В пять утра кромешная тьма на востоке начала рассеиваться, черное небо приняло розоватый оттенок, потом оранжевый - и тонкий ломтик солнца высунулся из-за горизонта. Эссат осушил носовым платком покрытое росой переднее стекло машины и выжал платок себе в рот - вода имела металлический привкус. Еды у него не было. Потом он выпустил немного воздуха из шин, как это обычно делают, если предстоит ехать по песку, и прикинул, сверяясь с солнцем, правильны ли показания компаса на приборной доске, - на компас могли влиять разные металлические предметы в самой кабине, поэтому он выкинул все, что можно было выкинуть. Осторожно развернув фургон на бархане, он выехал на проселочную дорогу, ведущую к востоку. Ехать по плотно утрамбованному песку было удобно; а там, где поверхность под колесами становилась предательски мягкой, Эссат, угадывая эти места по звуку, сбрасывал скорость. За час он покрыл таким образом сорок километров и добрался до деревни Саб-и-Бияр. Здесь пролегала асфальтовая дорога, и Эссат проехал по ней километра два на восток, поглядывая все время налево: где-то здесь должен быть поворот на север. Местность он представлял себе отчетливо, будто видел перед собой карту.
Не успел он свернуть, как услышал над головой низкий гул самолета, летящего вдоль дороги. Никакого укрытия впереди - только низкий кустарник да редкие деревья. Скорость самолета - не меньше ста километров в час, пилот не рискнет садиться на дорогу - тут полно выбоин и здоровенных камней... Самолет, обогнав его, развернулся где-то впереди и вернулся - теперь он летел вдоль дороги сбоку - так пилоту удобнее рассмотреть человека за рулем. Это наверняка разведчик. Если ищут именно его, Эссата, то по радио уже передали, что к востоку движется подозрительный фургон, и кого-то послали вдогонку. Эссат миновал свой поворот и двигался вперед, пока самолет не скрылся позади за горизонтом. Тут же он поехал назад и, достигнув поворота, свернул, продолжая двигаться на самой большой скорости, какую только позволяли изрытая поверхность дороги, спущенные шины и необходимость то и дело тормозить, когда колеса зарывались в песок.
Перекрестков на этом участке пути не было, он чувствовал, будто его голого выставили на всеобщее обозрение. Зато он уже глубоко забрался в пустыню, второй раз его не найти, разве что уж очень им повезет, не заслуживают они такого везения. Господи, это было бы несправедливо по отношению к твоему избранному народу. Мысль эта не принесла облегчения, скорее утешало то, что наверняка ищут его не здесь, а на том шоссе, с которого он свернул.
Он отъехал уже километров шестьдесят, когда застрял в яме у подножья одного бархана. Пустыня в этой части - сплошь дюны мелкого песка, который пересыпается от малейшего ветерка. Езда в таких местах - сплошной риск. Думаешь, что перед тобой песок твердый, а он мягко оседает под колесами, и нет им опоры, машина буксует с диким ревом. Эссат подал пикап назад, снова попробовал въехать на дюну с ходу - удача! Солнце, уже высоко стоявшее в безоблачном небе, раскалило машину, до металлических частей опасно дотронуться. Но еще хуже свет - беспощадный, слепящий, не оставляющий теней, не дающий рассмотреть хоть какие-нибудь детали ландшафта. При таком свете невозможно соизмерить расстояние, и Эссат, утратив способность ориентироваться, дважды съезжал с крутых склонов, когда ему казалось, будто впереди ровная местность.
Он держал на север - до той точки, где ему следует повернуть на северо-запад, еще шестьдесят километров. Отсчитав по приборам эти шестьдесят километров, он затормозил: впереди простиралась плоская песчаная долина, дюны остались позади. В горле у него першило, глаза слезились, все лицо воспалилось. Эссату было хорошо известно, что такое солнечный удар. Он решил сделать передышку на пару часов, подождать, пока солнце опустится хоть немного и предметы снова начнут отбрасывать тени. И сам он, может быть, хоть чуточку остынет, если посидит неподвижно. Но, остановившись, он заметил, что воздух вокруг неспокоен, - во время езды это не чувствовалось. С юга дул порывистый ветер, горизонт в той стороне словно размыло. Южный ветер хамсин - приносит с собой песчаную бурю.
Эссат вспомнил, чему его учили: машину следует развернуть по ветру, тылом к струям летящего песка, иначе переднее стекло и фары залепит намертво. Сам он скорчился на полу кабины, завязав нос и рот носовым платком.
