Конечно, оставалась куча проблем, связанных с ограниченностью доступных материалов и средств их обработки, но это уже было заботой местных кадров. Получив принципиальную схему, угличские-ремесленники, на мой взгляд, вполне могли выдать работающий прототип.
Устройство чесалки с вращающимися зубчатыми валами восхитило плотника Савву.
— Ловко как, яз же два дня очей не смыкал, удумывал, как гребни к палкам приспособить, да чтоб ходили ровно, а эвона как всё просто.
— Раз тебе это просто, служить тебе механиком за мной, — развеселился я энтузиазму плотника, одним долотом, топором да буравом воплотившего в жизнь большую часть замыслов своего сумасбродного князя.
— Что ж се за чин? Ослобони, княже, яз к древодельству более обвычен, а тута, видать, за Камень[102] ехать придётся, — насторожился Савва, именуемый мною по отцу Ефимовым.
— Не тужи, это не меха добывать, эт самодельные штуки творить, чтобы они сами нужные дела работали, — успокоил я мастера.
— Розмыслом, значит, — перевёл на свой лад Савва. — Такое мне, мню, по силам.
До нашего отъезда этот древоделя успел сделать ещё две пары колодок с клиновым расширением, которые оставили бездельничающим пряхам с заданием на них пробовать вылепить обувь из войлока. Что валенки именно лепятся, и ещё обрабатываются горячей и тёплой водой, помнилось мне всё из того же памятного тура по Волге, вроде бы в каком-то городке наличествовал в свое время целый музей валяной обувки.
За двенадцать дней до Рождества из Углича выдвинулось сразу несколько отрядов. Мы с кузнецом Акинфовым, Жданом, Бакшеевым и с тремя охранниками двинулись в сторону Кашина. Три небольших обоза под охраной шести дворян двинулись на Москву, Ярославль и Вологду. В эти города на санях отправлялись изготовленная Акинфовым сталь да остатки мехов из кладовых Тучкова. Слишком уж острая нужда в деньгах нас прижала, поэтому приходилось обращать в монету остатки царских подарков. В приказчики с торговыми санными поездами Ждан отрядил самых доверенных людей. На Москву ещё отправился подьячий Семён Головин, бить челом о печати своего учебника арифметики. Также назначенным торговцам от удела вручили списки того, что поискать в продаже, и если и нету, то хотя бы прицениться по расспросам. Требовались мне практически все образцы сырья и полуфабрикаты, что можно было найти в продаже, а именно — квасцы, металлы, кроме железа, прочие минералы, очищенные и в рудах, и обязательно купоросы, хотя бы для того, чтобы разобраться, что это за штуки.
На подъезде к Кашину наш отряд повстречал разъезды московского войска, собиравшие фураж и провиант для идущих к Твери полков.
— Рать уж за Новгород должна нынче поспеть, — удивился такой встрече Бакшеев.
— Заместничали[103] воеводы, челом друг на дружку в отечестве били, пока их царь да бояре судили, чуть не две седмицы прошло, — охотно пояснили причину задержки войсковые фуражиры.
— Каждый божий день дорог, а наши начальные люди прю междусобойную[104] учиняют, — расстроился Афанасий. — Пущай вся страна огнём горит, они с места не двинутся, лишь бы родового местного счёта не потерять.
— Да бояре и окольничьи и далее бы судили да рядили, да царёв слуга Борис Фёдорович Годунов умолил государя дать им невместные грамоты.[105] Також пообещал он пред всем войском, что ежель кто над врагом лукавством победу учинит аль хитрым, або тайным делом, не в укор то будет, и награда за то выйдет великая, может, и богаче, чем за прямой бой, — поделились последними новостями словоохотливые воины.
— Вот оно как, рачительно рассудил боярин, — одобрил такой наказ пожилой рязанец.
Ещё через два дня мы уже въезжали по Большой Углицкой улице в Городецк, главный город Бежецкой пятины. Встречали нас на удивление приветливо. Несмотря на крепкий мороз, на улицу вывалило немало народа. Чем я так полюбился абсолютно мне незнакомым бежичанам, было совершенно непонятно. Для нашего постоя освободили хоромы городского приказчика, их начисто отскоблили и даже, кажется, обкурили ладаном. Не успели мы расположиться, как волной пошли челобитчики с дарами, опять же чем конкретно им мог помочь князь Угличский, было не ясно. Из потока просьб я понял, что посадских до смерти достала городская администрация и покрывавший её дьяк из четверти Петелина. Каждый второй просил, чтобы я бил царю Фёдору Ивановичу о пожаловании мне их городка в удел, некоторые намекали, что есть у меня на него какие-то права.
