Теперь он вышел перед всеми нами — маленький, седой, с дряблой кожей на щеках, склонил голову и, когда мы все притихли, сказал нам:
— Дорогие ребята! Вам всем пришлось пережить войну. Вам было голодно и трудно. Мне очень хочется, чтобы у вас была теперь светлая, интересная жизнь. Вы правильно поступили, что пришли к нам учиться. Вы получили хорошие профессии. Для мужчины это самое важное дело. Вы только представьте, как жить мужчине без умения в руках. Да никак ему не прожить.
Директор склонил голову набок, помолчал, улыбнулся:
— Ведь за него ни одна девушка замуж не пойдет.
После этих слов всем стало весело.
— Да, да, — снова тихим голосом сказал директор. — Никуда от этого не уйти — мальчики становятся мужчинами, девочки женщинами, а мы, ваши воспитатели, — стариками и старушками.
Теперь уже заулыбались мастера, и седой высокий преподаватель математики, и полная миловидная учительница литературы, и сутулый, строгий наш историк, и даже толстый Черчилль. Я как будто бы впервые их увидел, они оказались вовсе не суровыми, а мягкими, простодушными и застенчивыми людьми.
— Таков закон жизни, — продолжал директор. — И нам всегда будет приятно знать, что вы, наши воспитанники, стали хорошими людьми, нашли свое место и все у вас надежно и прочно. Всего вам доброго, дорогие ребята.
Мы хлопали директору долго, изо всех сил, а он был смущен и взволнован и тоже бил в ладоши.
* * *
Как хорошо он сказал, что все у нас должно быть надежно и прочно! Работа, друзья, дом, любимая девушка, здоровье — вот про это про все он и говорил. Но есть ли все это у меня? Здоровья — сколько надо, могу отбавить кому-нибудь. Дома у меня нет, но есть друзья: Дед, Андрей, Володька. Вот он стоит, мой сильный, всегда спокойный, а сегодня огорченный прощанием мой верный друг. Как же так получилось, что его, самого старательного из нас, не хотят оставить в седьмом цехе? Кто виноват? Бригадир? Мастер? Начальство училища? Надо бы с кем-то поговорить, но с кем? Кто может сказать наверняка — да или нет? Вот если бы начальник цеха вступился или дядя Яша. Ну конечно, дядя Яша. Уж он-то сможет сделать все, что надо. Нужно сегодня, сейчас, сразу после линейки или завтрака пойти к нему и все объяснить. А вдруг оставят одного только Володьку, а мне скажут: нет, двоих — слишком много в один цех. В лучший цех завода нужны опытные рабочие. Но разве напрасно мы учились три года, разве мало мы знаем? Надо обязательно поговорить с дядей Яшей.
— Володька, пойдем на завод, — сказал я шепотом.
— Зачем это? — буркнул мой друг.
— Есть мысль.
— Валик хочешь стащить на память, — невесело усмехнулся Володька.
— С дядей Яшей поговорим.
— А чего с ним говорить. Старикан припомнит наш разговор про зарплату — и привет.
— Не такой он. Пойдем, он обещал, поможет. Поедим — и туда, ага?
— Слушай, Лёпа. Может, не стоит?
— Кончай ты. Рванем по-быстрому. Сегодня весь день будет у нас такой — кто куда.
Как хорошо все начинается, думал я. Утром попили чай вместе с Андреем, поговорили. Все нормально. Новенького парня привели. Теперь договоримся насчет Володьки. Его оставят, это уж точно. Дядю Яшу все уважают. А я его уговорю. Сегодня у меня такой день, что все должно получиться. Успею и то, и это. Потом купим с Володькой все, что надо к дню рождения. Потом… Эх, скорей бы кончалась линейка.
Но мы не смогли пойти на завод ни сразу после торжественной линейки, ни после завтрака — начался шум, гам, беготня по коридору из класса в класс. Не было в нашей суете ни определенного смысла, ни цели, просто не сиделось на месте в выпускной день, и нам с Володькой не хотелось уходить от всего этого. А мне особенно, — я почти каждому успел сообщить, что у меня сегодня день рождения, многим говорил по нескольку раз, и все поздравляли меня снова и снова, хлопали по плечу и, как заправские гуляки, выкрикивали, потирая руки: «Так надо бы по этому случаю, того…» Или: «Что же ты раньше не сказал, мы бы кое-что сообразили…» С моих губ не сходила улыбка, и я никому не напоминал, что говорил о своем празднике еще несколько дней назад.
В коридоре я встретился с мастером. И только хотел сказать ему, что у меня сегодня праздник, как он сам слегка толкнул меня в бок:
— Поздравляю. Теперь ты мужчина. Эх, где мои семнадцать лет?! — Мастер улыбнулся, потер шею. — Идем-ка со мной, — сказал он. — Я тебе кое-что дам на память.
