– Сиди смирно, – пробормотал он. – Мы и так тяжелы для этой клячи.
Морлан проехал немного вперед и встретился с вожаком драканьего дозора.
– Ага, стало быть, ты, Морлан, поймал их? – сказал драканарий. – Замечательно! А теперь я, пожалуй, перехвачу их!
– Не спеши! – ответил Морлан. – У меня – мои собственные указы!
«Да, и ты не желаешь лишиться своей платы», – подумала я.
– А что в этих указах?
– Мы должны привезти пленников в Кабанье ущелье. Туда-то мы сейчас и держим путь!
Он ткнул пальцем меж ушей лошади, указывая на узкую воронку долины, куда мы собирались въезжать.
– Кабанье ущелье? Ничего этого не знаю! Солдат-драканарий подозрительно поглядел на Морлана и его людей:
– Почему именно туда?
– Откуда мне знать?
– Морлан, я не знал, что ты делаешь, но…
– Ты что, сомневаешься в моем слове?
У драканария был такой вид, будто ему в нос ударил дурной запах.
– В твоем слове? А с чего мне сомневаться в твоем слове… только из-за того, что ты скачешь под лже-знаменем и носишь лже-плащ. Или, может, это плащ-оборотень, который надет и на одну, и на другую сторону?
– Проклятый пес! – проворчал Морлан, кладя руку на свой меч. – Я проучу тебя!
– Поглядим, как ты проучишь меня, когда мес-сир Вальдраку сам скачет к нам. Труби, горнист!
И один из драканариев дозора – трубач – поднял сигнальный рог, что был при нем, и затрубил сигнал, эхом отозвавшийся меж стен ущелья.
Морлан опустил меч. Его глаза под рыжими бровями метали молнии, но он больше не толковал ни о слове чести, ни о том, чтобы проучить дозорного.
– Мне обещано вознаграждение! – только и сказал он.
Солдат-драканарий кивнул:
– Будь спокоен, Морлан! Ты его получишь!
Я, упав духом, глядела на свои руки, привязанные к луке седла. Пусть их бранятся сколько влезет! Не все ли равно, встретит нас Вальдраку здесь или дальше, в самом ущелье… В конце концов все будет то же самое!
Этот малый дозор явно был своего рода передовым отрядом, потому как прошло совсем немного времени, прежде чем отряд солдат-драканариев вынырнул из-за горной гряды над нами. Восемь ратников и сам Вальдраку.
* * *
По нему было видно, что он провел несколько дней в лесу, вдали от всех тех удобств, которыми, вообще-то, любил себя окружать. С него сошло кое-что из его блеска и ухоженности, а присущая ему холодная ярость ощущалась даже на расстоянии многих шагов. Его драканарии предусмотрительно избегали попадаться ему на пути.
Взгляд злодея быстро обежал горстку дозорных, ожидавших его.
И потом остановился на мне.
– Вот как, – произнес он, и в голосе его прозвучало даже не торжество, а только холод. – Наконец-то!
Он проскакал на Мефистофеле наискосок сквозь горстку дозорных прямо ко мне, и как люди, так и животные быстро отступили в сторону на его пути. Движением таким быстрым, что я почти не успела проследить за ним, он отстегнул опоясывающую его цепь. Она просвистела в воздухе и непременно задела бы мое лицо, но конь, на котором я сидела, не был, подобно Мефистофелю, привычен к такого рода действиям. Он испуганно отскочил в сторону, и крайнее звено цепи хлестнуло меня вместо лица по бедру.
Я услышала крик Давина, но почти ничего не видела из-за выступивших на глазах слез.
– Придержите-ка эту лошадь! – приказал Вальдраку и еще раз поднял руку.
Я же поднять свои связанные руки никак не могла, и мне пришлось лишь отвернуть лицо в сторону и нырнуть как можно ниже. Цепь просвистела через затылок и опустилась прямо за ухом. Это было все равно что порезаться осколком тонкого льда: сначала холодно, а потом ужасающе жарко, и я почувствовала, как за ухом брызнула кровь и потекла вниз мне на шею.
Вдруг сверкнуло лезвие ножа, и я ждала, что он, скорее всего, вот-вот воткнет его в меня здесь и сейчас, но вместо этого он разрезал путы, привязывавшие меня к луке седла, освободил и, подняв на руках, стащил вниз с лошади. Это застало меня врасплох и настолько ошеломило, что я просто-напросто свалилась навзничь меж лошадиными копытами. В голове у меня по-прежнему свистело и шумело после удара, и я не смела поднять глаза, не смела заглянуть в глаза ему.
Он, должно быть, сам спешился, потому как в следующий миг я почувствовала, что меня хватают за волосы у того места, куда ударила цепь. Он потянул меня вверх, поставил на ноги и толкнул к темно-коричневому боку Мефистофеля так, что я ткнулась носом в кожаное седло.
– Ежели ты только глянешь на меня, я их всех до одного убью! – ледяным и тихим голосом, предназначенным лишь для моих ушей, произнес он. – Всех до одного. Тебе понятно?
