А мальчик покончил с собой. Они так сказали. Ясное дело! Бьюсь об заклад, он просто не выдержал допросов.
Конечно, это было давным-давно. И сейчас уже трудно вспомнить, как все было. Мне ведь тогда только исполнилось двадцать. Днем я работала, а вечерами училась в колледже — хотела стать учительницей. Сейчас мне за тридцать, и иногда кажется, что все это мне просто приснилось. Приснилось, что я жила в стране, где люди избирали своих лидеров на должность. Где достаточно было достичь определенного возраста и не быть осужденным преступником, и ты имел право голосовать. Вместо того, чтобы проходить все эти психологические тесты и ждать, когда эксперты дадут тебе разрешение голосовать. Это и в самом деле как сон.
Представить только, что когда-то в этой стране ты мог быть кем захочешь — учителем, доктором, банкиром, ученым. Я собиралась стать учителем истории, но это в основном для белых. Моя семья жила в этой стране всегда, но из-за того, что я азиатка, мне дали условное гражданство… А ведь я тут родилась! Наверное, мне не следует жаловаться. Если кто-нибудь узнает, что я видела, как убили Кеннеди, я, скорее всего, стану трупом. Потому что всем известно: сплетни, будто какие-то копы с дурными намерениями застрелили Кеннеди в вестибюле отеля, — очередная тупая ложь, вроде второго террориста в Далласе в 1963 году. Всем известно, что Кеннеди погиб от взрыва в центре, где проводился съезд. Такова официальная версия его смерти, а официальная версия, подтвержденная правительством, и есть правда.
Там, где я живу, существует стандартная сегрегация, поэтому я не могу пользоваться никакими удобствами для белых. Я подумывала подать заявление о переезде в один из больших городов, где сегрегация выборочная и нет никаких официальных «только для белых», но говорят, что ждать приходится много лет. А кто-то мне сказал, что на самом деле сегрегация там точно такая же, как и здесь, просто они не говорят об этом открыто и честно. Так что, наверное, лучше мне не будет нигде…
Но все-таки мне хотелось бы стать учительницей, а не поваром. Я даже не могу стать шеф-поваром, потому что эта область деятельности только для мужчин. Хотя, по правде сказать, я и не хочу быть шеф-поваром, потому что готовить мне не нравится и получается это у меня не особенно хорошо. Но это единственное, чем я смогла заняться. Список профессий, доступных для небелых, сокращается с каждым днем.
Иногда я думаю, что на самом деле все не должно быть так плохо. Что никто не хотел, чтобы военные взяли верх над правительством. Наверное, все дело в панике, начавшейся из-за того, что слишком многие кандидаты от демократов погибли вместе с президентом во время того взрыва, и бунты никак не прекращались, и все такое. Тогда казалось, что страна распадается на куски и кто-нибудь должен сделать что-то быстрое и решительное. Решить, кто станет президентом, когда Псих-Джонсон, и Коротышка-Хамфри, и все эти сенаторы погибли. Но ведь кто-то должен был остаться, верно? Там был не весь конгресс. Я имею в виду — если бы я знала… Если бы все мы знали, как все обернется, мы бы, пожалуй, позволили Рональду Рейгану попрезидентствовать четыре года. Пусть бы конкурировал с Уоллесом и все такое, сохранили бы свободные выборы, и тогда их не отложили бы, а впоследствии не отменили.
Люди запаниковали. Думаю, именно из-за этого все и случилось. Они паниковали на улицах, в правительстве, у себя дома. Наша собственная паника нас и сгубила.
Машинописная копия без даты, найденная в камере хранения на автобусной станции Сан-Диего 9 апреля 1993 года.Наша собственная паника нас и сгубила. Для многих из тех, кто был свидетелем определенных событий 1968 года, это может прозвучать, как точная кода для последующих двадцати пяти лет, если «кода» тут вообще подходящее слово…
О черт! Не знаю, зачем я трачу силы на то, чтобы собрать все это воедино. Как можно подвести итоги отрезку истории, ход событий в котором пошел неправильно? Как можно собрать воедино страну, которая поверила, что ее спасли от хаоса и разрушения? И кто я, собственно говоря, такой, чтобы задаваться такими вопросами? Я больше не живу в этой стране, всего лишь нелегальный иммигрант, сумевший прорваться через границу к свободе. Было время, когда нелегалы шли за свободой на север, но мне кажется, что теперь об этом никто не помнит. Мексика — страна печальная, грязная и древняя. Люди здесь бедны и подозрительно относятся к белым американцам, хотя сейчас я стал настолько коричневым, что запросто сойду за своего. Но пока не пытаюсь говорить на их языке — акцент у меня по-прежнему чудовищный.