Мы пошли в мастерскую. Мастер подошел к своему столу, порылся в ящиках и достал металлический кубик:
— Вот это помнишь?
— Еще бы, — удивился и обрадовался я. Передо мной лежала самая первая моя деталь. Месяца два я шаркал ее напильником, добивался ровной плоскости, чтобы «по линейке и под угольник». Маленький кусочек металла натрудил на моих ладонях первые мозоли, подарил моим пальцам и рукам первые навыки, первую хватку. А сколько пришлось попотеть, позлиться, сколько раз мастер досадливо говорил мне: «Горбатая, горбатая — это же Эльбрус, а не плоскость. Давай-ка еще потрудись, чтобы зазорчик под линейкой был только для комариного носа». И вот он, кубик, передо мной — уже холодный, без блеска, чуть-чуть покрывшийся ржавым налетом. Я взял его, подержал на весу.
— Береги, — сказал мастер. — Это тебе как орден за труды. Все начинается с болванки.
Открылась дверь. Вошли ребята. Володька, Завьялов, Иван Колесников. Они окружили меня, каждый хотел подержать мою деталь в руках.
— Дайте и мой кубик, — сказал Володька.
— И мой, — сказал Колесников.
— И мой, и мой, — стали просить ребята.
Мастер снова порылся в ящиках и выложил на стол еще несколько кубиков:
— Выбирайте, бракоделы. Вспоминайте свои грехи.
Ребята зашумели, заспорили, узнавая и не узнавая свои детали. В мастерской вскоре оказалась чуть не вся группа, и всем хотелось взять на память первую свою работу.
— Выходит, что я тебя ничем не отличил, — сказал мастер. — А ты ведь сегодня именинник. На вот тебе еще твой гаечный ключ, и плоскогубцы, и молоток. Можешь взять и напильник. На этих китах держится все наше слесарное дело. Без них и станок не отремонтировать, и блоху не подковать.
— Скажите, а кто из нас оказался самым лучшим учеником? — спросил кто-то.
— Самым лучшим? — переспросил мастер. — Это смотря как поглядеть. Сразу не ответишь. Хорошо работает Завьялов. Болтун немного, но это ничего, дело проходящее. Колесников — тоже старательный парень, да и ты, Леня, ничего — не жалуюсь. Многие из вас будут неплохими рабочими. Но самый лучший — вот он, Вася Степанов.
Вася стоял в сторонке. Маленький, светловолосый, лицом похожий на девочку. Он был самым тихим и скромным из всех нас. Работал он за дальним верстаком, сидел на последней парте, не бузил, не дрался. На уроках физкультуры учитель иногда посмеивался над его тощими руками, заставлял почаще подтягиваться на турнике. Но Вася едва-едва поднимал свое легкое тело и ничуть не обижался на шутки мальчишек. Он только румянился от застенчивости. Он и теперь покраснел, услышав похвалу мастера.
— Да, Вася, это верно. Уж теперь я тебе могу это сказать, на прощанье. Каждый должен знать свои достоинства и недостатки. Ты, Вася, много думаешь, когда работаешь. И не о чем-нибудь, а о деле. Я доволен всеми твоими работами. Сдавал ты их не раньше всех, но зато к твоей работе не подкопаешься. Ты взял свой кубик?
— Взял, — ответил Вася.
— Ну-ка дай на минутку, — попросил мастер. И, поворачивая металлический кубик в пальцах, стал показывать нам его. — Видите, какие у него фасочки по краям? Идеальные. А плоскость? И по линейке, и по угольнику. А штрихи? Не туда-сюда, все в одном направлении. Штрих к штриху. Залюбуешься. Это же элегантная работа, — восторженно заключил мастер. — Знаешь, Вася, оставь-ка свою работу на память. В назидание другим.
Я позавидовал Васе. Мне захотелось, чтобы и мой кубик остался у мастера на память, да и многие ребята, судя по их лицам, хотели бы того же.
— В общем, идите гуляйте, — сказал мастер. — И ни пуха вам ни пера, как говорится. Помните: ремесленник — это не халтурщик, а молодой специалист высшего класса. Так должно быть, по крайней мере. Не хочу краснеть за своих учеников. Ясно?
Мы все хором, как на линейке, ответили: «Ясно!» — но долго еще не расходились. Расспрашивали мастера, разговаривали с ним. Всех беспокоило предстоящее распределение. А потом, когда снова началась суета в коридорах училища, Володька подошел ко мне, спросил негромко:
— Лёпа, может, сходим?
— Какой разговор. Бежим!
Мы с Володькой выбежали на улицу и помчались к заводу, который был недалеко от училища.
— Если мы там все решим, мастак поддержит! — крикнул я на бегу.
— Посмотрим, — ответил Володька, шумно посапывая рядом со мной.
Вот и завод. Открываем тяжелые двери, поднимаемся по ступеням к проходной.
