Веду Рубио в небольшую уютную комнату, которая ближе всего к входу.
Здание еще прибрать не успели, не до того.
А мне мнение Рубио сейчас важнее всего.
Пока буду с ними общаться, велел никому мне не звонить. Рамос есть, пусть Рамосу и отчитываются. А сам Рамос как-нибудь разберется.
Чем больше я на Рубио смотрю, тем лучше понимаю: они реально пара. Это в мелочах каких-то проявляется. Как друг на друга смотрят. Как близко друг к другу стоят. Касаются ли один другого.
Мне нравится то, что я вижу.
Сложно объяснить человеку из неблагополучной семьи, что такое семья хорошая и как ее создать. Это надо впитать с корнями.
Рубио садятся за стол, и я предлагаю им выпить. А потом выдаю:
— Вот зачем я вас позвал. Жить без вашей дочери Анхелы не могу. Познакомились мы случайно, но как я ее увидел, понял, что ни одна другая женщина мне не нужна. Прошу ваше благословение на встречи с ней.
Как на духу выпаливаю. Ну вот и все. Я это сказал.
Рубио молча переглядываются, но я по глазам вижу: мой порыв оценили. Правда, не значит, что помогать собираются.
Я добавляю:
— Я переселил всех ваших детей к себе в крепость. Выделил вам землю и дом ваш перенес. Обеспечиваю всех. Пока так.
Рубио снова переглядываются, и я понимаю, что в этот раз все серьезнее.
Вот умом знаю, что они люди простые. Надавить, как я умею — и дело с концом.
Но не могу так. Не с ними. Не с родителями моей чики.
Уважение — оно тоже в мелочах.
И вот вроде проще уважать какого-нибудь Маноло Фуэнтеса с положением, с властью и деньгами — я же и у него разрешения встречаться с Кларой просил — но реально куда сложнее, когда понимаешь, что он почти рогоносец, а его сын дебил.
А эти люди бедные, зато устои у них крепкие. И дочь они воспитали хорошо.
Бедность не то, что поправить нельзя.
— А что хочет Анхела?
Ох, я аж вздрагиваю. Голос у Вероники Рубио мягкий и мелодичный, как ручеек по камням журчит, и что-то медовое еще. А так ужасно похож на дочкин.
Ангелок, неужели и ты умеешь говорить так мягко?
— Анхела пока сомневается. Боится меня. Я же Диего Рейес, — слегка развожу руками, как будто это может все объяснить.
Но да, может. Легенда у меня еще то паскудство.
— Можно нам обсудить друг с другом ваше предложение, господин Рейес? — опять Вероника.
Как мягкой лапкой по сердцу гладит, ведь мне глючится, что это Анхела.
— Да, конечно. Позовите обратно, когда решите. Угощайтесь.
Я оставляю их с вином и за столом, полным всякой закуски. На кухне я приплатил, чтобы повара быстро наготовили, а не плакали по Фуэнтесам.
Нет ничего лучше мелкой благодарности за все услуги, но на Рубио я не буду давить.
Выхожу в коридор и принимаю звонки.
Деревню и товар посмотрели. Там все в порядке. Флигели облазили — тоже.
Теперь из важных дел остается вскрыть сейфы Фуэнтесов. Может, шифр подобрать. Дело не быстрое, но и я уже не тороплюсь.
Разворачиваюсь и вижу обоих Рубио в коридоре. Зовут меня.
Захожу в комнату, как на гильотину.
— Мы решили, что не будем вам с Анхелой мешать. Помогать тоже не будем, раз Анхела не уверена в своих чувствах, — это Эстебан Рубио.
— Даете свое благословение? — спрашиваю, и дыхание перехватывает.
Редко я у кого-то что-то прошу. Почти никогда. Не умею просить.
— Да, Диего Рейес. Мы тебя благословляем на отношения с Анхелой. А дальше уж как у вас получится, — Вероника Рубио тепло улыбается. И отстраненно как-то.
Не мне, а своим мыслям о дочери. А тиски на моем горле потихоньку разжимаются.
Анхела не похожа на Клару, так с чего их матерям быть похожими?
— Ваша семья в любом случае будет жить в крепости. Если не возражаете.
