты (потому что это невозможно), а только на один, который был в самом центре, представляя собой центр этого монументального сооружения, его сущность и самое высокое назначение.
Для Твердохлеба, для его жизни, его судьбы!
С портрета смотрела на Твердохлеба своими неистово молодыми, черными глазами та женщина из магазина "Головные уборы" на Крещатике, женщина, которую он нашел как свое спасение и сразу же потерял навеки, а теперь, выходит, отыскал!
Нашел, не ища, не надеясь, позабыв и думать?.. А может, это манящий призрак, обольщение, обман? Случайное сходство (не фотографии ведь, а художественные портреты), порождение его наболевшего воображения, желания найти там, где и не ищешь?
Он выливал на свое замешательство ушаты ледяной воды, а сам читал подпись под портретом: "Наталья Швачко, бригадир монтажного участка цеха "Фарада-2А".
Твердохлеб так растерялся, что не мог скрыть своего замешательства перед информационной Жанной и с несвойственной для него поспешностью спросил:
- Вот здесь у вас написано: "Фарада-2А". Кто это придумал такие запутанные обозначения цехов? Что - существует еще 2Б и 2В? Или как?
- Очень просто, - затарабанила Жанна. - 2А обозначает цех предварительной продукции. 2Б - это будет продукция окончательная. Для очень сложных агрегатов могут быть еще цехи 2В, 2Г и так далее. "Фарада" - это для цехов ширпотреба. От Фарадея. В школе когда-то учили. Вы тоже, наверное.
- Кажется, учил.
- Наивысшая сложность имеет символику соответственно тоже высшую. У нас даже есть цехи "Кварк-один", "Кварк-два". Слышали о кварках? Ученые всего мира не могут объяснить, что это такое. Загадочные частицы материи. Название взято из романа Джойса "Поминки по Финнегану". Там герой слышит на городской улице выкрики: "Три кварка для мистера Марка! Три кварка для мистера Марка!" Ну, Джойс написал и умер, а что это должно было обозначать? Может, он и сам не знал? Я могу объяснить. Эмигранты из России открывали на улицах Лондона, Нью-Йорка и так далее всевозможные забегаловки, где люди могли что-нибудь съесть. Так в Нью-Йорке возникли "Кнышес", где торговали сначала обыкновенными украинскими кнышами, а теперь сосисками и бутербродами, а в Лондоне кто-то стал жарить украинские шкварки и соответственно рекламировать их, шагая по улицам: "Три шкварки для мистера Марка!" Джойс своим англосаксонским слухом не мог воспринять сочетание сразу трех согласных в начале слова, он отбросил "ш", и вышло "кварки". Теперь над этим словом бьются ученые всего мира.
- Очевидно, это чрезвычайно интересно, - пробормотал Твердохлеб, не в состоянии оторвать взгляда от портрета Натальи Швачко, - но не для меня. Простите, но...
- Вы всегда такой суровый? - не сдержалась Жанна.
- С незнакомыми.
- Имейте в виду, что суровость чаще всего переходит в занудство.
У нее не было никаких оснований бояться работников прокуратуры, поэтому она могла говорить, что думает.
- Благодарю вас, я учту ваше предостережение, - сказал он, а потом неожиданно для самого себя (а для Жанны все его капризы были одинаково неожиданными и закономерными) спросил: - Мы не могли бы для начала побывать в этой "Фараде-2А"?
