– Надписи, говорите. Интересно было бы взглянуть на ваш горшок, в нем могут быть любопытнейшие свитки, – сменил гнев на милость ученый муж, – попытайтесь приоткрыть печать и посмотреть, что внутри, а потом можно будет договориться и о визите к вам, чтобы посмотреть на ваше приобретение, – снисходительно добавил профессор.
– Что ж, тогда не буду вас стеснять своим присутствием, – пролепетал Гораций и стремительно удалился.
По пути домой Гораций искренне просил небеса, чтобы кувшин таки оказался не пустой, потому как иначе профессор убедится в полнейшей непутевости Горация и никогда не позволит ему жениться на своей дочери.
Придя домой, Гораций первым же делом взялся за кувшин. Откупорить его оказалось не так-то и просто. Печать уверенно оставалась на том же месте, что и раньше, как бы сильно Гораций за нее ни тащил. Тогда он решил воспользоваться зубилом и молотком. Печать поддалась и отвалилась. Вслед за ней из кувшина стремительным фонтаном брызнул разноцветный пар, моментально заполнив всю комнату, а из пара показалась как-то сильно увеличенная фигура старика, который расправил плечи и громко вздохнул. Пар постепенно исчез, а старик принял нормальные размеры и уставился на Горация. Последний же решил, что все только что произошедшее – не более чем галлюцинация, которая стала результатом переутомления за день, а этот старикашка восточного вида – очередной квартирант миссис Рапкин, у которой и снимал квартиру Гораций.
– О ты, смертный, ты даже не представляешь, какую мне оказал услугу, даровав свободу. Я был заточен в этой бутылке слишком долго, по вине Сулеймана, обманутого моими врагами. А теперь проси чего хочешь.
– Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите. Какой Сулейман, какими врагами? И вообще, я ничего не хочу, кроме покоя, – сказал Гораций, ощущая, как ему вдруг стало хорошо и захотелось спать, – ну еще бы клиента мне, чтобы я ему дом построил… – добавил, уже засыпая сидя, Гораций.
Наутро Горацию показалось, что все происшедшее было не более чем сон. Он проснулся у себя в кровати, а не сидя на полу, в комнате был порядок и не было и намека на вчерашнего старика. В комнату вошла госпожа Рапкин, которая подтвердила, что никакому арабу она квартиру не сдавала. Гораций, еще более уверившись в том, что старик был плодом его фантазии, отправился на работу.
По приходу в контору его там уже ждал крупный промышленник Самуэль Вакербас, известный богач в Лондоне.
– Здравствуйте, господин Вентимор, я к вам с самого раннего утра по очень важному делу.
– Ко мне? – удивился Гораций. – Может, вы перепутали и вам нужен г-н Битвор?
– Нет-нет, именно к вам. Ведь вы самый искусный архитектор в Лондоне? – заискивающе продолжал миллионер.
– О нет, что вы, я лишь скромный и никому не известный архитектор.
– Оставьте лишнюю скромность, хоть она вам и пригодится в дальнейшем, но сейчас не стоит скромничать. Я к вам вот по какому делу: решил я, стало быть, построить себе дачный домик тысяч эдак на шестьдесят, не желаете ли взяться за постройку? – поинтересовался Вакербас.
От такого неожиданного предложения Гораций даже опешил – то ни одного предложения, а то такое, что на вес золота.
– Конечно, господин Вакербас, готов приложить все мои старания и умения, чтобы вам угодить! – отрапортовал Гораций, все еще не веря в свою удачу.
– Вот и славно, а теперь позвольте не стану вам мешать составлять проекты, у меня еще очень много дел, – сказал Вакербас и стремительно покинул конторское помещение.
Гораций все никак не мог прийти в себя и решил, что все же стоит пройтись домой и отобедать, на сегодня он уже может закрывать конторку.
Дома Горация ждал еще один сюрприз: по всей улице растянулся караван верблюдов, они были гружены мешками, а погонщиками были чернокожие рабы. И весь этот караван тянулся к подъезду, в котором жил Гораций. Караван стремительно разгружался, а мешки перекочевывали в подъезд. Когда Гораций пришел домой, он понял, что мешки перекочевали в его квартиру, чем была искренне недовольна г-жа Рапкин.
– Мой господин, это дары для вас, – только и промолвил глава погонщиков и, закончив разгрузку, поспешил ретироваться.
Верблюды исчезли с улицы, как будто их тут и не было.
