В свою очередь корпорации продолжали сотрудничать с Кремлем, но происходило это уже совершенно иначе, чем в годы Ельцина, когда решающую роль играли личные связи. Единоличное принятие решений и произвол хозяев, бессмысленно ворочающих случайно доставшимися им миллионами, уступили место организованным бюрократическим процессам, как на уровне компаний, так и на уровне государства.
Как бы ни жаловались на жизнь либеральные публицисты, как бы ни сетовали журналисты и бизнесмены на засилье бюрократии, на самом деле именно при Путине российский капитализм начал хоть в какой-то степени соответствовать мировым нормам. И кстати, недовольство чиновничеством является нормой для любого бизнесмена в любой стране.
Чиновники стали получать места в правлениях корпораций, где все еще присутствовал государственный капитал. С точки зрения либералов это - ужасающее свидетельство «огосударствления экономики». Однако на практике не столько государство подчиняет бизнес, сколько интересы бизнеса подчиняют себе повседневную деятельность правительства. Контролировать чиновников, состоящих в руководстве компаний, власть практически не может, да и не хочет. Никаких официальных механизмов контроля над государственными пакетами акций нет. Зато чиновники используют свои позиции для того, чтобы подчинить правительственные решения корпоративным интересам. Когда нам говорят, что государство владеет половиной акций «Газпрома», на практике это означает лишь то, что «Газпром» владеет по меньшей мере третью российского государства. Ради его интересов развязываются газовые войны то с Украиной, то с Белоруссией, ради поддержки нефтяников девальвируют рубль, ради спасения заигравшихся банкиров растрачиваются последние деньги, ранее закачивавшиеся в Стабилизационный фонд. Только очень наивные люди могли думать, будто эти средства накапливаются ради защиты государственных или общественных интересов. На самом деле это был резервный фонд крупного бизнеса, переданный на хранение государству. Это с самого начала понимали все. И действовали соответственно.
В чем здесь специфика России? Ни в чем. Нет никакой специфики. Есть только масштабы и наглость, с которой эгоизм элит претворяется в практическую политику под аккомпанемент филистерских всхлипываний бессильного гражданского общества, делающего вид, будто оно представляет какие-то моральные или политические принципы, отличные от принятых в среде начальства.
Еще Ленин в начале ХХ века написал про сращивание корпоративного аппарата с государственным. Это норма монополистического капитализма, утвердившаяся на Западе задолго до того, как она проявилась в России. Только на Западе, в условиях демократии и гражданского общества, чиновники и руководители бизнеса принуждены лицемерить, придавая благопристойный вид своим связям, смысл которых, впрочем, с полной очевидностью проявляется в моменты кризиса. Власть корпораций оформляется демократическими институтами так же, как брачные торжества придают респектабельность сексу. Хотя и до брака, и после, в постели люди делают примерно одно и то же.
В России, напротив, лицемерит гражданское общество, утверждающее, что отстаивает некие «цивилизованные нормы». На практике, эти цивилизованные нормы давно и агрессивно внедряются в жизнь нашей страны, и в этом наша трагедия. Проблема не в том, как бы получше и побольше внедрить в России (или в Китае, Парагвае, Антарктике) требования буржуазной цивилизации, а в том, как справиться с этой цивилизацией прежде, чем она окончательно доконает человечество.
Сращение государственного аппарата и капиталистических монополий Ленин считал одним из признаков империализма. Российская власть, чуть оправившись от унижений 1990-х годов, сразу же стала демонстрировать признаки империалистического поведения. Ругают ее за это и левые, и либералы. Ругают дружно, захлебываясь от праведного гнева и демократического пафоса. Только надо уточнить, что такое империализм. А это есть не что иное, как агрессивное, вплоть до применения вооруженной силы, отстаивание интересов своего капитала на международной арене. Основа империализма все в том же сращении государственного аппарата и монополий. Они нуждаются друг в друге и прекрасно работают вместе. Идеи, лозунги, патриотическая риторика - все это очень мило и полезно, но только тогда, когда за этим стоит реальный интерес. Есть нефть, газ, металл. Есть Крупп, Дженерал Моторс, есть печально известная в Латинской Америке «Мамита Юнай» (Юнайтед Фрут). Теперь в этом же списке есть «Газпром», «Роснефть», «Русал» и многие другие.
