Короче, я догнала Антошу с капитаном, которые все еще продолжали обзорную экскурсию по «Ямалу», отозвала в сторонку и сказала, что поищу Павлика. Боков сначала дернулся: типа, я с тобой, а потом обмяк. Ясно, после того как я напомнила, что Чурилин никого не хочет видеть, и если поймет, что я не одна, вообще забьется в какую-нибудь щель и меня посчитает предательницей. Наносить же надежде мировой живописи жестокую моральную травму мне, как представителю самой гуманной профессии, никак не хочется.
– Дашуня, но ты надолго-то меня не покинешь? – жалобно проговорил Боков и нежно поцеловал меня в лоб.
– И не надейся! – чмокнула я его ответно в кончик носа.
Чурилина, конечно, и в самом деле пора было бы найти, но, с другой стороны, куда он на фиг денется с подводной лодки? В смысле с ледокола? Не могу же я дело государственной важности поставить ниже личных интересов? Вот именно.
А с Антошей мы поженимся прямо на церемонии «Оскара». Так и придем туда: я – в роскошном подвенечном платье, а он в белом смокинге. Пусть знают.
Когда путешествующий народ дружными рядами повалил в сторону ресторана – на ужин, мы с Рыковым тихо проникли в комнату отдыха. Дима отодвинул от стены кресла, вытянул из-под центрального столика круглый ковер, впихнул его в образовавшуюся щель. Я угнездилась среди шерстяных складок, пробуравила себе смотровое окно, и Рыков прикрыл меня свободной полой ковра. К операции по внедрению в самое логово заговорщиков все было готово.
– Ну, я пошел? – неуверенно спросил писатель. – Может, еще на ужин успею.
Нормально, да? Один – в засаде, рискуя здоровьем и жизнью, а второй пойдет пузо набивать. А на шухере кто останется? А если мое убежище раскроют? Придет, допустим, уборщица, комнату пылесосить. Где ковер? Нету. Примется искать. И найдет. Что я скажу? Что у меня каюта маленькая и я тут поспать решила?
– Нет уж, дружочек, – строго сказала я, – никакого ужина. Стой у двери и никого сюда не впускай.
– Как это? – оторопел живой классик. – Вообще никого?
– Вообще.
– А ты тут что, одна лежать будешь?
– Нет, с тобой.
– Так я же за дверью.
– Идиот. Наоборот. Всех впускаешь, никого не выпускаешь.
– Даш, – заныл он, – ты что, издеваешься? Я от волнения соображаю плохо.
– Заметно.
– Так что делать-то?
– Сначала никого не впускаешь, типа, комната отдыха закрыта на дезинфекцию.
– А кого тут нашли? Тебя?
– Какая разница? Клопов, тараканов, змей ползучих.
– Даш, тогда все туристы разбегутся. Иностранцы, они же, знаешь, какие пугливые. И эти, наши, бонзы сраные, если услышат про тараканов, сюда ни за что не зайдут.
– Ладно, скажешь – влажная уборка. Перед полюсом – положено во всем чистом. Морская традиция.
– Так и мне переодеться надо?
– Успеешь.
– Ага. А потом?
– А потом впустишь.
– Здрасьте! А уборщицу где взять?
– Чего тут убирать? И так чисто.
– А я что говорю? Нет тут тараканов!
– Так, или ты включаешь мозги, или вообще пошел на фиг!
– Ладно, – согласился Рыков. – Пойду.
– Куда! – Я от злости так дернула этого придурка за рукав, что он не удержал свою толстую задницу на ручке кресла и ухнул в конспиративную яму. Прямо на меня.
От мгновенной гибели путем перелома всех костей сразу меня спас ковер, в который я была упакована. Но боль от удара была такой, что я перестала не только видеть и слышать, но и говорить.
Из всех доступных органов чувств у меня работала только дыхалка, и то плохо, со свистом и хрипом.
– У-у-у… – прохрипела я, ловя открытым ртом бесстыдно отсутствующий воздух.
– Дашка… – вдруг также тяжело задышал мне в ухо Рыков. – Меня стресс так возбуждает! Я просто зверем становлюсь! Давай трахнемся!
– У-у! – еще более возмущенно прохрипела я, пытаясь спихнуть с себя тяжелую тушу.
Туша не спихивалась, наоборот. Торопливые руки Рыкова, оказавшиеся на удивление проворными и умелыми, быстро расстегивали на мне адидасовские штаны и уже елозили по моим бедрам, пытаясь проникнуть непосредственно под трусики.
– Идиот! – наконец выплюнула я комок удушья, перекрывающий горло. – Отстань! Щас заору на весь ледокол!
– Не заорешь, – уверенно сообщил Рыков, присасываясь к моему рту.
Дальнейшая борьба происходила молча и оттого была еще более ожесточенной. Умом я понимала, что шансы неравны и этот козел в любую секунду может мной овладеть. Но честь, моя девичья честь, мое чистое незамутненное пороком мировосприятие требовали сражаться до последнего и уж если пасть жертвой насильника, то только в бессознательном состоянии.
