Четырехугольник бледного света вверху обозначил оконце на задней стене комнаты. Отодвинув раздвижную стеклянную дверь, со скрежетом скользнувшую по проржавевшим направляющим, Вассаго вошел в душевую. Если бы оконце было закреплено или разделено надвое рамой, у него ничего бы не вышло. Но ржавые петли свидетельствовали о том, что оно открывалось наружу. Толкнув его и ухватившись руками за подоконник над головой, он протиснулся в оконце и неслышно соскользнул на пожарную аллею позади мотеля.
Остановился, чтобы надеть свои солнцезащитные очки. Ближайший натриевый фонарь отбрасывал круг желтого, как моча, света, резавшего ему глаза, словно их запорошил сухой песок. Очки, превратив свет в янтарный, сняли резкую боль в глазах, и он стал видеть лучше.
Затем он двинулся вперед, прошел до конца здания, повернул направо на боковую улочку, затем, у следующего угла, снова направо, обогнув тем самым мотель. Скользнув за короткую часть Г-образного здания, он пошел по крытой пешеходной дорожке, бежавшей вдоль стоянки, до тех пор пока не оказался позади "понтиака".
В этой части мотеля все было спокойно. Никто не входил и не выходил из своих номеров.
Мужчина за рулем сидел, выставив руку из открытого окошка. Если бы он посмотрел в боковое зеркальце, он, может быть, и заметил бы крадущегося к нему сзади Вассаго, но его внимание было сосредоточено на комнате номер шесть в другом крыле Г-образного здания.
Вассаго с силой рванул на себя дверцу, и шофер, опиравшийся на нее всем телом, ехал вываливаться из машины. Вассаго, используя локоть как таран, нанес ему сильнейший удар в лицо, но, видимо, недостаточно сильный, чтобы тот потерял сознание. Шофер был потрясен ударом, но тем не менее попытался вскочить на ноги и броситься на Вассаго. Но он был толст и медлителен. Удар коленом в пах мгновенно пресек его намерения. Когда он, ловя воздух широко открытым ртом, грохнулся на колени, Вассаго ударил его ногой. Незнакомец упал на бок, и Вассаго снова ударил его ногой, на этот раз в голову. Мужчина, распластавшись на асфальте, затих, потеряв сознание.
Услышав испуганный вскрик, Вассаго обернулся и увидел светловолосую, с жеманными кудряшками шлюху в мини-юбке и мужчину средних лет в дешевом костюме и нелепом парике. Они как раз выходили из ближайшего номера. Оба они сначала уставились на лежавшего на асфальте мужчину. Затем как по команде перевели взгляд на Вассаго. Он, в свою очередь, в упор уставился на них и смотрел до тех пор, пока они не вошли обратно в свой номер и не прикрыли за собой дверь.
Потерявший сознание мужчина был очень тяжелым и весил явно больше двухсот фунтов, но Вассаго без труда поднял его. Перетащив обмякшее тело на другую сторону "понтиака", он опустил его на переднее сиденье. Затем сам сел за руль, включил зажигание и поехал прочь от "Голубых небес".
Проехав несколько переулков, свернул на улицу, по обеим сторонам которой стояли частные дома с приусадебными участками, построенные более тридцати лет тому назад и заметно обветшавшие. Вдоль перекошенных временем тротуаров росли лавры и эритрины, придававшие дряхлеющему кварталу своеобразный шарм. Вассаго остановил "понтиак" у обочины. Выключил мотор и фары.
Так как поблизости не было уличных фонарей, он снял свои темные очки и стал обшаривать карманы полулежавшего рядом с ним на переднем сиденье мужчины. Под пиджаком в кобуре у него под мышкой обнаружил заряженный револьвер. Переложил в свой карман.
В пиджаке у незнакомца оказалось два бумажника. В первом, толстом, было триста долларов наличными, которые Вассаго изъял в свою пользу. Кроме этого было несколько кредитных карточек, фотографии неизвестных ему людей, квитанция из химчистки, отрывной талон из молочного магазина на бесплатное получение призовой бутылки йогурта взамен купленных там ранее десяти других бутылок, водительские права, из которых он узнал, что мужчину звали Мортон Редлоу, проживающий в Анагейме, и разная другая мелочь. Второй бумажник был совсем тонкий и фактически оказался не бумажником, а кожаным переплетом двух удостоверений. Удостоверение личности было выписано на имя Редлоу и являлось патентом на ведение частного сыска, а другое удостоверение было разрешением на ношение личного оружия.
В бардачке Вассаго обнаружил только леденцы и детективный роман. Между сиденьями – жевательную резинку, мятные таблетки от дурного запаха, еще леденцы и помятый атлас Оранского округа.
Некоторое время он внимательно листал атлас, затем включил мотор и отъехал от обочины. Направлялся он в Анагейм, по адресу, указанному в водительском удостоверении Редлоу.
Спустя некоторое время Редлоу застонал и, приходя в сознание, задвигался на своем месте. Придерживая руль одной рукой, Вассаго другой вытащил револьвер, изъятый им у частного детектива, и рукояткой наискось ударил его по голове. Редлоу снова затих.
4
Одним из пятерых детей, сидевших вместе с Региной за столом в обеденном зале, был Карл Кавано восьми лет, поведение которого полностью соответствовало его возрасту. У него был паралич нижних конечностей, и он мог передвигаться только с помощью коляски, что уже само по себе тяжко для ребенка, но жизнь его была еще невыносимей из-за его патологической глупости. Как только на столе появились тарелки, Карл сказал:
– Обожаю вторую половину пятницы, а знаете почему? – и не дожидаясь ответа, продолжал: – Потому что по четвергам нам на обед дают бобы и гороховый суп и к полудню в пятницу можно обпердеть всю округу.
Его соседи по столу аж застонали от отвращения. Регина же даже ухом не повела.
Пусть Карл был трижды идиотом, но заметил он верно: на обед по четвергам им действительно всегда давали суп из лущеного гороха, ветчину, зеленые бобы, отварной картофель, приправленный растительным маслом, а на десерт – четырехгранник фруктового желе с белой нашлепкой наверху из какой-то подслащенной дряни, призванной имитировать взбитые сливки. Иногда монахини, ошалевшие от долголетнего пребывания в своих удушающих одеждах или просто от того, что им приспичило, ударялись в загул, и если это попадало на четверг, то зеленые бобы заменялись кукурузой, а если загул был диким, к желе подавали ванильное печенье.
В тот четверг меню не содержало никаких сюрпризов, но Регине было совершенно безразлично, чем их сегодня кормят, она наверняка не обратила бы внимания на то, что перед ней поставят на столе: изысканное блюдо из нежнейшей вырезки или коровью лепешку. Положим, коровью лепешку она, может быть, все-таки заметила бы, но тогда ей было бы и вправду все равно, что есть: что коровью лепешку, что зеленые бобы, которые она ненавидела всей душой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
