давно, так давно, что Кощей и упомнить не мог.
А Яга тем временем огляделась у себя в дому, принюхалась к воздуху, слезы утерла платочком и к коту, на сундуке отдыхавшему, обернулась. Кивнул еле заметно кот, усищами повел, мол, все, можно завязывать с комедией. Ведь коты на нечистую силу да волшебство всякое ой как чувствительны и взгляды скрытые за версту чуют.
Разулыбалась Баба Яга, драный подол ручками оправила, передничек выровнялка: провела-таки братца! Пущай теперь башку себе сломает, думаючи, что да как со всем этим делать…
И опять Иван Царевич отправился в дальний путь. Спешит, торопится, ногам отдыху не дает. И не то чтобы Бабы Яги боится (хотя кто ее знает, чего ей в следующий-то миг в голову стукнет), а о Василисе своей печется: как она там, в плену Кощеевом, не обидел ли ее чем поганец престарелый, не оскорбил ли? Да и чем ближе к логову разбойничьему, все неопределенности поменьше. Впрочем, неопределенность, может, и на убыль идет, а вот главное до сих пор не проясняется: как с Кощеем бороться. Иглы всякие с зайцами – это, разумеется, хорошо, а вдруг и вправду сказка все это. Что тогда делать прикажете? Останется одно: кулаком в лоб!
Иван Царевич оглядел свой кулак: не большой, не маленький – нормальный, в общем; сила тоже вся на месте, никуда не делась – зубы, если что, вынести смогёт. А дальше-то что? Беззубый Кощей или зубастый, а все одно колдун, кулаком его не возьмешь. Прутиком деревенящим шлестнуть? Так пойди излови Кощея сперва, чтоб прутиком его отходить, да и зрелище еще то будет. Иван Царевич представил себе, как хватает ненавистного Кощея за шкирку, переламывает через колено, спускает с него штаны и…
Тряхнул головой.
Глупости. Прутиком разве что Кощея пощекотать можно – хорошо, если он щекотки боится.
Зверье вызвать? Так тоже неясно, чего они Кощею сделать смогут. Медведь, возможно, ногу ему отдавит или заломает чуток. Так он опять же бессмертный, ничего ему оттого не сделает. Сокол – так тот разве что на лысину нагадить может (маленькая подлость – а душе приятно!), а от лисы со щукой и вовсе никакого толку не будет. Впрочем, лиса мышей могёт на подмогу вызвать. Мыши грызть чего примутся али под ногами вертеться, и Кощею не до того станет. Да нет, идиотство все это чистой воды.
Идет вдоль кромки леса Иван Царевич, размышляет, тяжкие думы думает. А издалека звон металлический слышится, будто кто в колокол звонкий бьет, с пристуком: дзинь, дзинь-дзинь. И опять, и снова. Да нет, не колокол то, а молот кузнечный то по металлу, то по наковальне бьет.
Заторопился Иван Царевич, ходу поддал, а вон уж и кузня из-за бока лесного виднеется. Стоит себе на холме пологом дом большой с пристройкой: сам каменный, беленый, крыша красной черепицей выложена, окна в лучах солнца заходящего сверкают. Из трубы, что из крыши пристройки торчит, дым черный валит. Широкие ворота в пристройке той настежь распахнуты, но темно внутри, издалека ничего не видать. Только слышно, как в горне огонь гудит да искры во все стороны из ворот летят.
Иван Царевич еще шагу прибавил, на холм начал взбираться. Спешит Иван Царевич, до темна поспеть бы, авось пустит кузнец прохожего на ночлег. Хотя кто его, кузница этого, знает, раз отшельником живет на темной стороне и людей сторонится.
Приблизился Иван Царевич сбоку к воротам открытым, на месте потоптался, откашлялся. Тишина, только молот: тук да тут. Постучался тогда в ворота – опять тишина, будто вымерли все, а молот сам собой стучит. Не вытерпел Иван Царевич да как гаркнет:
– Эй, люди добрые! Есть кто дома али позасыпали все? Али гостям не рады?
Молот стих. Звякнуло, пар зашипел.
– Кого там еще на ночь глядя принесло? – прогудел из пристройки мощный густой бас. – Ща как выйду, как дам в лоб!
– Да за что ж это? – подивился Иван Царевич.
– А за все! Ходють кажный день, балують. А потом инвентарь разный пропадаить. Убирайтесь подобру-поздорову!
– Мне твой инвентарь без надобности, а в лоб я и сам засветить могу, – обозлился Иван Царевич. Ведь ничего не сделал, а такой отпор!
– Да? – как-то даже удивленно и чуть наивно пробасил голос, и из ворот показался сам кузнец.
– Ох, ё! – только и смог вымолвить Иван Царевич, невольно отступив на шаг.
Сказать, что это был здоровый мужик, значит, не сказать ничего! На деле кузнец оказался здоровенным детиной, очень здоровенным, на голову выше Ивана Царевича и вдвое шире его в плечах. На бычьей шее сидела внушительная голова, смоляные волосы кучерявились тугими вихрами. Голый неохватный торс, поблескивающий потом, перекатывался буграми мышц. Мощные ручищи шутя поигрывали тяжеленной кувалдой, будто ребенок баловался погремушкой. Губы кузнеца яростно кривились, глаза метали молнии.
И тут в нем произошла неожиданная разительная перемена. Чело кузнеца вмиг разгладилось, глаза потеплели, и в них зажглось любопытство. Но кувалдой кузнец все же продолжал помахивать, по привычке.
– Ты кто, человече? – спросил он. – Откель взялся?
– Оттель, – ткнул за спину большим пальцем Иван Царевич, немного придя в себя. Кузнец, вроде как, вовсе и не буйный оказался, а даже очень себе душевный.
– Чего в края наши неприветливые забрел? Специяльно чего ищешь али так, от глупости? – все выспрашивал кузнец.
– Специяльно, – кивнул Иван Царевич. – От глупости.
– Это как? – кустистые брови кузнеца недоуменно взлетели вверх.
– Пусти на ночлег, мил человек, все поведаю – расскажу, как есть доложу, – выпалил Иван Царевич. Хоть и не готовился заранее, а складно вышло, даже самому по нраву пришлось.
– Байки какие небось? – разочарованно махнул ручищей кузнец.
– Байки сказывают попрошайки, а мы – люди сурьезные, некогда нам баловать турусами обозными! – подбоченился Иван Царевич, гордо вскинул голову.
– Складно у тебя выходит, мил человек, – качнул головой кузнец. – Сурьезный, значиться. Ну, коли так, заходь, – посторонился он и рукой на дом указал, – гостем будешь.
Кивнул Иван Царевич сдержанно, гордый вид на себя напустил и к дому направился. А кузнец кувалду свою обожаемую прислонил к стеночке, ворота притворил и следом пошел.
– Не сопрут кувалду-то? – полюбопытствовал Иван Царевич.
– Пущай попробують! – прогудел кузнец и кулачищем вдаль погрозил. – Ух, я ентой шпане!..
Пока Иван Царевич у крылечка ноги отирал о коврик, кузнец успел из колодца ведро воды достать и на себя опрокинуть, пот-копоть смыть.
– Ух, хорошо! – громыхнул он ведром. – Чего стоишь? Заходь, коли напросился.
– Угу.
Иван Царевич прекратил отирать ноги и переступил через порог. Огляделся.
Дом у кузнеца знатный был. Такой непогода