Буря налетела через пару минут. Машина задрожала будто в страхе, и Эссат услышал грозный рев - это миллионы песчинок ударялись о преграду, проникали в закрытую кабину, забираясь в уши, в ноздри, даже под плотно сомкнутые веки. Он с трудом удерживался от крика, хотя боль была чудовищная, - у трупов, найденных в пустыне после таких бурь, легкие оказывались забиты песком. Многие теряли рассудок, погибали от обезвоживания. "Сколько я смогу продержаться?" - пронеслось в мыслях.
Иногда он приоткрывал глаза и тогда видел над собой клочок голубого неба, но по сторонам будто стояла грязно-серая непроницаемая стена. Он припомнил, что сунул часы в карман из боязни, что стекло помутнеет. Достать их и посмотреть, который час, он не решался. Сколько времени прошло с начала бури? Час, два, а может и все три... Подумалось, что если его продолжают искать, то теперь-то уж точно не найдут - эта мысль принесла какое-то утешение. Но что с ним станется, если движущийся песок погребет под собой пикап, забьет мотор?
Внезапно он осознал, что становится тише, и дрожь, сотрясавшая его машину, унимается - буря идет на убыль. Он осторожно вытянул из кармана часы, глянул: да, ровно три часа прошло. Через полчаса ветер совсем улегся. Эссат, испытывая боль во всем теле, поднялся с полу, его сотрясал кашель, саднило в горле, лицо и руки горели огнем.
Машину почти опрокинуло ветром, кузов был забит песком. Краску песок счистил усерднейшим образом, до голого металла.
Эссат с трепетом поднял капот - песок засыпал все поверхности, будто и не было никакого прикрытия. Он передвинул распределитель зажигания, очистил его от песка, отряхнул запальные свечи, постарался удалить песок отовсюду, где это было возможно. Потом забрался в кабину, включил зажигание и, не вспомнив подходящей молитвы, пробормотал благословление вину - из субботней молитвы в канун Нового года. Знакомые слова как-то успокаивали.
Мотор пару раз чихнул, когда он включил стартер. Батареи в порядке. Он снова попробовал - с третьей попытки мотор ожил и - сначала неуверенно, но, по мере того как Эссат жал на акселератор, заработал ровно. Песок скопился у задних колес почти доверху, но с места пикап двинулся, и Эссат осторожно развернул его на северо-запад. Было четверть шестого, до захода солнца предстояло проехать еще шестьдесят километров - и времени терять нельзя, закат в пустыне всегда кажется внезапным.
Ехать теперь стало заметно легче - песок на всем пути был плотен, сжат, колеса легко катились. Но какой неприветливой, мрачной, безжизненной казалась пустыня!
Раз на горизонте он заметил караван. Верблюды - их было десятка два передвигались цепочкой, будто большие темные муравьи. Вероятно, возвращаются с побережья, с грузом соли. Попросить бы у бедуинов воды. Но пока он раздумывал, стоит ли рискнуть, караван скрылся из виду.
Судя по показаниям приборов, беглец уже проехал шестьдесят километров: успел-таки засветло. Он знал, что находится теперь в сорока километрах к югу от Пальмиры. Надо, пока еще хоть что-то видно, отыскать ровное место - без камней и выбоин. Найдя, он остановил пикап - теперь надлежало подать сигнал: помигать передними фарами. Но ничего у него не вышло: видно, во время бури произошла какая-то поломка. В отчаянии он снова и снова нажимал кнопку нет, бесполезно!
Темнело стремительно, в гаснущем свете он пытался понять, в чем дело, лихорадочно вспоминал, какие бывают неисправности и как их устраняют. Но как только стало совсем темно - хоть глаз выколи - все эти старания бросил. Пошарил было в карманах в поисках зажигалки - и не нашел. Уже четверть десятого - по идее он должен использовать тот прием, которому его обучили в тренировочной школе "Моссада", - если бы только он мог его вспомнить, выполнить в этой проклятой тьме - да еще сработает ли... А, пропади все пропадом, нет у него больше сил. Он даже молиться не в состоянии.
Глава 22
В середине дня Поран позвонил Бен Тову и подтвердил, что премьер расспросил подробно генерала Шапиро о задуманной диверсии и дал свое согласие. Услышав от генерала, что все бомбы предполагается сбросить в долине Бекаа, а над Сирией самолет только пролетит дважды - туда и обратно, он заявил, что не возражал бы, если какая-нибудь случайная бомба брякнется у самой границы на сирийской стороне. "Только смотрите, в здание не угодите, бомбите только пустыню, - предупредил он. - Просто символические взрывы чтобы вызвать переполох, и все!"
Генерал, едва веря свои ушам и опасаясь, что потом его обвинят в самоуправстве, попросил письменного подтверждения - и получил его, к собственному изумлению, не позднее чем через час, причем на документе значилось, что копия направлена министру обороны.
