бесцветные глаза Баба Яга, на время позабыв даже про боли в пояснице. Руку от нее отняла, патлы седые, давно нечесаные пригладила. – Шутишь али как?
– Некогда мне шутки шутить, – со всей серьезностью ответил Иван Царевич и поднялся с земли. Отряхнулся, рубаху одернул. – Может, тебе ступу починить али еще чего? Метелка, вон, гляжу, обломилась.
– А ты никак мастер?
– Чай, не безрукий какой! – приосанился Иван Царевич и на дом глянул. – И дымоход, поди, засорился. Дымища, вон, во все стороны так и валит – прочистить бы надобно.
– А ты, мил человек, знаешь, кто я, чтоб помогать-то мне? – выпятила нижнюю челюсть Яга.
– Знамо кто: человек старый, немочный, – отвечает Иван Царевич, а у самого поджилки трясутся.
– Яга я.
– Какая такая Яга? – играет в незнамки Иван Царевич.
– Дык какая? Обнокновенная – Баба Яга, как есть.
– Да ну? – изобразил сомнения Иван Царевич, и до того у него натурально вышло, что даже сама Яга усомнилась на единый момент, а она ли это и впрямь. – Врете вы все, бабушка, наговариваете на себя. А коли и вправду Баба Яга, то что ж, и помощь вам не требуется? Одна, поди, живете в такой глуши.
Яга аж прослезилась от таких слов, передником драным утерлась, но быстро взяла себя в руки – не пристало нечисти такого ранга нюни распускать.
– Да мы и сами, поди, не без рук. – Сказала так Яга, и принялась чего-то шептать. Шепчет, пальцами крутит, по сторонам глазищами зыркает, а Иван Царевич стоит и дивится.
Хлоп – дно от ступы отыскалось, прихлопнулось на место, срослось, вроде и не грызли мыши его. Стоит ступа новехонькая. Еще раз хлоп – метла целая! Бац – ручка дверная на место приделалась, дверь как надо встала. Ш-шурх – тыква из дымохода, будто снаряд из пушки, вылетела и унеслась в небеса. Дела-а!
Очухался Иван Царевич от чудес колдовских, головой тряхнул.
– Ну, коли так, прощевай, бабуся. Да смотри, в колодезь больше не сигай. Возраст у тебя не тот для забав подобных.
– Постой-ка, мил человек, – вцепилась в его рукав Яга. – А чем тебе Кощей-то не угодил, что ты на гиблое дело решился?
– Почему гиблое-то? Дам в морду – и всего делов!
– В морду? Ну-ну, – скривила рот старая карга в язвительной ухмылке.
– А чего?
– Гляжу на тебя да в тол никак не возьму: дурак ты али как?
– Ты, бабусь, того… я этого не люблю, – поджал губы Иван Царевич.
– Ох ты ж, ёшкин-батон! – всплеснула руками старуха. – И вправду того. Нечисти не боится, грозит. Люблю я таких шустрых.
– Но-но, не балуй! – Иван Царевич на всякий случай отодвинулся от Яги, с таким вожделением Яга глянула на него.
– Да не бойсь, – взяла себя в руки Баба Яга. – Поди, и мы не бессердечные. С того света, почитай, старуху вытащил, себя не пожалел. Да еще и на Кощея зуб имеешь.
Насколько понял Иван Царевич, решающим оказался именно последний факт: больно уж у Яги злобно глаза сверкнули.
– Пойдем-ка в избу. – Баба Яга шустро ухватила Ивана Царевича под локоток и к крыльцу потащила. Избушка со знанием дела присела, опуская ступеньку к самой земле – не выше, не ниже. – Чайку заварим, погутарим по душам.
– Да удобно ли? – уперся ногами в землю Иван Царевич, но Яга на удивление оказалась не просто крепенькой старухой, а силы прямо-таки богатырской. Что упирался Иван Царевич в землю, что нет, а все одно – тащит его Яга за собой без видимых усилий, будто мамка чадо свое малолетнее за ручку ведет. С той лишь разницей, что за Иваном Царевичем две вспаханных каблуками борозды в земле остаются.
– Пошли, пошли, ядрена морковка! Сладкий ты мой, – то ли с намеком каким, то ли просто так, для слогу ляпнула Яга, а Иван Царевич враз сделался бледным – знать, погибель свою здесь найдет. Эх, медведь…
Втащила его Яга вверх по ступенькам. Дверь пред ней сама собой распахнулась, а как внутрь вошли – захлопнулась.
Сколь не напуган Иван Царевич был, а все-таки нашел в себе силы полюбопытствовать, как Баба Яга живет – не каждый день, поди, в гостях у нее бывать приходится.
Дом, прямо скажем, не хоромы, да много ль старому одинокому человеку надо. Вся изба – одна комнатушка. Печка русская в углу, давно не белёная, копотью покрытая, паутиной заросшая. К печке прислонены ухват и лопата деревянная. Справа – самовар огроменный. Видать, Яга до чаю охотница большая. Грубо сколоченный, но крепкий деревянный стол посредь избы встал. Между бревенчатой стеной и столом – лавка, покрытая тряпицей. Посудная полка на стене, на ней горшки с тарелками. В углу навалены мешки какие-то. Под полкой – сундук деревянный, железными полосами окованный. На сундуке огромный черный кот лежит, лапы под себя подобрал, усищи растопырил, на Ивана Царевича жмурится.
– Сюды садись, – указывает Яга на лопату.
Иван Царевич так и обомлел, а Яга только рукой махнула.
– Дурак ты дурак, – говорит. – Сопсем шуток не понимаешь, ёшкин-батон. На лавку седай, а я чайку соображу, все веселее будет.
– Ага, – отозвался Иван Царевич, шапку с головы с стянул, на лавку сел и мнет шапку в руках. А Яга ручками помахала, пошептала. Самовар сам собой разгорелся, запыхтел, забулькал и нас стол перебрался. С полки чашки с блюдцами вспорхнули, под потолком покружили. Один прибор перед Иваном Царевичем опустился; другой – напротив. Опять Яга шепчет, машет. Глядь, баранки с вареньем и пряники печатные из воздуха оформились и тоже на столе расположились. Яга довольно зубом цыкнула, руки о передник утерла, взгромоздилась на шаткий табурет напротив и на Ивана Царевича уставилась, пока чай из самовара в чашки наливался.
– Ну, сказывай, Ивашка, – говорит.
– Чего сказывать-то, бабусь? – вздрогнул Иван Царевич, в себя от чудес помаленьку приходя.
– Все сказывай, как есть.
Мялся Иван Царевич, мялся, да и выложил Бабе Яге все как на духу. Задумалась старуха, в стол глядит, чашку в руках вертит, бубнит что-то. Долго сидела так, потом как грохнет кулаком по столу.
– Значит, говоришь, братец мой любимый досадил тебе шибко?
– Разве он вам брат?
– А то кто ж? Только гад он, а не брат вовсе!
– Чего ж вы так на братца-то родного?
– Есть с чего, – сплюнула в сторону старуха. – Зуб у меня на него. – Яга показала пальцем на желтый пенек во рту. – Вот ентот самый.
– Зубы вам, что ль, выбил? – скосил Иван Царевич взгляд на зуб тот, едва ли не предпоследний.
– Да будет тебе, сами давно выпали. А про обиду
