«Надо же, — с лёгким удивлением подумал Мэт, — человек изнутри весь светится! И как это всё похоже на звездные системы. Даже созвездия можно различить. Это прямо как звёздный мир, как Вселенная. Да, Валетчик, то есть, Стеклярус, сюда бы твой телескоп нацелить да посмотреть».
Возможно, и даже, скорее всего, наверное, этот, ощущаемый им образ на самом деле «выглядел» совершенно не так, как ему это показалось — просто, встречаясь с новым, неведомым ранее явлением, наш разум пытается подобрать ему наиболее подходящую аналогию из своего арсенала известных и уже устоявшихся понятий и определений. И точность приближения к действительности в отображении нового явления будет тем выше, чем богаче и обширнее этот арсенал.
Через некоторое время он с неохотой оторвал «взгляд» от внутреннего мира Стекляруса и перевёл его на Снеж — непохожесть и похожесть одновременно — другая форма облака и другие очертания «созвездий», вихрей и потоков — свой уникальный мир. Мэт не считал себя романтиком, наверное, потому, что не знал точно, что это такое, но сейчас он залюбовался красотой внутреннего мира своей недавно обретённой подруги, и с замирающим дыханием следил за стройными изменениями в его структуре. Это было нечто невообразимое — вселенная Снеж казалась ему прекраснее всего, что он когда-либо видел. Во-первых, это сияющие своей чистотой и необычайной сочностью краски, во-вторых, это плавные и изящные изгибы звёздных спиралей и скоплений, в-третьих, это кристальная ясность и прозрачная глубина всего её облачного образа, в-четвёртых… в-пятых… Он заворожено смотрел и смотрел не в силах отвести «взгляд» от этого дивного видения, а Снеж всё беседовала со Стеклярусом, и в её внутреннем мире происходили самые разнообразные изменения, и неожиданно он понял, что улавливает, чувствует суть этих изменений. «Это, наверное, её эмоции, её настроения, подумал он. Если так дальше пойдёт, то я смогу видеть и понимать всю её внутреннюю жизнь. Совершенно неясно, зачем мне это надо, и почему именно мне, но, что я могу с этим поделать? Я этого не хотел, я даже не знал, ни сном, ни духом, что такое, возможно, что вообще возможно такое хотеть».
Наверняка мой дрон снова тут не причем, наверняка это я сам так умею. А роль дрона во всём этом не более чем роль мушки на конце ствола — просто помогает прицеливаться. И стоит один раз «прицелиться», или, вернее, настроиться на кого-то, как дрон становится ненужным. И чтобы в этом убедиться, и чтобы не было больше сомнений на это счёт… Он снял перчатки и обруч, бросил их на стол, и, для чистоты эксперимента вырубил ещё и компьютер, нисколько не заботясь о корректности своих действий по завершению соединений и программ. Глубоко вдохнул, задержал дыхание, и медленно выпуская воздух сквозь сжатые губы, закрыл глаза. Экраны погасли, и компьютер затих. В комнате воцарились темнота и тишина. Плотные шторы не пропускали даже всполохи рекламных иллюминаций над административным центром их района. Вначале было пусто. А потом, далеко на западе, сквозь закрытые веки, опущенные шторы и тысячи километров зимней темноты, он увидел то, что ожидал, и совершенно уже этому не удивился…
Он лежал одетым на своей не расправленной кровати и спокойно спал. А его внутренний мир на подсознательном уровне вёл титаническую работу — усваивал и упорядочивал полученную за день информацию. Отголоски и промежуточные результаты этого труда иногда выдавались наверх, на рассмотрение дремлющего сознания, в виде сновидений с образами, звуками и ощущениями впечатлений, и далее, закреплённые ассоциативными связями, отправлялись на хранение в сплетения нейронных сетей и использовались по необходимости.
Во сне он видел себя одновременно и со стороны, и изнутри — такой огромный, бескрайний, живой мир с сияющими звёздными россыпями обиталищ разума и таинственными тёмными туманностями первобытной, неосвоенной материи. По стремительным транспортным магистралям силовых полей неслись потоки энергетической плазмы, питающие все происходящие в этом мире события. Радужными всплесками радиаций вспыхивали мыслительные процессы, пронизывая упорядоченные структуры хранилищ жизненной информации, с газообразными облаками эмоций и пылевыми поясами несформировавшихся ещё понятий.
Интересно, думал он во сне, это всё очень красиво и познавательно, но где нахожусь здесь я? Где моя душа, которая определяет именно меня, а не какой-то там мыслительный процесс? Душа должна быть чем-то особенным, чем-то очень своеобразным, чтобы быть узнанной сразу и однозначно. Но, ничего подходящего под эти свои представления он не видел. Процессы, поля, потоки, области, вихри… Должна же где-то быть душа. Не может же быть так, чтобы её не было. Не зря же мы говорим — «на душе полегчало», «душа просит», «от души желаю», «душа поёт», «душенька моя»… так что, определённо должна быть душа. Может, у меня ещё не хватает сил, чтобы видеть? Или, может, у меня не хватает ума, чтобы понять то, что я уже вижу? Жалко, что я не астроном, думал он, может быть, будь я астрономом, я бы лучше разобрался, что здесь и как? Или, может, будь я каким-нибудь учёным, хотя бы, например, экономистом, я бы лучше мог понять, что я сейчас здесь вижу? В смысле, точно бы разобрался. И самое главное — как мне теперь с этим быть, и что мне теперь с этим делать?
А мир его жил, не задаваясь подобными вопросами, своей неведомой и непознанной жизнью. В нём постоянно что-то происходило — вот, блеснув яркой вспышкой новой звезды, пришла к нему мысль: — «Был я раньше просто психом, а теперь стал психом ненормальным». Звезда угасла — мысль ушла. Вот зелёная вспышка в прагматичном шаровом скоплении: — «Всё, в понедельник иду в кадры требовать восстановления в прежней должности, старых глюков у меня уже точно не будет». Вот туманными, лиловыми облаками вторглись в поле его «зрения» смутные сомнения:
— «Да я ли это? Да со мной ли всё это творится? Может, во сне мне просто снится сон — что я пошёл на Остров, встретил Снеж, разбудил Синего в своей душе и вселил его в лохматую точку, что Валетчик заменил Стекляруса, и что я могу видеть разные непонятные штуки, например, как вокруг Снеж крутится чёрная муха…»
И из мрачных пустот диких неосвоенных пространств гулким эхом донеслись до него неясные раскаты волн смутного беспокойства:
— «Что это за муха такая странная? Чего она к ней прицепилась? И не причинит ли она ей вреда или, не дай бог, какого-либо ущерба? В смысле, не опасно ли это?»
И пошли по бескрайним пространствам его внутреннего мира вспыхивать и разгораться разные встревоженные мысли на тему — что такого страшного может представлять эта муха для Снеж, да и муха ли это вообще, ведь зима на дворе, и все действительно нормальные мухи спят до весны снулым сном. И затмив все эти неоформленные до конца сомнения и волнения, полыхнула в центре звёздного роя Верности и Долга ослепительно чёрная ультрафиолетовая вспышка сверхновой:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
