глаза, еще чувствуя горький вкус рассказанной истории. Заиграла другая, не знакомая мне песня. Я ощущала на себе пристальный, цепкий взгляд Руне, но не могла поднять голову.
Что-то мешало.
Я откинулась на спинку кресла, отвернулась к окну и негромко, почти только для себя, сказала:
— Люблю музыку.
— Знаю, что любишь. — Теперь его голос прозвучал твердо и ясно, но я уловила в нем намек, пусть и слабый, на нежность. На что-то мягкое и доброе. Заботливое. Я повернула голову и, когда наши взгляды встретились, не стала ничего говорить, а просто улыбнулась. Получилось как-то робко, но Руне тоже медленно выдохнул.
«Ровер» свернул налево и еще раз налево и покатил по темной проселочной дороге. Я не сводила глаз с Руне. Думала, какой он по-настоящему красивый. Представляла, каким он будет через десять лет. Конечно, возмужает. Раздастся в плечах. Оставит ли такие же длинные волосы? Чем займется в жизни? Чему себя посвятит?
Хорошо бы чему-то связанному с фотографией.
Раньше фотография была для него примерно тем же, чем для меня игра на виолончели. Она приносила ему душевное успокоение. Но после возвращения я с фотоаппаратом ни разу его не видела. И он сам сказал, что больше этим не занимается.
И вот эта новость опечалила меня больше всего.
Потом я сделала кое-что еще. Нечто такое, что уже давно сама себе запретила. Представила, как бы мы, вместе, выглядели через десять лет. Семейная пара. Апартаменты в нью-йоркском Сохо. Я готовлю в тесной кухоньке, пританцовывая под звучащую где-то на заднем фоне музыку. Руне сидит за столом, смотрит на меня и время от времени фотографирует. Документирует нашу жизнь. Вот он тянется ко мне и проводит пальцем по моей щеке. Я хлопаю его по руке и смеюсь. Ровно в тот момент, когда он нажимает на кнопку. Позже, ложась спать, я увижу эту фотографию на своей подушке.
Идеально схваченный момент во времени.
Любовь в застывшей жизни.
Я попыталась удержать этот образ и не удержала слезу. Несбыточный образ. Прежде чем упрятать его поглубже, я позволила себе ощутить мгновение боли. А потом — мгновение счастья: он удовлетворит свою страсть и станет фотографом. Я буду смотреть на него из своего нового небесного дома и улыбаться вместе с ним.
Руне ничего не заметил, он следил только за дорогой.
— Мне так недоставало тебя, — прошептала я. — Мне так тебя недоставало.
Он замер. Буквально застыл. Потом посигналил поворотником и съехал на обочину дороги. Я выпрямилась и посмотрела на него — что случилось? Мотор еще порыкивал под нами, но Руне убрал руки с руля и положил на колени. Какое-то время он молча смотрел на них, потом повернулся ко мне. Лицо его отражало какие-то внутренние терзания. Но оно смягчилось, как только наши глаза встретились.
— Мне тоже тебя недоставало, — хрипло выговорил он. — И я тоже по тебе скучал. Так скучал…
Он говорил правду. Мое сердце поверило ему и заколотилось так, что закружилась голова. Не зная, что еще сказать, я положила руку на приборную панель — раскрытой ладонью вверх. Несколько секунд Руне молчал, потом накрыл мою ладонь своей. Наши пальцы переплелись, и от этого прикосновения дрожь пробежала у меня по спине.
Вчерашний день смутил нас обоих. Никто не знал, что делать, куда двигаться, как найти путь назад — туда, к нам прежним. Это свидание было нашим новым стартом. Сплетенные руки — напоминанием. Напоминанием о том, что мы — Поппи и Руне. Что под всеми обидами и болью, под всем, что наслоилось за последние два года, остались мы, Поппи и Руне.
Двое влюбленных.
Две половинки одного сердца.
Меня совершенно не трогало, кто и что об этом скажет. Время было важно, но не столько для меня, сколько для Руне. Не разнимая рук, он включил мотор, и мы выехали на дорогу. А через секунду-другую я поняла, куда мы направляемся.
К бухте.
Мы подъехали к старому ресторану, веранду которого украшали гирлянды с голубыми лампочками, а возле расставленных под открытым воздухом столиков стояли большие электронагреватели. Машина остановилась, и я повернулась к Руне.
— Ты привез меня на свидание к бухте? В «Хижину Тони»?
Когда-то, когда мы были еще детьми, бабуля привозила сюда нас с Руне. И тоже, как сегодня, в субботу вечером. Ей страсть как нравились здешние лангусты, ради которых она с удовольствием ехала через весь город.
Руне кивнул. Я попыталась высвободить руку, но он не отпустил и даже нахмурился.
— Рано или поздно из машины нам придется выйти, — с невинным видом сказала я. — А для этого придется разнять руки.
Руне с видимой неохотой подчинился, еще больше при этом насупившись, и я, прихватив парку, выбралась из «Рейндж-Ровера» и захлопнула за собой дверцу. Он уже ждал меня и, не спрашивая разрешения, снова взял за руку.
Теперь я не сомневалась, что со свободой в этот вечер можно попрощаться.
Мы уже направились к входу, когда с воды повеяло зябким ветерком. Руне остановился, не говоря ни слова, снял с моей руки парку и, встряхнув, развернул, чтобы я смогла ее надеть.
Попытка протестовать результата не дала — его лицо накрыла тень, — и мне ничего не осталось, как со вздохом подчиниться. Я повернулась и сунула руки в рукава парки, а Руне, подойдя к делу с полной ответственностью, застегнул «молнию», обезопасив меня от стылого вечернего ветра.
Закончив, он не отступил и не убрал, как я ожидала, руки с моего воротника. Его дыхание, в котором ощущался аромат мяты, коснулось моих щек. В какой-то момент Руне поднял голову, и наши взгляды встретились. В его глазах промелькнула такая робость, что у меня мурашки высыпали на коже. Он наклонился и тихо спросил:
— Я говорил, что ты сегодня отлично выглядишь?
Звук его голоса, густо сдобренного акцентом, отозвался у меня в костях. Руне мог казаться спокойным и бесстрастным, но я хорошо знала его и понимала, что чем заметнее акцент, тем сильнее натянуты у него нервы.
— Нет, — прошептала я и покачала головой.
Он отвел глаза, а потом притянул меня за воротник к себе и, когда наши лица разделяли дюйм-другой, сказал:
— Ну так вот. Зашибись как отлично.
Мое сердце подпрыгнуло и взмыло в небеса. Ответить я смогла только улыбкой, но Руне хватило и этого. Даже более того.
Он наклонился еще немного и коснулся губами моего уха.
— Смотри, Поппимин, не замерзни. Я не могу допустить, чтобы ты разболелась.
Вся его сценка с паркой внезапно обрела смысл. Руне оберегал меня. Заботился обо
