поддержал я, — у нас полный кузов огурцов. А они, бедные, на солнце пекутся.
— Ну, — женщина замялась, — я не знаю. Начальник отделения по своим делам отошла. А я такие вопросы решать не уполномочена.
— Ну это же всего-то телефон, — улыбнулся я, — девушка, войдите в положение.
— Да дай ты уже парню телефон, что он, последнюю рубашку с тебя сдирает? — Подал голос какой-то дедок.
— Да! Пропусти шоферка. Ему же надо!
— Девушка. Не жадничайте.
— Да я… да я не… — засмущалась она, то ли оттого, что я назвал ее девушкой, то ли оттого, что очередь так на нее насела, — у нас просто начальство… строгое…
— Чего у вас тут твориться? — Раздался за моей спиной зычный женский голос. Я обернулся.
Это была полная женщина со строгим лицом. Одетая в прямую серую юбку и белую блузку, она смотрела на меня маленькими сердитыми глазами. Ее ярко-красные губы очень сильно выделялись против белых стоящих шапочкой волос и сильно напудренного лица. В правой ее руке висела авоська с пирамидкой молока, несколькими яблоками и большой булочкой с повидлом. В левой — пакетик полный жареных тыквенных семечек.
— Позвонить нам нужно, — ответил я, — срочно.
— Телефон только для служебного пользования, — бросила начальник почты, и тут же скрылась в своем кабинете, дверь в который блестела новой краской напротив входа в отделение.
— Простите, пожалуйста, — поникла работница почты, — но у нас очень уж начальник строгая.
— Принимает? — Спросил я решительно.
— Кто?
— Начальник ваша, принимает? Людей-то.
Блондинка не ответила, а только мелко покачала головой.
— Ничего, — поджал я губы, — сегодня примит. Спасибо всем! — Я направился к кабинету начальства, — что пропустили!
— Да чаво уж там!
— Смотрите, там, чтобы огурцы ваши не спеклися!
Постучавшись в кабинет, я тут же вошел внутрь. За мной прошмыгнул Боевой. Он все еще носился со своим свертком рыбы как с писаной торбой. Прижимая его к груди, Боевой принялся топтаться рядом со мной, у выхода.
Начальник почты, увидав нас, раскрыла в удивлении глаза. Ее набитый булкой рот перестал жевать. Щеки были смешно надуты. Сидя за своим рабочим столом, она, видимо, проводила сейчас ранний обед. Потому как времени было только десять утра.
— Да вы не волнуйтесь, — добродушно сказал я, — прожуйте как следует.
Женщина, словно бы наперекор моим словам, с трудом проглотила одним махом, запила молоком. Потом, закашлялась. Я вежливо прошел вглубь кабинета, постучал по ее широкой спине.
— Я не принимаю посетителей! — Возмутилась женщина, — выйдите из моего кабинета! Немедленно!
— Да что ж вы так нас гоните-то? — Спросил Боевой, устроив бровки домиком, — нашенская просьба ж, она ж простая.
— Позвонить нам нужно. Срочно, — сказала я.
— Сказано вам русским языком, — выдохнула женщина, — телефон у нас только для служебного пользования.
— Так, объяснялись мы уже с вашей подопечной, — сказал Боевой, — что у нас, как раз самый что ни наесть, всамделишный служебный звонок!
— Для служебного пользования сотрудников почты! — Выпятила женщина свой объемный бюст, — так что будьте добры, уйдите!
Я поджал губы. Понимая, что упертая начальница-самодурша не собирается уступать, решил просто вернуться назад, в гараж. Если уж ошибка эта новость с обысками на складе, то тут ничего не поделать. Отхвачу от завгара.
— Зря вы, милушка, — начал Боевой, — такая непреклонная.
— Я попрошу вас выйти, — настойчиво попросила женщина.
— Пойдем, Боевой, — сказал я, — терпеть не могу уговаривать людей. Особенно когда они и слушать не хотят.
— Стой, Игорь, — Боевой отнял от груди свой сверток, посмотрел на начальницу, — может, договоримся с вами?
— Как это, — казалось бы, сильнее возмутилась она, — как это, договоримся⁈
— Боевой, — нахмурился я, — да брось ты это. На кой черт ей твоя рыба? Да и поводу у тебя не будет, к жене напроситься.
— А там, — он принялся разворачивать сверток, — и не рыба никакая.
Шурша бумагой, Боевой приблизился к столу начальницы почты. Положив сверток, стал выкладывать из него комки бумаги, а потом, щелкнул о стекло, которым был укрыт стол, донышком бутылки с самогонкой, да не простой, нежно-розового цвета.
— Вот. Предлагаю вам задаром. Наливка на ягодах. Во всем поселении, только тут, в этом хуторе ее, такую чудесную гонют, да настаивают.