Поток нефтедолларов не только способствовал внешней экспансии российского капитала, безудержному росту частной корпоративной бюрократии и распространению в ее среде наглого чувства самоуверенности и безнаказанности. Он дал отечественным компаниям, как на первых порах казалось, неограниченный доступ к международному банковскому кредиту. Дорогая нефть позволяла брать в долг любые суммы при полной уверенности должников и кредиторов в возможности эти средства вернуть. В итоге, имея огромное количество свободных денег, российский бизнес погрузился в долги. Не чувствуя себя ничем связанными, не испытывая никакой ответственности, корпоративные элиты формировали собственную стратегию развития так, будто никаких объективных ограничений не существует. Впрочем, здесь они тоже не были оригинальными - точно так же мыслили их коллеги в США, Западной Европе, Китае.
Между тем дорогая нефть сменилась дешевой, а мировой экономический подъем - глобальным кризисом. И не надо тешить себя иллюзиями: все только начинается. Это не легкое недомогание, а катастрофа. Не болезнь, которая «сама пройдет», а тупик системы.
У российской империалистической коровы обнаружились проблемы с рогами. И хорошо бы только это. Нашим элитам не повезло. Их в очередной раз подвела история. Они опоздали. Мировой капиталистический рынок, куда они так стремились, ради успешного участия в котором они прилагали столько усилий, совсем не похож на естественный и единственно-возможный порядок вещей. Глобальный корпоративный произвол привел планету к самому тяжелому экономическому кризису за все время существования человечества. Власть корпораций в России довела страну до того, что она оказывается на грани очередного финансового краха. Управляемая демократия, построенная на согласовании интересов элит, хозяйство в основе которого лежит перераспределение ресурсов между теми же элитами и компаниями, идеология, оправдывающая эту практику в качестве «особого пути» и «высшей миссии» для России - все это уходит в прошлое.
Капиталистический мир движется к полнейшему хаосу и Россия, как всегда, идет в первых рядах.
Переломный момент
От гламура к погрому
Современное общество ценит молодость. С ней связана красота, энергия, динамизм и другие качества, которые массовое сознание вплетает в свой социальный идеал, соединяя с более общими ценностями - развитие, успех и т. д.
Традиционная мораль, отождествлявшая старость с мудростью, заслугами и опытом, давно потеряла актуальность. Старость осуждена, а потому для людей любого возраста образцом становится молодежный стиль и жизненный уклад.
Молодость перестала быть синонимом бедности. В классической литературе образ юности был воплощен в фигуре нищего студента, молодого человека с яркими порывами и большими амбициями, но без гроша в кармане. Мы помним череду французских героев - от д?Артаньяна до Растиньяка, английских - Давида Копперфильда, Николаса Никльби, Оливера Твиста, есть и русские: самым запоминающимся из них остается, конечно, Родион Романович Раскольников. Многим из этих героев посчастливилось, другим - как Раскольникову - нет. Хотя Раскольников в финале романа отнюдь не раздавленное ничтожество - он находит для себя решение внутренних вопросов, в поисках ответа на которые, собственно, он и совершил преступление.
Герои Толстого, Тургенева или грибоедовский Чацкий представляют в русской литературе благополучное аристократическое сословие, но богатство и материальные возможности не воспринимаются в качестве их принципиальных характеристик. Их привилегированное положение подается авторами как данность. Переживания, мечты, разочарования этих персонажей никак не связаны с материальным успехом.
Богатство и в западной, и в российской литературных традициях связывалось со зрелостью, а то и старостью. Оно приходило с течением времени, иногда как соблазн, иногда как вознаграждение, его надо было заслужить, либо с ним надо было как с моральным вызовом справиться.
Соединение богатства и молодости стало ключевой темой неолиберальной пропаганды на Западе в конце 1980-х годов. Отчасти как результат реально происходивших в обществе перемен: капитал стремился вернуть себе динамизм и агрессивность, утраченные на протяжении ХХ века. Система перестраивалась, открывались новые отрасли и направления бизнеса, где деньги можно было сделать быстро. Социальный разрыв дополнялся разрывом между поколениями. К концу десятилетия резко выросло число молодых миллионеров, а один из итальянских журналов вышел с красочной обложкой, объявлявшей тему номера: «Diventare ricche a trentanni» («Разбогатеть к тридцати»). Молодость теперь связывалась с шикарными яхтами, роскошными машинами, дорогой одеждой.
