— А что будет?
— Штраф. Лютует старый Бродский. Зря он народ гневит…
Неожиданно из кустов выскочил сельский хлопец и побежал прямо к дядьку Антону. Юра узнал в нем приятеля Тимиша — Олексу. Он жил рядом с дядьком Антоном.
Юра схватил карпа под жабры и побежал к нему показать, но тот даже не посмотрел. Каким-то сиплым голосом он прокричал:
— Дядько Антон, меня батька послал, велел сказать, у вас в хате жандармы, вас шукают. Батька сказал: вам до хаты нельзя, вам тикать надо!
— Вот на том, хлопец, и тебе и батьке твоему спасибо. Надо сматывать удочки!
— Мы сейчас! — отозвался Юра. — Алеша, ты эти две сматывай, а я вот эти!
Дядько Антон глубоко вздохнул:
— Ну, хлопцы, забирайте всех карпов. Я пошел…
Юра хотел дать Олексе карпа, а тот не взял, махнул рукой и побежал.
Дядько Антон быстро зашагал через поле к конюшне. А мальчики тащили каждый по два карпа, схватив их под жабры, да еще удочки. Карпов дядька Антона пришлось бросить в пруд — тяжело нести.
Гордый своей добычей и обеспокоенный за дядька Антона, возвращался Юра домой. Алеша убежал к отцу.
Несмотря на ранний час, дома уже встали.
— Не ходи к папе, он занят! — предупредила мама, взволнованно ходившая по столовой.
— Отнеси эту мокрую гадость на кухню! — добавила тетя Галя, с отвращением глядя на рыб, которых Юра держал в каждой руке, а они доставали хвостами до пола.
Это такие-то карпы да мокрая гадость?! Ну уж!..
Возмущенный Юра пришел к Арише. Уж она-то поймет!
Ариша ахала и удивлялась. Неужели Юра их поймал? Да такие рыбины могли его и в пруд утащить! А потом рассказала, что ночью в училище приезжал жандарм, чтобы арестовать Антона Семеновича, а его нигде не оказалось. Сейчас жандарм у отца. И там сидит еще Леонид Иванович Кувшинский.
Юра тотчас ринулся к кабинету. Мама с тетей Галей его не заметили, и он успел услышать сказанные скрипучим голосом Шир-хана слова:
— Прошу передать господину жандармскому полковнику, что я и остальные преподаватели, кои считают себя верноподданными нашего государя императора, не сможем терпеть дальше у себя под боком беглого ссыльного, опасную личность которого несомненно надо установить, равно и выяснить, чем он занимается здесь, злоупотребляя кое-чьим покровительством…
5
Дверь распахнулась, и сутулый Леонид Иванович пропустил вперед себя… Юра даже попятился! Кого бы вы думали? Его давнего врага — того самого жандарма, который схватил его на станции и которого он ранил кинжалом! Эх, лучше бы он убил его тогда!
Следом за жандармом и Кувшинским вышел хмурый папа. Он сердито дергал себя за ус. Увидев Юру, позвал его в кабинет, а мама пошла проводить посетителей.
— Ты рассказал кому-нибудь о найденных револьверах? — спросил папа, поставив Юру между колен.
— Честное слово, никому! А что? Ведь это нам привиделось, наваждение было.
— А об этом наваждении ты рассказывал?
— Никому.
— Молодец! Если тебя об этом кто-нибудь спросит, даже жандарм, говори: «Я ничего не знаю, ничего не видел». Расскажи только о своем кладе на кургане: старый кинжал, обломок сабли.
— А я знаю, кто ябеда!
— Кто? — насторожился отец.
— Шакал Табаки, Борька. Он, наверное, выследил, что дядько Антон слепок сделал с каминьцев.
— Ах вот как… Может быть…
— Дядьку Антону будет плохо?
— Если его найдут, ему будет плохо. А. сейчас иди гуляй. Хоть на конюшню…
— Можно? — обрадовался Юра. — Я никому ничего не скажу.
— Ну, Ильку ты можешь рассказать о приезде жандарма — по секрету, конечно, а больше никому! Да он, наверное, и так знает. Заодно отнеси ему, пожалуйста, деньги за то, что он тебя учил ездить, верхом. — И отец протянул Юре бумажку в двадцать пять рублей. — И не болтай! Понял?
Юра нерешительно взял. Он знал, как бережно мама тратила деньги и требовала этого от других, так как они купили осенью в кредит небольшую дачу с виноградным участком в Крыму, возле Судака. Долго собирали деньги, даже у бабушки одолжили. А двадцать пять рублей — это очень много. Но для Илька, конечно, ничего не жалко.
— Скажи-ка, а твой Алеша не проболтался о револьверах?
— Так это же было наваждение.
— Я и говорю про наваждение. О привидевшихся револьверах. А этот шакал Табаки, то есть Боря, не знал?
— Нет. Мы не говорили.
— Ну ладно, беги!
И Юра побежал, сжимая в руке сложенную двадцатипятирублевку. Перед дверями конюшни, засунув руки в карманы, Илько беседовал с двумя молодыми кучерами. Когда Юра подбежал, они замолчали.
— Можно дать Рогнеде сахар? — спросил Юра.
— Не время, Юр! Ты бы гулял себе, — хмуро ответил Илько.
— Ну, пожалуйста! Я только дам и сейчас же убегу.
Илько недовольно крякнул, многозначительно поглядел на конюхов, будто желая их о чем-то предупредить, и пошел в конюшню.
Рогнеда стояла в первом же деннике направо. Юра любил эту красивую, спокойную с людьми и такую ровную на бег лошадь и верил, что Рогнеда его тоже любит. И сейчас, при виде Юры, она насторожила уши, призывно заржала и уткнулась носом в решетку двери.
Илько отодвинул задвижку и приоткрыл дверь. Юра сунул Ильку в руки бумажку и на вытянутой ладони протянул белый кусочек Рогнеде. Она щекотно коснулась своими мягкими губами его ладони и захрустела сахаром.
Илько свистнул от удивления, а Рогнеда мгновенно вскинула голову кверху. Юра оглянулся. Илько двумя руками держал двадцатипятирублевку за концы и недоуменно вертел ее и так и сяк.
— Твой отец, Юр, наверное, забыл, что он уже уплатил мне три рубля. Неси деньги обратно.
— А на Орлике можно посидеть? — Юра просительно заглянул в лицо Ильку и увидел, как досадливо сжались его губы.
— На! — Он протянул деньги. — Гуляй! Некогда!
— Сейчас что-то скажу и уйду! — обиделся Юра, пряча руки за спиной. — К нам приходил жандарм. Спрашивал про дядька Антона, куда он ушел. А сейчас жандарм поехал к Бродскому за черкесами, чтобы поискать его в Грачьей роще, а потом в селе… Это все Борька, шакал Табаки, наябедничал своему отцу.
— Ты где это слышал? — Илько даже присел и заглянул Юре в глаза.
Юра упрямо сжал губы и опустил голову.
Илько приподнял пальцами его подбородок. Юра не поднимал глаз, и губы его были крепко сжаты рубчиком. Илько поднялся и сильно потер ладонью лоб.
— Это я только вам говорю — больше никому!
— Тэк-с! Нам такое слушать ни к чему! За деньги, скажи отцу, большое спасибо. Ну, Юрко, и молодчага же ты, что… хорошо учишься. За это я тебе позволю посидеть на жеребце.