Мое сопротивление сильно сковывал жесткий ковер, и этот же ковер служил просто отличную службу развратнику, поскольку внутри ярких узоров я лежала, как кукуруза в банке или как стреноженная на водопое лошадь. Он как-то умудрился прижать моей же спиной мои же руки, придавив меня толстым как накачанный водой мяч, пузом. Одной рукой он уже вовсю трепал мою эксклюзивную грудь, а второй, стянув почти до колен толстые брюки, вовсю хозяйничал у меня между ног. Когда и как он умудрился разоблачиться сам, я не отследила, лишь почувствовала, как что-то упругое и горячее тычется мне в живот в надежде спуститься ниже. Впрочем, то, что тыкалось, было не ахти каким упругим и уж вовсе не поражало мощью. От этого стало еще досаднее.
Техника овладевания несчастной жертвой у Рыкова была отработана превосходно, и я вдруг с ужасом поняла: маньяк! Он самый настоящий маньяк! Вот кто насилует несчастных жертв! А милиция сбивается с ног в поисках преступника. Не там ищет! Конечно, кому придет в голову заподозрить известного на всю страну писателя и журналиста!
Он сделал еще одно точное движение, сместив пузо вниз, и почти вошел в мое несчастное лоно, но тут я исхитрилась и со всей силы кусанула его за губу.
– А-а-а! – заорал Рыков, подскакивая надо мной всем телом, как огромная жаба-мутант. – Сука! Шалава!
– Димон! – послышался громкий и веселый мужской голос. – Так это ты тут развлекаешься? А мы стоим, за вашей возней наблюдаем и думаем: помочь мужику или помешать? А чего тут кувыркаться решил? Мы ж тебе отдельный полулюкс сняли. Или – экстриму захотелось?
Ужас, который накрыл меня с головой от одного звука этого чужого голоса, был в сто раз сильнее, чем только что испытанный страх перед насильником. Уж лучше бы я тихо отдалась этому подонку, тогда и он бы не заорал и не вскочил, и неизвестные, привлеченные потусторонней возней в неположенном месте, предпочли бы скромно ретироваться, дабы не мешать сладостному соитию.
Рыков, похоже, испытал не меньший шок. Прикрыв ладонями срамное место, мгновенно скуксившееся до размеров жалкого дождевого червячка, он присел за кресла и стал пытаться натянуть брюки. Рожа его была страшна и непотребна: из вывернутой губы свистала яркая кровь – видно, постаралась я на славу! Но что рожа! Глаза, его омерзительные тусклые глаза навыкате, подернулись мутью дикого страха, а белки налились такой краснотой, будто под веки плеснули той самой крови, которая хлестала из его губищи.
В момент, когда он присаживался, я умудрилась взглянуть в смотровую щель, изначального предназначавшуюся для наблюдения за мятежниками. И тут мне стало еще хуже: посредине комнаты стояла целая толпа мужиков. Лиц, понятно, я не разглядела, но количество и пол сомнений не вызывали.
Рыков стыдливо дергался, пытаясь натянуть штаны, в его состоянии и с его грациозностью добром все это кончиться не могло. В момент очередного рывка стопой он не удержал равновесия и плюхнулся на меня, угодив чугунным копчиком мне в бок.
– А-а-а! – я заорала от нестерпимой боли. И так же, как минуту назад Рыков, выстрелила пращой над тайным убежищем. В момент взлета голубой Adidas, спущенный алчными руками маньяка почти до щиколоток, тревожно махнул крыльями и спланировал на кресла. Теперь я стола на всеобщем обозрении совершенно голая ниже пояса.
– Даша?.. – услышала я до боли знакомый, можно даже сказать родной, голос. – Ты?!
В расплывчатом пятне, которым представлялась мне кучная гогочущая толпа, я безошибочно вычленила сердцевину. Сфокусировала взгляд.
Боков.
– Даша. – Он странно щурился, будто соображая, что будет лучше – расхохотаться или заплакать.
– Антон! – Я схватила с кресла штаны, обернула из вокруг бедер и кинулась к Бокову. – Антон! Он хотел меня изнасиловать! Заманил в эту комнату, забросил за кресла и… и… – Мои зубы отбивали нервную чечетку, голос срывался на крик из-за рыданий. – Антон, спаси меня!
– Да не верьте вы этой суке! – Рыков наконец справился со штанами и выметнулся из-за кресел, на ходу заправляя в ширинку свое позорное хозяйство. – Это она меня сюда затащила! А когда я ее трахнул, укусила! Кусается, сука, когда кончает, и орет как крокодил! – Для доказательства Рыков шумно развез кровь по всему лицу.
– Нет, Антоша. – Я затряслась от страха, несправедливости и обиды. – У нас ничего не было! Он не успел! Я не далась! Вызывай милицию! Он маньяк! Это его ищут уже три года!