Свобода здесь не идет ни в какое сравнение с тем, к чему мы привыкли, но ограничений меньше. Например, не нужно обращаться за разрешением путешествовать по стране. Просто садишься и едешь из одного места в другое. Конечно, в США несложно получить такое разрешение, их выдают в плановом порядке. Но я из того поколения, которое еще помнит, что все было по-другому, и меня бесит, что я вынужден просить позволения поехать, скажем, из Ньюарка, допустим, в Кейп-Мей. Я нарочно выбрал два города, в которых никогда не бывал, — на случай, если мои записки попадут не в те руки. Бог свидетель, слишком много моих бумаг было потеряно за эти годы. Иногда я думаю, что это просто чудо, что меня до сих пор не схватили.
Это не жизнь, а настоящий ад, когда тебе грозит суд и тюрьма только за то, что ты пытаешься составить правдивое изложение событий, происшедших два с половиной десятилетия назад.
Почему я этим занимаюсь? На то есть масса причин. Потому что меня научили любить правду. И потому что я хочу искупить свою вину за то, что сделал когда-то с Кэроль Фини и другими. Я до сих пор поражаюсь, что она меня не узнала, но думаю, что двадцать лет все же очень большой срок.
В то время я искренне думал, что поступаю правильно. Мне казалось, что нормально внедриться в группу левых, если ты делаешь это только ради того, чтобы убедиться: никто из них не складирует оружие и не планирует взорвать здание. Или убить очередного лидера. Я на самом деле жалею, что не смог арестовать Энни Филлипс и ее группу задолго до Чикаго. Некоторые из тех, с кем я беседовал, и из тех, кто вышел в ту ночь на улицы, винят Энни за все, что случилось потом. Думаю, именно поэтому власти сохранили ей жизнь, а не убили — чтобы старые радикальные левые могли ненавидеть ее сильнее, чем правительство.
Поговорив с Энни, я понял, почему она пришла к насилию, хотя и не одобряю этого. Если бы ее голос услышали в 1964 году, может быть, теперь услышали бы и все эти голоса, хотя им вряд ли есть что сказать…
О как мелодраматично, «Дэвис»! Но я ничего не могу поделать. В 1968 году я был, по сути, таким же, как все они, — думал, что моя страна в беде, и пытался сделать хоть что-нибудь. И…
И какого дьявола! Мы же победили во Вьетнамской войне. Ура Америке! Вьетнамцы почти все вымерли, зато мы вернули своих парней домой. И тут же отправили их на Ближний Восток, а потом в Никарагуа, на Филиппины и в Европу. Туда, где уже никто не протестовал против наших ракетных баз. Это большая старая палка. Мы на целый шаг продвинулись от принципа говорить ласково, держа наготове большую палку. Больше мы не разговариваем…
После того как я все-таки выбрался из страны, мне долго снился один и тот же сон. Мне снилось, что все повернулось иначе, а какая-то одна вещь не случилась или, наоборот, случилось что-то другое и страна просто… продолжала жить дальше. Я все время об этом думаю. Если бы Джонсон тогда не баллотировался… Если бы за четыре года до этого в Сисеро никого не убили… Если бы Рейган не обрушил столько сил на кампус… Если бы в Аллена Гинзберга не швырнули камнем… Если бы та бомба не взорвалась… Если бы Кеннеди не убили… Если бы Дилан появился…
Если бы Дилан появился — иногда я гадаю, что бы тогда вышло. Господи, мир стал бы таким простым! А не жестоким и грубым.
Даже собрав целиком этот рискованный отчет, я не уверен, что сейчас знаю больше, чем знал в самом начале. А я-то надеялся, что смогу понять, как, вместо того чтобы выиграть сражение и проиграть войну, мы выиграли войну и потеряли все, что имели.
Но все могло сложиться по-другому. Не знаю, почему для меня так важно это знать. Может, потому, что не хочется верить, что мы все равно пошли бы таким путем. Не хочу верить, что все, имевшее хоть какую-то ценность, осталось там, в 1960-х.
Бумаги найдены в поспешно оставленной комнате эквадорской ночлежки при оккупации американскими войсками во время Третьей южноамериканской войны 13 октября 1998 года.перевод Е. Черниковой
Фриц Лейбер
УСПЕТЬ НА ЦЕППЕЛИН!
В тот год, навещая в Нью-Йорке сына, профессора истории и социологии в муниципальном университете, мне довелось испытать нечто очень необычное. В плохие моменты жизни, а я не так уж часто для человека моего возраста их переживаю, я склонен с недоверием относиться к абсолютным границам во времени и пространстве, являющимся нашей единственной защитой от хаоса, и страшусь, что мой ум — нет, пожалуй, все мое личное существование в любой момент и без всякого предупреждения мощным порывом космического ветра может быть перенесено в совершенно иную точку мира бесчисленных возможностей. Или, скорее, просто в другую вселенную. И чтобы соответствовать ей, моя личность должна будет измениться.