Заглянув в мешки, Гораций просто обомлел. Они были наполнены самоцветами и золотом. Причем самый маленький из камней был величиной с кулак и стоил баснословных денег. Что это за дары и что с ними делать, Гораций положительно не понимал. Но тут случилось повторение вчерашнего вечера: из ниоткуда, как будто из воздуха, соткался вчерашний старик.
– Приветствую тебя, о мой освободитель, доволен ли ты моими дарами?
– А вы кто? – только и смог пролепетать Гораций.
– Как, ты не помнишь меня? Ты ж меня вчера освободил из бутылки. Я Факраш эль Амаш, самый могущественный джинн Азии, меня предательством и коварством заточили в этой тюрьме. – Джинн пренебрежительно пнул валяющийся под ногами медный кувшин, который Гораций еще вчера приобрел на аукционе, – но ты, свет моих очей и боль моего сердца, освободил меня, проси чего хочешь. Я бросил к твоим ногам сокровища неслыханные, но это лишь малая толика того, что я могу для тебя сделать, моя власть безгранична! – последнюю фразу джинн пророкотал громовым раскатом, чем до смерти напугал и так сомлевшего Горация.
– Но мне не надо столько сокровищ, что я буду с ними делать? – испугался еще больше Гораций.
– О время, ты обесцениваешь людей, где это слыхано, чтобы от богатства отказывались, ты образец скромности и воздержания, мой юный друг. Неужели ты отказываешься от всего этого богатства, о котором не смел и мечтать ни один из смертных? – недоумевал Факраш.
– Прошу не обижаться на меня, уважаемый джинн, но мне не нужны эти богатства, ты бы весьма меня обязал, ежели б забрал их обратно. Твоего ведь могущества достаточно для этого? – решил схитрить Гораций, к которому начало возвращаться самообладание и хитрость, которой природа одарила его.
– Ты не представляешь, мой смертный друг, что в моей власти! – самодовольно воскликнул джинн, и все богатства, которые только что громадными кучами лежали у него под ногами, исчезли. – Но скажи мне, тебе хоть угодил другой мой дар?
– Какой такой «другой дар»? – не понял недосказанности джинна Гораций.
– Как же, к тебе ведь приходил господин с заказом дома? Это я его надоумил и заставил направить свои стопы к тебе, – гордый своей проделкой, выпятил грудь джинн.
Только теперь Горацию стало ясно, кому он обязан богатым заказчиком, который бы даровал ему возможность обвенчаться с Сильвией.
– Так это ваших рук дело? – разочарованно вздохнул Гораций.
– А то чьих же, – ехидно подмигнул джинн, – когда я вылетал от тебя, я услыхал, как этот господин выражал желание, чтобы ему построили дом. И я внушил ему мысль о том, что он должен с этой просьбой идти к тебе.
– О, Бог ты мой, я уж надеялся, что этот господин сам решил предложить мне работу, – простонал Гораций.
– Да не переживай ты, повелитель моих безграничных сил, я помогу тебе выстроить дворец для этого господина. Да и тебе бы самому стоило перебраться в более соответствующие твоему рангу палаты, уж больно нищенское это жилище, – оценивающе оглядев комнату, проговорил джинн.
– Нет-нет, меня все устраивает, тем более что на другую квартиру я пока не заработал, да и в этой мне не стыдно принимать моих гостей. Кстати, о них, господин Факраш, вы бы не могли оставить меня на некоторое время, а то ко мне должны приехать гости, а я совершенно к этому не готов, – попросил заискивающе, чтобы не обидеть старика, Гораций.
– Нет ничего проще, не переживай на этот счет, о мой освободитель, я навек у тебя в долгу, поэтому не буду стеснять тебя, а лишь отблагодарю, – с этими словами Факраш растаял в воздухе.
– За что мне все это? – простонал Гораций.
Но время не желало стоять на месте, Гораций отправил приглашение профессору приехать к нему под предлогом разобрать клинопись на печати, а заодно решил попросить руки дочери профессора – коль скоро у Горация появился столь денежный заказ, то появилось и право на руку и сердце юной Сильвии.
Пока Гораций возился с письмом, в его доме произошла поразительная перемена: вместо обветшалого дома появился восточный дворец. Стены его были затянуты бордовым бархатом, а углы украшали мраморные колонны. По всему дому сновали рабы. С визгом ужаса к Горацию подскочила г-жа Рапкин, которая просто не узнавала свой дом, она в гневе прокричала Горацию, что он не имел права так кардинально переделывать чужую собственность, что в этом доме порядочной английской семье теперь и жить-то не к лицу. После длинного бранного монолога госпожа Рапкин стремительно удалилась.