— Слухи-то, мол, великий государь Иоанн Васильевич сыну молодшему по духовной отписал многия города, Городецк этот, Ростов, Тверь, да ещё разные другие, сказывают, а бояре будто скрыли грамоту ту, — досадливо махнув рукой, прокомментировал эти просьбы Ждан. — Вот и уговаривают тебя от брата правды доискиваться, мнят, что кормить одного князя полехше будет, чем дьяков четвертных.
— Что, разве завещали такое мне? — вопрос меня крайне заинтересовал. Правда, называть завещателя, царя Ивана Васильевича, отцом мне было трудно, можно сказать, язык не поворачивался.
— Может, лжа сие, а может, и нет, — уклончиво ответил Тучков. — Батюшка твой, царство ему Небесное, переменчив нравом-то был. Он этих грамоток и десяток написать мог. Старые сжечь, вестимо, должны, но может, где в приказах и валяется какая, там сам нечистый ногу сломит.
Вид у меня стал мечтательным, только от одной мысли о возможности такого кардинального расширения удела.
— Не просил бы ты, княжич, городов сих, — заметив мой настрой, предостерёг верный дядька. — Скорей лиха выпросишь. Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою.
Очередной челобитчик оказался игуменом Введенского монастыря, тоже чем-то изобиженным от городских властей. После уже традиционных жалоб и просьб о переписи города в мой удел он вдруг посоветовал действовать в этом вопросе через старцев Троице-Сергиевой обители, которая владела огромными вотчинами и в Угличском уезде и в Бежецкой пятине. Особо рекомендовал священник жалиться о том монаху Варсонофию, довереннейшему духовнику царя Фёдора Иоанновича.
— Знаю я того святого старца, дай бог свидимся, обмолвлюсь о том с ним, — произнёс я озадаченно.
Кто бы мог подумать, что виденный мной в Троице благообразный крепкий старик есть один из тех немногих людей, которые имели прямое влияние на моего крайне религиозного царственного брата.
Выехав поутру из Городецка, я пытался узнать мнение Ждана относительно просьбы о пожаловании в удел сего града через настоятеля и приближённую к нему братию Троице-Сергиева монастыря.
Менять свои рекомендации Тучков не хотел, отговорившись пословицей:
— Не буди лихо, пока оно тихо!
Еще за несколько часов до подъезда к Устюжне-Железнопольской стало ясно, что въехали мы в металлургический край. Во все стороны от дороги, идущей по реке Мологе, курили дымы из ям, в которых пережигали древесный уголь. Ближе к городу виднелись работавшие плавильные домницы, только невооружённым взглядом их насчитывалось не менее двадцати, и это несмотря на совершенно не сезонный, зимний период. По въезде в Устюжну энтузиазм мой угас, два из каждых трёх домов стояли покосившимися и заброшенными, запустение царило страшное.
Встретивший нас городской приказчик Устюжны Иван Федотов на вопрос, куда же подевались жители, пояснил:
— Да уж лет двадцать как мор пришёл на посад, после того народу померло изрядно, а подати подняли. Вот и бежит чёрный люд прочь.
Похоже, и в этом городе присутствуют перегибы в налоговой политике.
На центральной площади перед дьяческой избой собралась небольшая кучка народа, которая яростно перебранивалась со стоящим на крыльце чиновником. Тот уже криком сорвал себе голос и лишь сипел и грозил кулаком.
— Чего эт тут за брань, так, гляди, и драка начнётся, — полушутя-полувсерьёз произнёс Бакшеев.
— Эх, — махнул рукой устюженский голова Иван. — Дьяк пушечного приказа царёв урок привёз новый, с ковалями рядится.
— Сдаётся, ряд энтот не рукобитьем, а душегубством кончится, — продолжал сомневаться в нормальном течении коммерческого спора Афанасий.
— Требует великий государь к лету изготовить полтыщи пуд ядер железных, — пытался объяснить ситуацию Федотов. — Кузнецы работу брать отказываются, за то батогами на правеже дьяк им грозит.
— Так се измена прямая, а ты, гляжу, ей потакаешь, — голос воинственного рязанца зазвенел сталью. — Первым делом зачинщиков сыскать. Потом от них допытаться, кто подбил их на эдакое дело, чтоб московский пушечный наряд припасов лишить.
— Не верно яз сказывал, — поправился городовой приказчик. — Брать не отказываются, а бают, плата вельми мала, не сделать за такую дешевизну.
