Коронерское расследование — пустая формальность, уверяет меня Джулиан. Суть его сводится к тому, что коронер предложит присяжным осмотреть тело, после чего устроит совещание относительно причин смерти. Собираются присяжные не в Олд-Бейли, а, как принято в таких случаях, в ближайшей к месту преступления таверне — в нашем случае это «Принцесса» на Гертфорд-роуд. Заодно можно и пообедать.
На допрос будут вызваны свидетели. Обычно их показаний хватает, чтобы выявить убийцу, после чего коронер выдает ордер на его арест.
Тут я хватаю ртом воздух так резко, что черная вуаль касается моих вмиг пересохших губ. Приходится отцеплять ее дрожащими пальцами.
— Значит, сразу из трактира меня увезут в Ньюгейт?
— Разумеется, нет, — обнадеживает Джулиан. — У нас не тот случай. Любому здравомыслящему человеку очевидно, что вы невиновны, а настоящий душегуб разгуливает на свободе. Волноваться не о чем. Нужно держаться спокойно и со всей искренностью отвечать на вопросы коронера. Ведь с искренностью у вас не возникнет проблем, не так ли, Флора? — зачем-то уточняет он.
Уверяю, что честнее меня нет никого на всем белом свете.
В трактире Джулиан сразу следует в заднюю залу, где коронер знакомит присяжных с обстоятельствами дела. Я же коротаю время в обществе хозяйки. Разместившись за стойкой, она натирает оловянные кружки своим не слишком чистым фартуком и нарушает молчание лишь затем, чтобы фыркнуть в мою сторону. Мой акцент, когда я попрощалась с Джулианом, не пришелся ей по душе.
Нервно озираюсь. Чтобы не тратиться на кеб, Олимпия погнала домочадцев пешим ходом, так что добрых полчаса им придется месить башмаками слякоть. Навряд ли горничные будут в добром расположении духа, когда добредут до трактира. А ведь от их показаний зависит моя жизнь! Забывшись, ставлю локти на стойку, но тут же убираю их. Леди не пристало облокачиваться. Кроме того, стойка омерзительно липкая, припорошенная крошками пирогов. Меня передергивает. Тошнота накатывает мелкими толчками, и я прикрываю ладонью рот, делая вид, что поправляю вуальку. Если меня вывернет прямо здесь, рассохшиеся половицы не станут грязнее, но хозяйка наверняка запустит в меня кружкой.
Нужно потерпеть.
В желудке у меня шевелится плотный комочек, ерзает из стороны в сторону, пытаясь развернуться и выпростать крылья. Я даже представляю, как они показываются из-под треснувшей скорлупы — клейкие пленочки с голубоватым отливом, еще вялые, но быстро набирающие упругость и силу. Взмах, другой. По стенкам желудка пробегает дрожь, но, удивительное дело, меня перестает тошнить. Крылья ласкают меня изнутри, чувственно и так нарочито, что я замираю от сладкого ужаса.
Джулиан ошибался. Никакая эта не аура, не галлюцинации.
Это — взаправду.
И когда распахивается дверь в заднюю залу, я вхожу без страха, спокойная настолько, насколько может быть обладатель заряженного револьвера, держащий палец на спусковом крючке.
Я не убивала Иветт Ланжерон. А могла бы. Как и всех этих господ, что расселись у длинного дубового стола — и стариков в черных сюртуках, припорошенных перхотью и табачной крошкой, и вертлявых юнцов, что роняют на меня плотоядные взгляды, и щеголей с нафиксатуренными усами.
Пусть только попробуют еще раз меня раздеть!
Больше мистер Локвуд не посмеет выставить меня на позор. Сразу пожалеет. И в тюрьму я не поеду. Вместо этого я натравлю их всех друг на друга и захохочу, хватаясь за бока, пока брызги их крови будут хлестать по дубовым панелям на стенах и шипеть на углях в камине. У меня еще осталось третье желание…
— Мисс Фариваль? Не угодно ли вам присесть? — Коронер разгоняет мои кровожадные думы. Как ни странно, в его голосе звучат нотки сочувствия.
Нахожу мистера Локвуда. На нем мешковатый сюртук цвет остывшего пепла и неряшливо повязанный галстук. Мешки под глазами набрякли, как капли воска. Похоже, он бодрствовал двое суток напролет, но причина его скверного настроения кроется не в одном лишь недосыпе.
Инспектор поскрипывает на табуретке, стиснув зубы и сложив руки на груди, а при виде меня хмыкает, но не произносит не слова. Только нос морщит, словно перед ним мартышка шарманщика, от которой можно нахвататься блох. Джулиан, напротив, лучится благодушием. Стоит мне перешагнуть порог, как он встает и церемонно кланяется мне, прежде чем занять место на подоконнике, между горшками с геранью и пыльным чучелом лисы.
Он успел рассказать про воск, а также про исчезнувший архив. Вот почему присяжные не встречают меня улюлюканьем. Из убийцы родни я превратилась в несчастную жертву ограбления. И вдобавок с тонко настроенной нервной системой, для которой губительны переживания. Задавая мне вопросы, коронер доктор Ланкестер из Центрального отдела Мидлсекса то и дело оборачивается на Джулиана, запрашивая его одобрение. Не знаю, что за речь прочел мистер Эверетт, но она была блестящей. Факт налицо: со мной обращаются так, словно я уже принадлежу ему.
Мне становится немного не по себе. Когда это я успела из femme sole[41], самой себе хозяйки, превратиться в femme covert — женщину под крылом мужниной власти, сокрытую от мира и растворившуюся в своем супруге?
Потом я вспоминаю, как надо мной простиралась тень смерти, и меня пробирает дрожь. Знал бы Джулиан, что я давно уже пребываю в статусе covert de baron, только владыка у меня иной. Другой барон. Он коснулся меня и сделал меня своею.
Бабочка в желудке распускает крылья.
От уколов хоботка я вздрагиваю, и присяжный, что сидит ближе всех, представительный джентльмен с бакенбардами, похожими на платяные щетки, предлагает мне воды. Перед ним лежит свежий выпуск «Таймс», который Джулиан купил у мальчишки-газетчика прямо у входа в трактир. На развороте — новости с полей сражений. Французские войска удерживают Мец, жители осажденного Парижа запускают воздушные шарики с листовками. Несмотря на мое возбуждение, злость и настырное шевеление бабочки, я не могу не восхититься хитроумностью мистера Эверетта. Не зря его столько раз переизбирали в палату общин!
В свете недавних событий мой французский акцент бьет на жалость. Бедная Франция, разнесчастные французы. Доколе вашу землю будет топтать прусский сапог? Доколе? Хотя я ни дня не бывала на исторической родине, это не в счет. Креолы тоже достойный объект для сочувствия. Многие по сей день помнят, как подвела южан Британия, бросив их на растерзание янки, которые, между прочим, похищали людей прямо с борта английских кораблей.
Итог коронерского суда не может не утешать. Приговор однозначный: смерть произошла в результате черепно-мозговой травмы, нанесенной тяжелым предметом. Но кто нанес роковой удар? Сие неизвестно. Присяжные заключают, что в деле не хватает улик, и требуют от мистера Локвуда продолжить расследование. Окончательное слушание в Олд-Бейли назначено на середину ноября. Джулиан говорит, что рано радоваться, потому как убийцу еще требуется найти, но сам сияет, как начищенный соверен.
