— Громкие слова! — прошипела она. — И больше ничего. Давай не будем говорить громких слов о вещах, в которых мы не разбираемся.
И тут она заплакала. На мгновение она напомнила ему Алисе, которая часто прибегала к слезам, чтобы закончить перебранку.
— Я не могу жить с мыслью о том, что буду рожать этого ребенка. Не могу, — рыдала она.
Май села прямо на пол и провела рукой по волосам. И прибавила, теперь уже тихим голосом:
— Юхан, ведь ты не смог позаботиться даже о здоровом ребенке. Ты даже об Андреасе не смог позаботиться. Он целиком был на плечах у Алисе, а когда она умерла, остался совсем один. Я не хочу давать жизнь ребенку, которого мы с тобой зачали. Ни здоровому, ни больному.
Это был аргумент, который он по очевидным причинам не мог опровергнуть. Едва заметная, насмешливая улыбка всякий раз, когда его единственный сын произносил слово «папа». Май знала, что надо сказать, она знала, что на него подействует. Мужество ему изменило, и он замолчал.
Юхан замолчал.
А по ночам он думал: «Она могла бы ничего мне не рассказывать. Могла бы сказать, что ей надо в больницу из-за какого-нибудь женского недомогания, нет повода для беспокойства, совершенно обычное дело. Могла бы сказать это с той же непринужденной интонацией, с какой говорила о том, что на улице светит солнце, окно открыто и дует весенний ветерок. Ведь она уже приняла решение. Она не хотела его возражений, его поддержки, его мнения. Она соображала быстрее, чем он, и она уже все решила».
После аборта он забрал ее из больницы. Она молчала, пока они не сели в машину. Тогда она повернулась к нему и прошептала:
— Я не хочу об этом говорить. Этой темы больше не существует.
Глядя прямо перед собой, Юхан вырулил на дорогу.
— Хорошо, — ответил он.
Май все еще смотрела на него.
Юхан поехал в сторону Майорстюен. Он не хотел встречаться с ней взглядом.
— Ты хочешь знать, кто это был? — тихо спросила она.
— Ты же сказала, что не хочешь об этом говорить.
— Да. Но ты хочешь это знать? Я спросила, и они мне сказали.
— Май, я не уверен, что хотел бы это услышать.
— Девочка. Это была девочка.
Эпизод между ними больше не упоминался. Они не говорили о бьющемся сердце. И о двадцати восьми литрах крови в сутки они тоже не говорили. Когда Май исполнилось сорок лет, он чествовал ее как королеву. Завтрак в постель, пикник на природе во Фрогнер-парке и обед в ресторане. А также Юхан подарил ей щенка и маленькое серебряное распятие, которое ей так хотелось. Он не был христианином, но Май любила повторять, что вера никому не повредит — уточнять эту смутную формулировку она не хотела. На ней было длинное голубое хлопчатобумажное платье, а к волосам, которые по-прежнему были белокурыми, она приколола желтую розу. Май выглядела как девушка. Официант в ресторане принял ее за дочь Юхана.
Только когда волосы у нее поседели — а это произошло очень быстро, незадолго до того, как ей исполнилось пятьдесят, — посторонние перестали принимать их за отца с дочерью.
Юхан, однако, выглядел старше своего возраста.
Пока он сидел, дожидаясь своей очереди ко врачу в тот день, все еще не зная о том, что у него «тревожные симптомы», он познакомился с маленькой взъерошенной девчушкой. Она тоже ждала своей очереди на прием вместе с мамой.
Сколько ей лет?
Пять? Семь? Четыре?
Юхан никогда не мог определить возраст ребенка, он не помнил, сколько лет его собственному сыну Андреасу. (Хотя не забывал следить, сколько лет прошло с тех пор, как они разговаривали в последний раз.) Маленькая взъерошенная девчушка, топтавшаяся по комнате ожидания, взобралась на стул рядом с Юханом и громко сказала:
— Я никогда не буду такой старой и морщинистой, как ты!
Мать оторвалась от газеты и бросилась к дочери, на ходу принося многократные извинения Юхану. Он кивнул ей и, улыбнувшись, спросил у девочки:
— И как ты думаешь, сколько мне лет?
Та склонила голову набок и прищурилась, будто хотела показать, что она серьезно задумалась над его вопросом. Какое-то время она разглядывала Юхана, что даже привело его в некоторое смущение. Потом протянула к нему руку, растопырив маленькие пальчики, ногти которых были накрашены облупившимся светло-красным лаком, и погладила его по щеке.
— Ты старше, чем мой дедушка, — сказала девочка. Мать снова оторвалась от газеты, шикнула на нее и извинилась.
