– Я не могу этого сделать, – выдохнула она. – Я люблю тебя. И страшусь… за тебя же, за наших детей…
Теперь он смог подойти к ней, взять за обе руки (какие они холодные), улыбнуться в лицо (от нее, как всегда, пахло розами, как приятен был этот запах в день их свадьбы) и заверить ее:
– Ирмали, дорогая, это действительно крупное дело, но я не могу отрицать, что намерен исправить ужасное зло, приключившееся с нами.
Пока я не могу сказать тебе большего… пойми, не могу. Верь мне, Ирмали, и ты получишь свою награду. – Он коротко прикоснулся губами к ее щеке, ощутив на ней соль. – Прости, я должен идти. Верь мне.
Он пошел к двери, уверенный, что она останется верной и только выплачется наедине. «Жезу Кретт! – проворчал он в душе. – Если б только она не так нуждалась во мне!» Лестница, витками которой он спустился вниз, казалось, совсем закружила его, перепутала мысли.
«Нет, я не прав. Ей нельзя отказать в отваге. Я же видел, как она год за годом отстаивала свою веру. Если бы только я мог быть с ней откровенным!»
Он улыбнулся. «"Ханжество, вот что смазывает ось вращения общества».
Так некогда высказался Маттас, сопроводив свое речение громоподобной отрыжкой. А интересно, смог бы учены более пристойный, не столь земной негодяй, преобразить меня и направить к геанской философии. Да, я человек действия, но и идеалист одновременно… Ха, если бы мне удалось убить Иерна Ферлея во время той дуэли на солнечных крыльях!
Моя неудача обошлась Фейлис еще в один год жизни с ним. И как бы моей прекрасной леди не пришлось заплатить большим. Но я скоро освобожу ее.
Сегодня я сделаю огромный шаг… последствия его когда-нибудь соединят нас с тобой, Фейлис, милая Фейлис! Интересно, смогу ли я когда-нибудь признаться тебе в том, что он-то и рассказал тебе правду о случившемся на поединке. Наверное, нет. Я слишком люблю тебя, чтобы допустить столь излишнее потрясение.
А любовь – это проявление Жизненной Силы».
Лестница привела в коридор, завещанный гобеленами и трофеями. Слуги, попадавшиеся навстречу Джовейну, преклоняли перед ним колено; он не забывал отвечать им кивком и улыбкой. На пересечении со вторым коридором он столкнулся с Маттасом Олверой.
По сути дела, они едва не столкнулись. Как и всегда после обеда, старик был заметно пьян… Пузатый, в балахоне, заляпанном после обеда, провонявший потом, с бутылкой вина, он шатался, икал и бормотал отрывки из непристойной песни. Жирное лицо блестело, распухший нос горел угольком. Свалявшаяся борода, свисавшая до половины груди, скрывала яшмовый знак Земли, свидетельствующий, что он ясновидящий и пророк, учены и преподаватель истины. С того самого дня, когда запыленный Маттас явился сюда – пешком из Иберьи в качестве бродячего проповедника, он всегда утверждал что Гея не любит формальностей. Она не бог. Она – Есть, и это Единство даст понять каждому, каким ему надлежит быть.
– Ох-хо-хо! – возопил он, обхватив рукой шею хранителя замка. Хорошая встреча, мой друг? Ты плетешь свой маленький заговор, а я иду к своей служаночке. Каждому свое!
После всех проведенных здесь лет его франсей оставался ужасным.
Джовейн выпрямился и отшатнулся.
– Прошу вашего прощения, сабио 61, – сказал он, тщательно выбирая степень почтения. – Да, у меня переговоры, но по торговым вопросам. – Это было напоминание об осмотрительности: Маттас участвовал в деле с самого начала, он-то и связал Джовейна с сетью служащих Гее адептов в Иберье – и даже дальше за океаном, в Мерике, в обход правительств, наций и рас. Апостол бодро признавал, что во всех прочих отношениях он бесполезен; практическая политика не его призвание. Однако он умел объяснять всякому, что Жизнь Едина, и помочь тем, кто нуждался в его услугах, вступить в распространенную по миру коммуну. А еще – он утверждал, что жизнь дана для того, чтобы наслаждаться ею…
Оставалось только завидовать ему.
Буквально на миг крохотные глазки учена прицелились в него стволами винтовок, ухмылка померкла и голос притих; Джовейн невольно усомнился в том, что учитель и в самом деле пьян.
– Господин замка, – проговорил тот, – геология и история в равной мере свидетельствуют о том, что существуют моменты, когда эволюция делает новый виток – к худшему или лучшему. Быть может, подобное событие произойдет через час. Если так, выпьем за прогресс.
Он расхохотался, извлек пробку, приложился к бутылке, пожелал хозяину добра и отправился к своей новой фаворитке.
Джовейн проследовал дальше.
Яго Диас Гарсайя ожидал его в назначенной комнате. Невысокий, борода лопатой, в полотняной блузе и полосатых брюках состоятельного бюргера Центральной Эспейни; Ирмали подметила верно, он, действительно казался воякой куда больше, чем был на самом деле. Когда вошел Джовейн, Гарсая привстал и изобразил полнейшее внимание. В конце концов, он мог находиться перед следующим Капитаном Домена.
– Добрый день, сэр, – приветствовал он Джовейна. Франсей его был безупречен – с легким налетом гасконезских интонаций.
– Приветствую. Пожалуйста, садитесь. Не желаете ли? Джовейн предложил коньяк и сигареты, хотя сам не курил. Это была не простая любезность, хозяин обязан сделать подобный жест, если представитель Клана Таленс встречается с посланником Женерала Эспейни.
Тот был до бестактности прямолинеен и буквально через минуту уже спросил:
– Насколько серьезны ваши намерения в предполагающемся заговоре?
Джовейн поборол удушье, чтобы ответить с равной степенью откровенности:
– Стопроцентные. Я уже постарался все объяснить, но позвольте еще раз все повторить – вкратце. Потом, если вы сочтете мою позицию разумной, мы обратимся к подробностям. – Позволив глотку бренди прокатиться по пищеводу, он продолжил:
– Я принадлежу к Домену Скайгольма. Поймите меня правильно, я предан только ему. Я воевал за свою страну, получил раны, рисковал жизнью, но тем не менее недоумеваю, почему мне так часто приходится обмениваться выстрелами с вашими воинами. Тем более если учесть, что народ ваш по большей части предан геанству; передо мной уже начали проступать контуры нового цикла всемирной цивилизации… Но не будем обмениваться лозунгами. Дело в том… – Гнев охватил его, кулак его непроизвольно ударил по ручке кресла. – Дело в том, что Таленс Донал Ферлей умер. После смерти Тома он был бы явным наследником капитанского места, хотя подобный исход едва ли следовало бы приветствовать. Однако Клан немедленно возвел его сына Иерна в статус сеньора, и поговаривают, что этот осел, этот технопоклонник, может быть избран… – Он глотнул. – К тому же Иерн – мой личный враг, и я способен сделать кое-что ради Геи. Ненависть может питать Жизненную Силу, не правда ли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
