Этот смелый поступок поразил полковника.
— Вы более счастливы, чем благоразумны, — заметил он, — дерзнув проникнуть через самый центр вражеского лагеря.
Охотник улыбнулся.
— Я был почти уверен в успехе, — отвечал он полковнику.
— Почему?
— Я долгим опытом узнал все привычки индейцев, и это позволяет мне действовать с ними наверняка.
— Я согласен, но ведь тут вы имели дело не с индейцами.
— Простите меня, полковник.
— Я не понимаю вас. Будьте так добры, объясните, что такое?
— Это совсем нетрудно: Голубая Лисица прибыл сегодня вечером в техасский лагерь во главе двухсот воинов.
— Этого я не знал, — с удивлением сказал полковник.
— Ягуар, чтобы оказать честь своим союзникам, вверил им на эту ночь охрану лагеря.
— Ну так что же?
— А то, полковник, что техасцы сладко почивают сейчас, протянув ножки, а апачи сторожат или, по крайней мере, должны сторожить лагерь.
— Что подразумеваете вы под словами «должны сторожить»?
— А то, что краснокожие вообще не знакомы с нашим способом ведения войны, не привыкли ставить часовых, так что в настоящую минуту все спит во вражьем стане мертвецким сном.
— А-а! — с лица полковника сошло выражение недоумения, и он продолжал хождение из угла в угол, которое прервал, когда охотник начал говорить о непонятных для него вещах.
Транкиль посмотрел на дона Фелисио, который оставался все время в комнате, вопрошающим взглядом — не угодно ли, дескать, будет полковнику отпустить его.
Несколько минут протекло в полном молчании. Дон Хуан углубился, по-видимому, в свои размышления.
Вдруг он остановился перед охотником и поглядел ему прямо в лицо.
— Я вас знаю давно, — сказал он прерывистым голосом, — как человека высокой честности. Вы не измените доверию, на вас можно положиться.
Канадец поклонился, не понимая, к чему это сказано.
— Вы уверены, что враги погружены в глубокий сон? — переспросил полковник.
— Я убежден в этом, — отвечал Транкиль, — мы так легко проникли через их лагерь, что в этом не может быть сомнения.
Дон Фелисио приблизился.
— Да! — про себя говорил молодой офицер. — Это будет им хороший урок.
— Урок, в котором они очень нуждаются, — подтвердил мажордом.
— Ага! Вы поняли, дон Фелисио? — с улыбкой проговорил полковник.
— Конечно.
— И вы одобряете меня?
— Вполне.
— Сейчас самое раннее утро, — вновь начал полковник, взглянув на часы на камине, — сон теперь так сладок. Пусть так, сделаем вылазку. Разбудите офицеров.
Мажордом вышел. Минут через пять офицеры, еще не вполне оправившись ото сна, собрались и ждали приказаний своего командира.
— Господа офицеры, — обратился он к ним, когда они собрались вокруг него, — я решил сделать вылазку против бунтовщиков, захватить их врасплох и уничтожить их обоз, если это удастся.
Выберите из своих людей человек полтораста понадежнее. Пусть они возьмут оружие да побольше просмоленной пакли для поджигания, и через пять минут пусть они выстроятся во дворе. Ступайте, советую вам произвести все это без лишнего шума.
Офицеры поклонились и вышли.
Полковник обратился к Транкилю и спросил его:
— Вы устали?
— Я никогда не устаю.
— Вы ловки?
— Говорят.
— Отлично! Вы будете служить нам проводником. К сожалению, у меня нет еще двоих.
— Я могу достать их вам.
— Вы?
— Да, один из них — охотник, а другой — вождь команчей. Оба они вошли со мною в крепость, за них я ручаюсь, как за себя. Их зовут Чистое Сердце и Черный Олень.
— Хорошо, так предупредите их и идите все трое туда, где соберется отряд.
Транкиль поспешил пойти оповестить своих друзей.
— Если этот охотник говорит правду, как мне кажется, по крайней мере, — обратился полковник к мажордому, — то я убежден, что мы во сто крат отплатим бунтовщикам за тот урон, что мы понесли от них. Вы с нами, дон Фелисио?
— Я? Да я ни за какие блага не покину вас в таких обстоятельствах!
— Ну, так идемте. Люди, наверное, собрались.
Они вышли.
Глава XIV. ПРЕДЛОЖЕНИЕ
В ту же самую ночь и почти в тот же самый час Ягуар сидел в глубине своей палатки на грубо сколоченном дубовом походном стуле. Он оперся локтем на стол и читал при неверном свете одинокой свечи важное донесение, полученное незадолго до того.
Погруженный в чтение, молодой вождь не обратил никакого внимания на шум снаружи. Вдруг резкий порыв ветра заколебал пламя свечи, и на стенке палатки обрисовалась чья-то тень. Молодой человек, отвлеченный от своего занятия, раздраженно поднял голову и бросил в сторону входа гневный взгляд, не обещавший для вновь пришедшего ничего хорошего.
Но при виде человека, который стоял на пороге палатки, спокойно опершись на свой длинный карабин и вперив в него свои горящие как угли глаза, он вскрикнул от удивления и сделал движение, чтобы схватить пару лежавших рядом пистолетов.
Внешний вид вошедшего говорил не в его пользу. Одинаково отталкивали его дикий взгляд, грубое, загорелое лицо, оттенявшееся длинной белой бородой, высокий рост и странный наряд. Движение, сделанное Ягуаром, вызвало на губах его зловещую улыбку.
— Зачем ты хватаешься за оружие? — произнес он замогильным голосом, крепко схватив ладонью дуло ружья. — Если бы я хотел убить тебя, то ты бы давно был мертв.
Ягуар повернулся на своем стуле и сел лицом к вошедшему. Оба они с минуту мерили друг друга взглядами.
— Ты насмотрелся на меня? — проговорил наконец незнакомец.
— Да, — отвечал Ягуар. — Теперь скажите мне, кто вы, зачем явились сюда и как вам удалось ко мне пробраться?
— Ишь ты, столько вопросов сразу. Ну, постараюсь ответить.
Кто я — никто не знает, подчас я и сам забываю это. Я — проклятый, окаянный, брожу по прерии, как дикий зверь, и гоняюсь за добычей. Краснокожие, с которыми я веду непримиримую вражду и внушаю им сверхъестественный страх, зовут меня Киейн-Стоман; довольно с тебя?
— Как, — вне себя от изумления закричал юноша, — вы — Белый Охотник За Скальпами?
— Да, это я, — спокойно отвечал незнакомец. — Меня зовут также еще Безжалостным.
Все это было произнесено вошедшим стариком тем замогильным, глухим голосом, который приобретается людьми, долгое время лишенными человеческого общества и обреченными на продолжительное молчание. Говорить становиться для них тяжким трудом.
Ягуар не мог удержать жеста ужаса и отвращения, узнав, кто был его страшный собеседник. Он сейчас же вспомнил кровожадные, жестокие дела, числившиеся за этим человеком, и вот, под влиянием этого чувства ужаса и гадливости, с которым он был не в состоянии совладать, он произнес:
