— Да отцепись ты уже! — вскинулся на него капитан.
Надо было видеть, как осунулось его лицо, как потускнел взгляд и согнулась спина. Если раньше он чувствовал себя молодым и сильным, то теперь кто-то отнял у него и молодость, и силу. Вот что значит потерять команду. А может, и того хуже — потерять веру в людей.
— Пойдемте, — с убитым видом проговорил Кэйтайрон. — Скоро стемнеет.
Остер Кинн глянул на небо. День действительно клонился к закату, а ночь обещала быть холодной. По холоду на земле не поспишь — надо взбираться выше. Кажется, неподалеку есть скала с круглыми пещерами. Там вполне можно скоротать темные часы.
— Я знаю отличное место… — заикнулся Остер Кинн.
— Веди, — оборвал его капитан.
Они брели как во сне. Проводник утратил словоохотливость. Эдна Тау поддерживала его за локоть и изредка что-то шептала на ухо. Философ, о котором все забыли, вразвалочку топал следом, размышляя о чем-то своем. Рядом с исцеленной Минорис трусил щенок…
А по лесу бродила тишина. Она что-то разыскивала, шурша ветвями молодых сосенок и изредка переворачивая, как страницы книги, насыщенный хвоей воздух.
14. Об иллюминации, вентиляции и галлюцинациях
Философ Диоксид наконец-то подобрался к Эдне Тау и напомнил ей об уговоре.
— Что еще за уговор? — приосанился Остер Кинн и вопросительно взглянул на индианку. — Почему я не в курсе?
Эдна Тау приняла многозначительный вид:
— Ты ведь умеешь хранить секреты?
— О чем речь! Да если понадобится, я могила! — сказал Остер Кинн, ударяя себя кулаком в грудь.
Изначально Диоксид был против того, чтобы посвящать в это тонкое дело всех и каждого. Но вскоре его убедили, что чем деликатнее вопрос, тем важнее мнение со стороны. И помощь умудренного опытом человека лишней не будет. Остера Кинна очень развеселил эпитет «умудренный», но он сдерживался, как мог, лишь бы старания Эдны Тау не пошли прахом.
Выслушав секрет, он бросил лукавый взгляд на философа и, улыбнувшись во весь рот, сказал:
— Хитрецы!
— Что посоветуешь? Как по-твоему, у нас получится? — спросила Эдна Тау.
Философ сощурился подозрительно и уничижающе. Об Остере Кинне у него сложилось мнение как о полнейшем профане в какой бы то ни было области.
— Ну-у-у, — протянул тот. — Минорис девушка сообразительная. Может вас и раскусить. Но это лишь в том случае, если игра получится искусственной. Тогда она сразу обо всём догадается.
— Мы кто, по-твоему, актеры? — процедила Эдна Тау. Уловив в тоне советчика издевку, она привела в движение все лицевые мышцы, чтобы выказать ему свое презрение. Но Остер Кинн даже бровью не повел.
— Любой, кто пускается на обман, пусть даже из самых благих побуждений, так или иначе вынужден играть. Вживаться в образ. Маски там разные надевать. Вот ты, охотница и меткий стрелок. Тебя ведь ни капельки не интересует философия. А наш многоуважаемый Диоксид, — тут Остер Кинн не утерпел и подмигнул ему. — Он ведь вовсе не тебя учить намерен. Стало быть, вы оба актеры.
— Хочешь иголок пожевать? У меня немного осталось, — предложила Сэй-Тэнь.
— Не-а, спасибо. Что-то нет аппетита, — вяло отозвалась Минорис.
Сочные иголки на дороге, как известно, не валяются. На них тотчас же нашелся другой претендент. К подруге подскочила Таймири:
— Я хочу! Дай мне!
На вкус сосновая хвоя кислая. Хотя, нет, постойте: она горькая. Да что же это такое! Теперь ее вообще невозможно жевать! Таймири с отвращением выплюнула грязно зеленый комок, издав при этом звук далеко не пристойный.
— Что с тобой, Минорис? Разве тебя не радует возвращение Зюма? Разве вылеченная нога не повод для того, чтобы плясать от счастья? Что тебе еще-то нужно? — стала допытываться Сэй-Тэнь.
— Да отстаньте вы от меня! — в сердцах воскликнула Минорис и убежала вперед. Зюм, конечно, увязался за ней.
Не нужно было копать глубоко, чтобы доискаться до причины ее плохого настроения. Виной всему были занятия по философии, а вернее, их отсутствие. Да, разумеется, ей опротивело сидеть со свитками день и ночь. Ее до невозможности утомляло чтение нудных трактатов. Но совсем иное — рассказы Диоксида. Его мягкий, умиротворяющий голос она была готова слушать часами.
«Никто меня не понимает! — думала она на бегу. — Я изголодалась по знаниям, а они предлагают мне иголки! Какая жестокость! Какая несправедливость!»
Тем временем где-то в начале растянутого ряда идущих Эдна Тау репетировала роль:
— … Считаете вы, жизнь сплошная дорога? А я утверждаю, что это спираль.
— Допустим. Спираль — это дым от курений, твоё бытие — это пламя свечи. Дымок от зажженной свечи примыкает к всеобщему дыму. Так ширится жизни спираль, — отвечал Диоксид.
— Вконец вы решили запутать меня. Я знаю: без дыма не будет огня!
— Скорее, напротив, лишь пламя завьется, так сразу и дым до небес вознесется. Но вы упускаете главную нить: самим нам спираль никогда не завить. То делают многие, многие люди. И чья-то дорога решающей будет. И чья-то дорога крутой поворот в спираль наших жизней внесет.
— На сегодня закончим, — прокашлялся философ и утер со лба крупные капли пота. — Вот видите, я уже и связки посадил. А вы, вообще-то, неплохо справляетесь. Я бы порекомендовал вас в высшую школу.
— Без подготовки? — вылупилась на него индианка.
— Да. У вас талант. Знавал я еще одну очень одаренную девушку. Но она отчего-то забросила науку…
Только сейчас Эдна Тау догадалась, к чему клонит Диоксид. Оказывается, их разговор подслушивала Минорис. Она кралась за ними столь тихо и столь грамотно (как выразился бы индеец Кривое Копьё), что если бы не Зюм, у которого весьма некстати завелись блохи, девушку нипочем бы не заметили.
Обычно нападать сзади не принято. Но Минорис об этом никто не говорил. Она толкнула индианку в спину, да так сильно, что та не устояла на ногах.
— Не смей занимать мое место, ты, дикарка! — не своим голосом вскричала она.
Философ тоже вскричал — что-то наподобие «Ой, дубина я стоеросовая!» — и схватился за голову. Уж такой бурной реакции он никак не ожидал.
На шум примчалась Сэй-Тэнь. И надо сказать, вовремя. Помедли она минуту-другую — у Эдны Тау, возможно, поприбавилось бы синяков. Минорис обуяла жуткая злоба. Такую злобу в себе не удержишь — непременно на кого-нибудь да выплеснется. Чтобы не выплескивалась, Сэй-Тэнь отвесила ей хорошую оплеуху. Но, когда ногти впиваются в ладони, а в сердце впиваются иглы ненависти, одной пощечины маловато. В итоге, пришлось вмешаться Остеру Кинну: он скрутил Минорис руки за спиной. Но как же она кричала, как вырывалась! Эдна Тау взирала на нее с невинностью молодой лани.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