Я кивнула.
– Ты уверена, что тебе понятны мои слова?
– Да, – прошептала я. – Я это хорошо понимаю.
– Что-то не верится, – сказал он. – Ведь ты явно не приняла всерьез наш первый уговор. Может, ты мне не веришь: я имею в виду как раз то, что говорю.
Какое-то ледяное ощущение распространялось у меня в животе и искало выхода.
– Да, – в отчаянии прошептала я. – Я хорошо это знаю!
– Замолчи! – сказал он. А затем повысил голос: – Мальчишка из Лакланов? Он тоже у нас?
– Да, – ответил Сандор, державший поводья Мефистофеля.
– Хорошо! Убей его!
– Нет! – закричала я. – Нет!
Сандор бросил поводья Мефистофеля одному из солдат-драканариев и шагнул к той лошади, на которой сидел Тавис.
Я, повернувшись кругом, увидела на миг окаменевшее, белое как мел лицо Тависа. Один из тех, других солдат-драканариев, вестник, как я увидела, пришел на подмогу Сандору и стащил Тависа на землю.
– Отпусти меня! – закричал Тавис, пытаясь пнуть его ногой в большеберцовую кость, но вестник схватил его за ворот и потащил в кустарник.
Я орала, я кричала… Я забыла все-все угрозы и все так называемые прежние уговоры с Вальд-раку.
– Позор тебе! – кричала я, пытаясь извернуться и взглянуть на него. – Позор тебе, позор тебе!
– Заткнись, ведьмино отродье! – воскликнул он с неожиданным оттенком паники в голосе и попытался заткнуть мне рот рукой.
Я укусила его и продолжала кричать. Но это ничуть не помогло. Ведь в голосе моем не было и намека на звук голоса Пробуждающей Совесть, и это в конце концов дошло и до Вальдраку. Он прекратил свои попытки заткнуть мне рот и вместо этого повернул меня кругом так, что я могла заглянуть ему прямо в лицо.
– Ну же! – произнес он, заставив свой голос звучать так, будто это все его немного забавляло. – Моя редкая пташка утратила свои коготки!
Я доревелась до того, так, что из носа у меня сопли потекли, и я не могла удержаться, чтобы не шептать: «Позор тебе! Позор тебе!» – даже если это ни капельки не помогало. Из кустарника до меня донесся жалобный визг Тависа. Потом все стихло.
Солдат-драканарий вернулся. Его нож и руки потемнели от крови.
– А что с телом? – спросил он. – Заберем его с собой?
– Нет! – равнодушно ответил Вальдраку. – Пусть его валяется. Тем, кто питается падалью, ведь тоже надобно жить.
ДАВИН
Кабанье ущелье
Мы съезжали вниз с горы в Кабанье ущелье. Голова моя по-прежнему гудела от удара, что достался мне, когда я попытался было помочь Дине. Но это было ничто по сравнению с холодной яростью, от которой цепенело все тело.
Они убили Тависа! Они затащили маленького веснушчатого мальчонку в кусты и перерезали ему горло!
Я слышал, как рыдала Дина. А в промежутках между рыданиями по-прежнему звучали полузадушенные ее слова: «Позор тебе!» Но никто не обращал на это внимания. Я ничего не понимал… Почему она не остановила его? Какая дурость на нее нашла?
«Дина, – думал я, – как ты могла дозволить ему убить маленького мальчика?» Вальдраку же не какой-то там Дракан, что может, глазом не моргнув, смотреть в глаза Пробуждающей Совесть! Ведь это было видно по тому, как злодей страшится ее взгляда. Или, вернее, страшился его. Потому как ныне он явно не боится.
Здешняя тропка была крутой. Лошадь, на которой я ехал верхом, споткнулась и чуть не упала. Ей было нелегко удерживать равновесие с двумя людьми на спине: со мной и с одним из лже-Кенси.
Должно быть, это дошло и до него. Он отвязал мои руки от луки седла.
– Слезай! – сказа он. – И не пытайся удрать. Только попробуй, я пущу тебе стрелку прямо в спину.
Я в этом не сомневался. Я соскользнул вниз и, пошатываясь, спотыкаясь и нетвердо держась на оцепенелых, непослушных ногах, пошел перед его лошадью.
Я увидел, что Пороховую Гузку и Розу тоже ссадили на землю. Но впереди всей вереницы дра-канариев Вальдраку по-прежнему крепко держал Дину, и, похоже, его огромному караковому коню удается все же управиться, спускаясь с откоса.
Тропка была мокрая, каменистая и узкая. По обеим ее сторонам круто вздымались склоны ущелья, а грязная дождевая вода текла, бурля, у меня под ногами, так что получалось, будто идешь по ручью. Прямо передо мной маячил широкий серый лошадиный зад, и, коли б я не шел достаточно быстро, меня опрокинула бы лошадь, ведь всаднику останавливаться было ни к чему.