— А сколько лет твоему дедушке? — спросил Юхан.
— Ему восемьдесят четыре, — ответила девочка. — И с головой у него все в порядке. А у тебя?
— У меня? — переспросил Юхан.
— У тебя с головой все в порядке?
— Разумеется! — ответил Юхан чуть громче, чем того требовала ситуация. — Тем более что мне всего шестьдесят девять. Так что я на пятнадцать лет моложе твоего дедушки!
Он понял, что среагировал неадекватно, но, несмотря на это, остался дожидаться своей очереди, и врач сразу вызвал его в кабинет, но это не предвещало ничего хорошего, а тут еще этот взъерошенный чертенок, который сообщает ему, что он выглядит старше, чем ее идиотский дедушка. Дерзости девочки и многократные извинения ее матери разволновали Юхана. Ему было важно уточнить, что он не настолько стар, как девочкин дедушка, и одновременно показать матери, что он по-доброму воспринял эти детские шутки. Он не из тех, кто не умеет смеяться над самим собой или над забавным ребенком.
В тот вечер он сидел на кровати и ждал, когда Май закончит расчесывать волосы. Он подыскивал слова. Не знал, как ей об этом сказать. Он думал: «Она мне поможет. Я болен, и она мне поможет. Я никогда не ставил чувство собственного достоинства во главу угла».
— В чем дело, Юхан?
Май повернулась к нему. Лицо у нее было бледным. Она испугалась.
— Что случилось? Почему ты молчишь?
— Май, появились метастазы. По-моему, это серьезно.
Итак. Он произнес это. Май всхлипнула:
— А что сказал врач?
— От него пахло потом.
— Юхан! — Май рассердилась. — Что сказал врач?
— Он сказал, что это тревожный симптом.
Май заплакала. На этот раз здесь не было ничего театрального. Она положила щетку на подзеркальник, подошла к нему, легла в кровать и свернулась клубочком. Юхан гладил ее по голове.
— Ты должна мне помочь, когда это будет необходимо, — сказал он.
Май посмотрела на него. Глаза, нос и щеки были в красных пятнах. Следы от ручейков слез и соплей.
— Ты о чем? — спросила она надтреснутым голосом. — Конечно же я тебе помогу.
Продолжая гладить ее по голове, Юхан сказал:
— Я хочу сам решить, когда наступит конец. Я не хочу умирать сейчас. Я хотел бы прожить до ста лет, если их можно провести рядом с тобой. Но я прошу тебя помочь мне, когда скажу, что хочу умереть.
Май замерла, глядя на него.
Затем она встала с кровати и ударила его по лицу.
Май треснула его по левой щеке своей гладкой ладонью.
Юхан схватил ее за тонкое запястье, и их пальцы переплелись.
Она снова заплакала.
— Не надо! — прошептала она. — Не надо. Не проси меня. Я не смогу тебе в этом помочь.
После долгого молчания, которое никто из них не осмеливался нарушить, Юхан опустил голову. Он сказал:
— Я никогда не ставил чувство собственного достоинства во главу угла.
После этого на щеке, по которой ударила его Май, начал расти гнойник.
Разумеется, между этими вещами — ударом по лицу и гнойником — не было никакой медицинской связи, но Юхан считал гнойник их общим творением. Рука Май и щека Юхана, встретившись, зародили плод, и у Юхана родился гнойник. Его лицо раскрылось и дало жизнь гнойнику. Гнойник был болезненный и безобразный, он вызывал отвращение. Поэтому, пока были силы, Юхан лежал на боку, чтобы можно было видеть только здоровую половину лица. Но однажды он об этом забыл. И как раз тогда к нему в палату заглянула случайная посетительница, заблудившаяся в больнице, — женщина, которая разыскивала пациента из другого отделения. Юхан привстал в кровати, чтобы спросить, не может ли он чем-то помочь ей. Увидев его лицо, женщина прикрыла рот рукой, что-то выкрикнула — вполне может быть, извинения — и выбежала вон.
Гнойник был его органичной частью, он превращал его в чудовище в собственных глазах, в двухголовое чудовище — одна голова побольше, другая поменьше, — которое пугало людей. Но гнойник был также самостоятельным существом. Он жил своей собственной жизнью. Иногда он был большим и болезненным, цвета баклажана, а иногда бледным и вялым. Он менялся день ото дня, за ним надо было ухаживать и пеленать, как младенца. Из гнойника приходилось выдавливать жидкость, смазывать его мазями и иногда накладывать повязку.
Юхан утверждал, что однажды он проснулся от того, что гнойник кричал.
