Я больше не была Пробуждающей Совесть.
– Дина! Что случилось? – Давин испытующе поглядел на меня.
Я склонила голову:
– Ничего!
Я не могла заставить себя сказать ему об этом.
– Давин, она врет, говорю тебе!
– Ты ведь не поглядела на нее как следует! Почему же ты так уверена?
Я, сдаваясь, пожала плечами:
– Я вообще не могу больше это делать. Поступай как знаешь!
Я зашагала дальше.
– Дина! – раздраженно и вместе с тем растерянно запротестовал он.
– Поступай как знаешь! – повторила я, продолжая идти.
Поэтому, когда мы спустя некоторое время добрались до того места, где Пороховая Гузка ждал нас с лошадьми, мы по-прежнему волочили за собой Сашу.
* * *
У нас было только две лошади, так что продвигаться вперед быстрее мы не могли. Но нам хотя бы удавалось по очереди ехать верхом, чтобы ноги немного отдохнули. Саше тоже посчастливилось долгое время ехать верхом. У Тависа не хватало сил, так что и он какое-то время двигался верхом. И только бродяга, который пострадал больше всех, не хотел садиться на лошадь.
– Для того, кто желает укрыться в лесной чаще, две ноги лучше, чем четыре копыта твои, – пел он, обращаясь к лошади. И, несмотря на свою хромоту, он ошеломляюще быстро продвигался вперед. Это не он задерживал нас.
Бродяга… Я так и не смогла называть его иначе.
– Как тебя зовут? – спросила я его, когда мы плелись по дороге рядом друг с другом.
Он улыбнулся. Молниеносный блеск ошеломляюще белых зубов. Но это могло быть из-за того, что все остальное в нем было темным от солнечного загара и грязи.
– Бродяга по кличке и бродяга от роду, – по-видимому, по привычке тихонько пропел он.
– Бродяга? Так же зваться нельзя! Он пожал плечами.
– Другого имени у меня нет, – ответил он.
– Тсс! – прошептал Давин. – Кажется, я что-то слышу.
Мы все постояли молча. И вправду. Нас настиг звук, по-прежнему отдаленный, но все же предупреждающий о беде. Собачий лай! Не произнося ни слова, мы снова двинулись в путь, теперь еще быстрее и как можно тише.
Охота началась!
* * *
Не будь с нами бродяги, нас бы уже сто раз схватили. Наверняка он был наполовину барсук, а вернее всего – лис. Такой лис, который может вскарабкаться на любое дерево.
Он оставлял ложные следы. Находил окольные дорога и укрытия. Он проводил нас через непроходимые чащи. Заваливал пройденный путь как угодно и чем угодно – камнями, водой, поваленными деревьями…
Однажды он навел собак на ложный след с помощью зайца, которого поймал. В другой раз кинул осиное гнездо в лагерь преследователей, так что половина их лошадей разбежалась и им пришлось ловить их несколько часов кряду.
И все-таки солдаты-драканарии по-прежнему шли за нами по пятам. Их было так много, что казалось, будто они никогда не спят. Они преследовали нас без устали. И всякий раз, находя какое-либо укрытие, где можно было хотя бы несколько часов отдохнуть и немного поспать, мы были вынуждены вскоре покинуть его.
– Если не выспаться как следует, глупеешь, – сказал Давин, моргнув одним глазом. – Что-то теряешь или забываешь об осторожности.
– Из всех благ мира сон всего дороже: он спасает мужа от голода и от жажды тоже, – пробормотал бродяга и отпил большой глоток из одной еще оставшейся у нас бутылки воды, а у нас их было всего-то две. Пороховая Гузка потерял свою бутылку, когда мы вынуждены были поспешно убраться от ручья, где расположились накануне.
Назавтра мы потеряли лошадей. И Сашу, но эта потеря была ныне для нас не очень велика.
Мы уже приближались к Высокогорью, и там было множество камней, крутых откосов и немного меньше деревьев. Нам надо было перевалить через вершину утеса, где укрыться было нелегко. И бродяга устроил еще один ложный след, чтобы заставить преследователей держаться на расстоянии, пока мы осмелимся начать подъем на перевал. По одну сторону тропки, которую, как мы надеялись, выберут преследователи, вместе с лошадьми укрылись Давин, Пороховая Гузка и Саша.
– Нынче не спускайте с нее глаз, – предупредила я, пока Роза, Тавис и я искали себе место в нашем укрытии, довольно высоко над нашей тропкой на противоположной стороне.
– Ты так подозрительна! – сказал Давин. – Разве она сделала нам что-то дурное или, может, навредила нам?
Особо ничего, разве что бывала порой ужасающе медлительна и еще оставляла бирюзово-синие нити в разных местах на деревьях. Но я этого не упомянула.
