— То есть как погоняло? Никуда его не гоняло… — пролепетал Шурик.
— Слышь, тундра, ты че, туфту гонишь в натуре? — прохрипел щуплый с пасквильным выражением лица и подскочил к нашему другу, норовя тыкнуть в лицо ему растопыренными пальцами.
Чикаго ленивым движением отстранил щуплого в сторону.
— Кличка как у твоего Толика? — повторил он вопрос более доступным для Шурика языком.
— Хобыч.
— Какой-такой Хобыч? Не слышал я о таком? — пожал плечами Чикаго Булле.
— Да мы не местные, мы из Москвы.
— Ну, и как нам потолковать с твоим Хобычем? — спросил Чикаго Булле.
— Слышь, Чикаго, да этот ершик косяка запорол и в болвана играет! — опять захрипел щуплый. — Сдавай рога в каптерку, и порвем лоха без лишнего хипиша!
— Да он тут — Хобыч! В деревне неподалеку. Мы тут погостить приехали…
— Так чего ж ты сразу не сказал! — воскликнул хозяин «мерседеса» и быстро распорядился. — Ты, — он ткнул пальцем в грудь верзилы с изломанной бровью, — привяжи их колымагу, сам внутрь. Этих, — Чикаго кивнул на Шурика и Кузьмича, — в багажник. Глот, брызгай лупетками, чтоб копыта не заточили.
— Парафин льешь, я ж не форшмачник, — обиделся щуплый.
Вот так они и приехали в деревню, по дороге встретившись с колонной военных. А мы, конечно, смотрели на эту кавалькаду и понятия не имели, что Шурик с Кузьмичем томятся в багажнике джипа.
А когда вся эта автоколонна поравнялась с Иркиным домом, произошло вообще нечто из ряда вон выходящее. С другого конца деревни, откуда-то со стороны Игнатьевской избы, раздалась автоматная очередь. Несколько пуль прошили лобовое стекло шедшего впереди «уазика», к счастью, из людей никто не пострадал. Женщины, находившиеся на улице, завизжали и бросились по домам. Мы присели на корточки и из-за любопытства, пересилившего страх, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, кто это стреляет. Офицер, сидевший в «уазике», не растерялся.
— К бою! — моментально скомандовал он.
Военные машины быстро разъехались по сторонам, солдаты высыпали наружу и залегли в канавах вдоль дороги. Улица ощетинилась стволами «Калашниковых», а автомобили «новых русских» оказались под прицельным огнем неизвестного, занявшего оборону в Игнатьевской избе.
Следующая автоматная очередь превратила лобовое стекло «мерседеса» в паутину. На этот раз охранники, сидевшие в «шевроле тахое», действовали куда проворнее и даже самоотверженнее, чем в случае с Шуриком. Джип взревел, вырвался вперед, обогнал «мерседес» и, развернувшись, прикрыл его своим корпусом. «Запорожец» при этом занесло, и он налетел на столб, охранник вывалился в канаву, и его придавило машиной. Трос оборвался. «Мерседес» развернулся, колеса взвизгнули, поднялись клубы пыли, и машина рванула назад в сторону шоссе. Джип помчался следом.
— Помогите этому парню, — сказал нам Сергей, а сам, прыгая из стороны в сторону, перебежал за «уазик», где укрылся старший лейтенант, командовавший солдатами.
— Здорово, Cepera! — поприветствовал тот нашего друга. — Что тут происходит? Кто это стреляет?
— Шут его знает!
— Это ефрейтор Сидоров! — объяснил им подоспевший Хобыч.
— Какой еще Сидоров? — удивился старший лейтенант.
— Дезертир! Сбежал из ракетной части в Тюменской области! — ответил Толик.
— А ты-то откуда знаешь? — спросил Сергей.
— Да Тимофевна говорила, что он в Игнатьевской избе прячется, а мы не верили! А она еще все окна заколотила, чтобы он в ваш дом не залез!
— Ну что ж, будем брать, — произнес старший лейтенант. — Громов! — позвал он дюжего сержанта и хотел отдать ему какой-то приказ, но Сергей остановил его.
— Погоди-ка, — сказал он. — Чего мы будем с мальчишкой воевать?! Он небось с перепугу палит. Сейчас сам сдастся.
Сергей достал из кармана белый носовой платок и, подняв его высоко над головой, не спеша направился к Игнатьевской избе. Воцарилась тишина, только и слышались, что стрекот кузнечиков и причитания Ирки, в канавах лежали, не шевелясь, солдаты, Галина Федоровна, превратившись в статую, смотрела поверх забора, мы с Борькой застыли, зажав в руках ноги верзилы, которого так и не вытащили из-под «запорожца», казалось, что даже пыль, поднятая колесами машин, замерла в воздухе, а если и опускалась, то втихаря, тайком, чтоб никто не заметил. Секунды растянулись в вечность, и страшно было подумать, чем все это может закончиться.
Сергей подошел к забору, открыл калитку и скрылся в зелени одичавшего Игнатьевского сада. Дальше ждать стало еще труднее. Старший лейтенант несколько раз поднимал руку, но так и не решался отдать какой-либо приказ.
— Погоди, погоди, — шептал Хобыч.
Какой-то солдат, застывший в неудобной позе за «Уралом», потерял равновесие и вывалился из-за машины на дорогу. Все зашикали на него. А Ира не выдержала и побежала к Игнатьевской избе.
— Стой! Куда ты! — закричал Хобыч и бросился за нею.
— Всем оставаться на местах! — скомандовал офицер и побежал догонять Иру и Толика.