Начальница сжала ярко-красные губы. Потом потянулась через стол, за бутылкой. Поставила ее куда-то вниз, под стол.
— Телефон найдете у Лидии Сергеевны, — сказала она сухо, — и не задерживайтесь. Скоро у нас обеденный перерыв.
— Ничего не слышал я о том, что склад нынче не работает, — звучал на том конце линии растерянный голос Федотыча, — а ты где услышал это?
— Мужика встретил с того склада. Он и сказал, — ответил я.
— Так. Продиктуй мне номер тамашней почты, — сказал завгар, — я тебе сейчас перезвоню. Только звякну в контору, уточнить, не связывались ли с ними из Армавирского сельпо по этому поводу. Сейчас. Жди, Игорь.
В трубке пошли короткие гудки. Я вернул ее на телефонный аппарат. Вместе с Боевым, нас пустили за почтовый прилавок. На небольшой тумбе, среди посылок и мешков с письмами стоял этот многострадальный телефон. Боевой уселся на табурет рядом. Я терпеливо ждал, поглядывая в окошко и замечая, как бросает на меня взгляды блондинка-работница почты. Неженатая, что ли? Или вдова?
— Ты не серчаешь на меня, Игорек? — Спросил Боевой, — что я тебя обманул с рыбой-то?
— Не серчаю, — ответил я с улыбкой, — но с такой рыбой тебя бы жена точно не пустила бы.
— Да нет, — Боевой вздохнул, — как раз с такой, может, и пустила бы. Это ж ягодная настойка! Она и сама не прочь была такого напиться бы. Да вот, — он замялся, опустил глаза, — ты ж сказал мне, что все это дело со складом, как-то связано с тем, что тебя убить хотели. Ну, тогда, за пекарней. Не пойму я, каким боком, оно связывается, но все равно. А значить, очень уж все это тебе важное. Ну и решил, что надо тебе подмогнуть. Потому как ты ко мне хорошо относисся. Не затыкаешь говорить. Не высмеиваешь.
— Так и сказал бы, — улыбнулся я, помолчав немного, — что настойки хочешь купить. А не юлил бы со своей рыбой.
— Да я, на сам деле, не собирался, — пожал он плечами, — думал и правда рыбки взять. А оказалось, что там, под прилавком продается ягодная-то. Ну вот и купил.
— Ладно, — сказала я, — спасибо, Боевой. Скажи, — глянул я на него, — а там еще такая настойка есть?
— Да была бутылочка.
— Ну тогда на обратном пути куплю тебе, если уж еще не заберут.
— Спасибо, — Боевой скривил в улыбке обветренные губы, — Игорь.
Когда зазвонил телефон, я взял трубку и услышал обеспокоенный голос завгара.
— Мда. В городе и правда незнамо че твориться. Зампред и наш директор сельповский выехали туда. Почему, мне не докладывали. А на самом складу трубку никто не берет. Но в колхозе мне сказано было твой рейс отменить. Так что езжай в Красную разгружаться. Но в Армавир, за цементом, все равно тебе надо. Так что после Красной обратно махнешь.
Я ответил, что понял и положил трубку. После, мы с Боевым сразу выехали в дорогу.
Вечером, после работы, Боевой попросил меня высадить его возле его хаты. Он, с бутылкой ягодной настойки в одной руке и букетиком полевых цветов, обернутым газеткой, в другом готовился к разговору с женой. Нервничал.
— Может тебя подождать? — Спросил я, заруливая на его улицу, на Гагарина.
— Да не, Игорь, — сказал он, сглотнув, — ты ж хотел еще заехать по своим делам, в отделение. Ты меня не жди. Если что не так будет, — нахмурился Боевой, — я уж не пропаду. Прорвусь как-нибудь!
Кивнув, я высадил его возле приземистой хатенки за худым забором. Сам, наблюдая в стекло заднего вида, как он колотит в деревянную калиточку, поехал дальше, по засаженной сливовыми деревьями улице.
В отделении милиции оказалось пусто. Свет горел, но дежурный на входе сказал мне, что Квадратько уехал куда-то по делам.
Что-то совсем переполошилось все. Неужели уж все это повлекло за собой мое заявление? Или все ж совпадение? Делать было нечего, и я поехал домой. Отогнав машину на гараж, обратно я пошел пешком.
Стемнело. В сумеречной тишине станицы хотелось мне подумать над тем, что произошло сегодня. Неужели эта случайность, встреча с мужиками на автолавке-пирожке, привела меня аж сюда, в такой вот клубок, который сейчас, в эту самую минуту продолжает разматываться. Только уже не здесь, а в Армавире, силами милиции. Грозит ли мне это чем-то? Какими-то неприятными событиями?
— Ну и пусть грозит, — сказал я себе под нос.
Сделанного не воротишь. Глупо об этом сожалеть. Да и, если