– Нынче стерегите ее! – сказала я, и Давин раздраженно кивнул:
– Да, да уж!..
И вот мы, стало быть, лежали каждый на своей стороне тропки и ждали и надеялись, что дракана-рии проедут мимо, не обнаружив нас.
– Они скачут! – прошептала Роза, сжав мою руку. – Слышишь, собаки?
– Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в!
– Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в!
Да, теперь их было слышно вполне отчетливо. Так чудно и протяжно выли собаки драканариев, когда чуяли какой-либо след. И вот мы увидели самых первых из них: серо-коричневые, ощетинившиеся страхолюды, достигавшие ростом середины бедер взрослого мужчины.
Тавис, издав еле слышный писк, зажмурил глаза. Он боялся собак, и они ему несколько раз снились, коли судить по тому, как он вздрагивал и кричал, прежде чем будили его.
Роза положила руку ему на плечо. Ей лучше удавалось утешить его, чем мне. Мне он по-прежнему не доверял.
Было бы грешно сказать, что я сама была спокойна. Я заметила, что душа у меня ушла в пятки, но собаки уже приклеились к следу внизу и не обращали внимания ни на что другое. Они мчались, опустив морды и подняв вверх хвосты. За ними крутой буйной рысью скакали всадники: восемь, нет, девять солдат-драканариев!
Я затаила дыхание, но они точно так же неуклонно следовали за собаками, как собаки держали след. Насколько я могла заметить, Вальдраку среди всадников не было.
«Все идет как по маслу, – подумала я. – Стало быть, бродяга просто создан для этого!»
Но вдруг все, что шло как по маслу, изменилось. Две лошади выбежали, промчавшись сквозь подлесок, по другую сторону тропки, одна с какой-то сверкающей бирюзово-синей фигуркой на спине.
– Солдат! – заорала во всю силу своих легких Саша. – Солдат, остановись. Враги господина здесь!
И Давин, этот идиот, помчался за ней!
– Давин! – закричала я и хотела подняться, но Роза рванула меня за пояс и заставила снова опуститься на землю.
– Молчи же! – яростно прошептала она. – Думаешь, ему поможет, если они схватят и тебя?
Собаки продолжали бежать вперед, но всадники, само собой, круто остановились. Давина осенило, что он почти набежал им прямо в руки и что остановить Сашу слишком поздно. Он повернулся и исчез среди деревьев. Сорвался с места, что твой олень, но скрыться от всадников не смог: лес был не очень-то густым. И тут один из них поднял натянутый лук.
– Нет! – зашипела, будто кошка, Роза и еще раз снова заставила меня опуститься на землю.
А я даже не поняла, что попыталась встать.
Внезапно Давин исчез. Я не знала, поразила ли его стрела и он упал или спрятался по своей воле. Только я уже больше его не видела. И в тот же миг внизу, у тропки, случилось нечто новое. Собаки вернулись обратно. И они были не одни. Перед ними бежало нечто темное, плотное, сутулое, какой-то вихрь из когтей, клыков и ярого гнева.
– Это дикий кабан, боров! – восхищенно прошептала Роза. – И где только он его раздобыл? По мне, так он попросту волшебник! Думаю, он может и разговаривать с кабаном.
Само собой, Роза имела в виду бродягу.
Всадникам пришлось забыть о Давине. Когда небольшой, весом всего лишь около шестидесяти стоунов, разъяренный кабан напрямик спешит тебе навстречу, приходится думать вовсе о другом.
– Идемте! – негромко произнес бродяга, внезапно вынырнувший прямо у нас за спиной. – Ваше дело держать – наше дело бежать.
Ну что ж, он был прав; так что мы поднялись и снова двинулись в путь.
* * *
Уже после полудня бродяга вернулся с Пороховой Гузкой и Давином. Давин был чуточку пристыжен.
– Она ударила меня веткой по голове, – рассказывал он. – Вот уж не думал… я не верил в то, что она могла так поступить.
Вдоль плеча Давина пролегла кровавая ссадина – след от стрелы, – но вообще-то он был цел и невредим.
– Будь она уродиной, – сказала я, прижимая пучок мха к его ране, чтобы она больше не кровоточила, – будь она уродиной, ты бы так ей не верил.
– Вовсе это не так, – смущенно запротестовал Давин.
Но так было на самом деле, и мы оба знали об этом.
* * *
Колени болели. Ноги болели. Легкие мои болели. С трудом верилось, что было же когда-то время, когда я занималась чем-то другим: не бежала, не падала, не поднималась, не бежала, не бежала, не ползла, не карабкалась, не бежала и не падала вновь. Пожалуй, был когда-то мир, что состоял не из мокрых еловых сучьев и деревьев, откосов горных гряд, размокшей глины и грязи, стука копыт, страха и бегства. Только трудно было вспомнить это сейчас.