Раздался скрип отпираемой двери и на улицу вышел Сергей. В правой руке он держал автомат, а левой придерживал какого-то солдата, который плелся, опустив голову. Все бросились к ним навстречу. Ира схватила с земли хворостину и начала лупить мужа, а потом, расплакавшись, бросилась к нему на грудь.
Солдат, правда, оказался не Сидоровым, а рядовым Безбородько, он убежал накануне, и о нем еще не успели сообщить в известиях. Он прятался в заброшенной Игнатьевской избе, а увидев военную автоколонну, решил, что это приехали за ним и с перепугу сперва открыл беспорядочную стрельбу, а потом захотел было застрелиться, но тут-то и подоспел Сергей.
5
Так вот, я, значит, про Шурика говорил.
«Мерседес»-то с джипом умчались, и мы еще не знали тогда, что друг наш в багажнике «шевроле» катается. У нас только верзила этот с изломанной бровью, придавленный «запорожцем», остался. Ну, Хобыч помог мне с Борькой извлечь его из-под машины, и мы потащили его в баню, где уже отлеживался приведенный в чувство Аркаша.
Парень пришел в себя и с изумлением глядел на избу, в которой Сергей все стекла выбил.
А почему он их выбил? Сейчас расскажу, я в двух словах.
Вы ж помните, я говорил, что у нас Аргон с цепи сорвался. Так вот, Хобыч, по вине которого собака вырвалась на волю, чтобы исправить свою оплошность, взял кусок колбасы и пошел на улицу, надеясь этим угощением заманить овчарку назад в загон. Но вместо этого не Толик пса, а пес его вместе с колбасой загнал в «скворешник», в смысле, в уборную, откуда Хобыч и подавал свои дельные советы, пока Аргона не утихомирили. А мне таки удалось, ухватившись за скобу лестницы, которую я перетащил с амбара, свеситься с крыши и приподнять сетку, подцепив ее половником, приколоченным к рейке. Глядя снизу на мои выкрутасы Аргон взбеленился так, что у него слюна позеленела. Похоже, он не понимал, что я вскарабкался на крышу и вытворяю чудеса акробатического искусства ради того, чтобы спастись от него. Ему казалось, что все эти трюки я проделываю исключительно с гнусной целью: разозлить и раздразнить его, Аргона, вместо того, чтобы дать укусить себя сразу.
— Толик! — закричал я. — Кидай колбасу!
По плану Хобыча пес должен был кинуться следом за лакомством, брошенным в загон, я отпустить сетку, а Толик выскочить из уборной и прижать эту сетку к земле, чтобы Аргон больше не вырвался на свободу.
Толик потихонечку приоткрыл дверку «скворешника» и выглянул на свет божий. И вдруг раздался голос Тимофевны:
— Это… как там тебя?! Михалыч! — крикнула она. — Посмотри-ка, там дым идет из трубы? А то я печь затопила, и чой-та в избу много дыма валит!
Я подтянулся немного вверх, увидел трубу и столб дыма и крикнул в ответ:
— Идет дым, идет!
И пока глазел на трубу, я немного отвлекся и нечаянно съехал с крыши еще на несколько сантиметров. Я замер прямо над захлебывавшейся от лая овчаркой, кончиками пальцев левой руки удерживаясь за скобу лестницы, а правой рукой сжимая рейку с черным от сажи половником, с помощью которых мне удалось подцепить и приподнять над землей металлическую сетку. Пес и тот умолк и уставился на меня. А я понял, что либо должен бросить рейку с половником, и тогда все предпринятые усилия пойдут насмарку, либо металлическая сетка перевесит и я упаду с крыши прямо в лапы Аргона. Собака ждала, высунув язык. А я медлил, все еще надеясь удержаться наверху и рейку не выпустить. Я смотрел в синее неподвижное небо, яблоня «грушевка» протянула в мою сторону зеленую ветку, и прямо перед моими глазами висело огромное белое яблоко, на котором, расправив крылья, сидела бабочка. Казалось, что остановилось время и все часы оплавились, как на картине Дали, и если насекомое шевельнет желтыми крылышками, нарушится шаткое равновесие мира и я упаду на землю, и стану добычей свирепого чудовища. Но бабочка замерла и даже усиками не шевелила. И в это мгновение Хобыч швырнул колбасу. Она взлетела в синее неподвижное небо и выписала плавный полукруг, из-за возникшей за нею зоны турбулентности воздух вздрогнул, и я полетел вниз. В последний момент я успел оттолкнуться от крыши ногами, чтоб не свалиться на голову собаки, и, совершив траекторию полета не хуже, чем кусок колбасы, грохнулся на собачью будку, отчего она разлетелась в щепки. Приземлившись, я даже боли сначала не почувствовал, я просто оцепенел от шока и уставился на собаку. Пес молча взирал на меня и пытался уразуметь происходящее. Ведь то, что чужие на хозяйское добро покушались, по мнению собаки, было в порядке вещей, хотя и святотатством. А иначе возникало сомнение в целесообразности его, то есть Аргона, существовании. Но чтобы чужой, вот так откровенно глумясь над собакой, забрался на крышу хозяйского дома, а потом кинулся с нее на собачью будку и порушил ее, — такого Аргону и в кошмарном сне присниться не могло. Он даже гавкнуть сперва не мог, дар лая потерял от возмущения. Но затем пес встрепенулся, зарычал и, перемахнув через сетку, бросился на меня. В панике я закрыл лицо руками и… услышал окрик:
