– Не надо! – Она попыталась отступить, вцепилась в его ладони, начала разжимать его пальцы. – Не надо, Данила.
– Так я же ничего не делаю, – возразил он, и пальцы его медленно разжались. – Я же ничего с тобой не делаю…
Домой из того темного гулкого парадного она летела, не разбирая дороги. Лужи – не лужи, грязь, колея – ей было плевать! Дома долго стояла у окна, наблюдая за дождем, избороздившим мокрыми следами стекло. И все мучилась вопросом: почему у нее так гадко на душе? Почему так неприятно ворочается что-то у самого сердца? Оттого, что Кузьмин…
А что он? Он же ничего! Он просто пытался согреть ее. И смотрел на нее внимательно и серьезно. Он же ничего такого не имел в виду, так?
То ощущение с годами ушло, забылось, а сейчас вдруг вернулось. Это оттого, может быть, что он делал с ней? Или оттого, что ничего – почти – не делал?
– Данила, – выдохнула она ему прямо в лицо и зажмурилась. – Ты, это… Поцелуй меня, а! Пожалуйста…
Может, он и поцеловал бы. Может, и стер бы из ее души неприятное болезненное воспоминание, повторившееся сегодня очень остро, как будто и не прошло много лет с той поры. Но ему помешали. Дверь спальни с треском отлетела в сторону. Дина вздрогнула, оттолкнула Данилу и мгновенно очутилась на стуле, с которого поднялась несколько минут назад. Положила руки на коленки, обтянутые полосатым трикотажем, и уставилась на дядьку исподлобья.
– Здрасьте вам! – клоунски поклонился мужик в сатиновых трусах.
Его расписные бока ходили ходуном от тяжелого, с присвистом дыхания, обширная лысина блестела от пота. Огромные босые ступни. Он стоял на полу так: пятки вместе – носки врозь. Крупные, навыкате, темные глаза смотрели на Дину с настороженным интересом. Потом мужик, удовлетворившись ее скупым кивком, взглянул на Данилу и, вопросительно ткнув в нее пальцем, спросил:
– Она?
– Она, – кивнул Данила, вновь с ленивой тигриной грацией растягиваясь на диванных подушках.
– Ишь ты… Какая она… – мужик шагнул к Дине, присел на корточках, заглядывая ей в лицо снизу. – Вся растрепанная… Ты, что ли, трепал ее, Даня?
– Жизнь у барышни тяжелая, – хмыкнул без выражения Кузьмин, повернулся на живот, подоткнул кулаки под подбородок, взглянул на Дину хищно: – Под статьей ходит.
– А-а-а, вспомнил! – рассмеялся беззвучно мужичок, не вставая, продолжая рассматривать бедную Игнатову. – Мокрушничаешь, стало быть, девка, так?
– В смысле? – Дина еще больше насупилась.
Она, конечно же, знала, что означает это блатное слово. И, разумеется, поняла, в какой связи применил его к ней этот тщедушный дядька с вытаращенными глазищами. Но решила прикинуться непонимающей. Очень уж он ей не понравился! Было в нем что-то от огромного гремучего змея, хотя размерами он явно не вышел. Так и ждала, что сквозь растрескавшийся сухой бесцветный рот просочится сейчас его раздвоенное жало и начнет медленно жалить, убивать ее, убивать, убивать беспощадно.
– Убиваешь потихоньку? – все так же, с хохотком, спросил дядя и с хрустом распрямил коленки, поднимаясь.
– Сами вы… – она поискала нужное слово, но тут же прикусила язык, поймав на себе остановившийся взгляд этой гремучей гадины. – Отстаньте! Данила, чего он?!
Кузьмин промолчал. А дядька, пользуясь его молчаливой поддержкой, заходил по комнате со скрещенными за спиной руками. При этом его совершенно не волновала комичность его вида. И девушки он явно не стеснялся.
– Итак, милочка, – менторским тоном начал он. – Ты должна рассказать нам, что все это значит?
– Что именно?
– То, что запечатлено на фотографиях, которые показал тебе Даня. Ты была в доме, где отстрелили жопы этим старым пердунам? – уточнил он, но, скорее для себя, потому что тут же кивнул: – Была! Значит…
– Но я не убивала!!! – взвизгнула Дина. – И вам это известно лучше, чем мне!
– Почему это? – Он приостановился напротив нее, стеклянный взгляд его вытаращенных глаз уставился на нее.
– Потому что это вы их убили, – пояснила она, не став хитрить. – Я так думаю.
– О как! – обрадованно подхватил мужик, но тут же вновь стал серьезным, присел на соседний стул, оперся ладонями о свои костлявые коленки. – А если я скажу, что не делал этого, поверишь?
– Нет.
– Почему?
– Но вы же были там!
– Был, – неожиданно признался он и глянул на нее, будто даже с сочувствием.
– И фотографировали?
– Фотографировал.
– И?..
– Но не убивал. И ты была, но не убивала. Кто же тогда?
– Я не знаю, – пожала она плечами.
– И я не знаю.
– А потом еще убили моего начальника! – трагическим шепотом произнесла Дина и покосилась на собеседника.
– А за что?
– Кто же его знает! Я поехала к нему сразу…
– Это я знаю.
– Говорила с ним по домофону. А пока поднималась, его… Его убили, короче.
– А зачем ты к нему поехала-то, девушка? – с приторной ласковостью обратился к Дине мужик, повернулся к ней лицом и, что было совершенно не к месту и не ко времени, подмигнул ей. – Прямо, как только тех покойников обнаружила, сразу к нему и бросилась. Любовник твой, что ли?
– Говорю же – начальник! Он с нашей секретаршей любовь крутил. Я была не в его вкусе.
– А в чьем же ты вкусе? – Он снова подмигнул ей и взглянул на Кузьмина из-за ее плеча. – Уж не в твоем ли, Даня?
Кузьмин снова промолчал. Он лежал с закрытыми глазами и изо всех сил старался убедить их обоих, что он засыпает. Даже голову накрыл одной из подушек.
– Н-да… Дела… – мужик несколько раз с присвистом вдохнул, выдохнул, потом ткнул костлявым пальцем в ее коленку. – Так зачем к нему поехала-то, я прослушал?
А она и не говорила, захотелось ей фыркнуть. Но остереглась, подавила это желание. С этим опасным типом – а что он опасен, сомневаться не приходилось, – играть в пререкания не стоило. Мигом ей голову оторвет. И заступиться за нее некому. Кузьмин притворяется спящим. А больше тут никого нет.
– Я приехала сказать ему, что Иванцовы мертвы и что…
Тут следовало бы ей вплотную перейти к теме поручения, с которым ее отправили в дачный поселок. То есть рассказать про коробку, врученную ей покойным Валерием Юрьевичем. Не рассказывать – опасно. И она ведь вспомнила: она сказала про коробку Кузьмину, когда он орал что-то про пистолет, который она, возможно, спрятала в камере хранения.
И Дина решилась:
– И что коробку, которую надо было им передать, я им так и не вручила.
– А что в коробке? – с пристальным вниманием рассматривал ее расписанный, как будто под гжель, мужик.
– Я не знаю. Легкое что-то. Может, и ничего там не было.
– Как это? – Вытаращенные темные глаза округлились еще больше. – Пустая, что ли?
– Может, и так.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