— А где сама Анхела сейчас, что с ней?
Паскудный вопрос!
— Она немного приболела. Восстанавливается и спит. Давайте я вас к ней провожу?
Мы идем к ангелочку в «палату», и я отпускаю Мендеса и Пилар.
Вероника Рубио решает остаться с дочерью, а Эстебана я зову с собой.
— Давайте отметим благословение. А когда Анхела проснется, покормим ее, и вы все вместе поедете домой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А что дальше, господин Рейес?
— Диего, господин Рубио.
— Дальше, если вы одобряете, я буду действовать своими методами.
Теперь, ангелок, ты не отвертишься.
Бейся не бейся, ты — моя.
Глава 17. Серенада. Анхелика
АНХЕЛИКА
Я все еще поверить не могу, что родители меня так спокойно Рейесу отдали. Ну, то есть не отдали, но, по-видимому, простили все, что он мне сделал и еще сделает.
И даже если я расскажу маме, как все было, она решит, что это любовь.
Мол, ошалел «парень» от страсти, да еще ты его раззадоривала. А с мужчиной надо нежно, с пониманием и терпением.
А если прямо распирает, можно и поругаться, не страшно.
Папа же у меня вспыльчивый, да и мама сама не сахар. Ругаются, мирятся и дальше ладят.
Это все, конечно, хорошо для пар, которые добровольно друг друга выбрали, но я-то Рейеса не выбирала.
Диего…
Нет уж. Не могу я его так называть. Не готова.
Буду просто на «ты», чтобы не прицепился.
Мне сейчас сложно. Потому что когда я думала, что он вот-вот умрет, то с ума сходила.
А как выяснилось, что он живой и здоровый, да еще и богаче стал за счет имущества Фуэнтесов, как-то меня отпустило.
Страсть страстью, надо головой думать.
Особенно теперь, когда родители меня запросто за Рейеса отдадут.
А соседи уже и так косо смотреть не станут. Рейес же всю семью к себе забрал, и поди знай, вдруг прямо в своем особняке и поселил. С него станется.
Хотя я за все время жизни у него не поняла планировку зданий, поскольку меня водили с мешком на голове, уверена, что особняк у него есть.
А вот этот мешок я никак забыть не могу.
Пусть меня выдают замуж — я даже пойду. Только просто так Рейесу не дамся.
— Давай, Анхелика. Диего уже достаточно за тебя поволновался.
— Мам. Ты сказала нам самим разбираться? Вот я и разберусь. А если ты считаешь, что надо пойти великому господину в ноги поклониться или на пол лечь и юбку задрать, ты только скажи! — я выкрикиваю последние слова и тут же чувствую, что перегнула палку: — Прости, мам. Извини. Не люблю я его!
Она качает головой.
— Из-за неважных так не заводятся.
Все. Мамочка уверена, что я жизни не вижу без Рейеса, только признаваться себе в этом не хочу.
Она у меня очень романтичная и верит в любовь, в страсть и во все их превратности.
Любовь, как море. Любовь, как водопад — на голову падает и оглушает — в этом вся моя мама.
Я поправляю одежду, умываюсь и иду к папе с Рейесом.
Именно к папе, а не к Рейесу.
В то, что папа тоже Рейеса принял, верю.
Мамочка моя не врет, и они с папой очень часто единодушны во многих вопросах. Поспорят, поругаются, а потом приходят к согласию. И вроде не компромисс это, но что-то такое, похожее.
Папа мой пить не очень умеет, а Рейес не умеет точно.
А тут я захожу и вижу, что они на двоих приговорили бутылку вина.
Главное, чтобы Рейес от этой дозы не сошел с ума и не передумал отпускать меня с родителями.
Стоит мне войти, как он вскакивает с места и отодвигает для меня стул. Прямо одновременно, когда папа отодвигает стул маме.
Это выглядит очень странно.
А его темный взгляд обжигает мне лицо, и плечи, и руки. На груди замирает и прожигает ее насквозь. Все тело под ним горит и плавится.
Надо как-то выдержать этот сложный поздний завтрак и сбежать.
Рейес подает мне тарелку, полную лепешек, риса, мяса и овощей, и я пользуюсь этим, чтобы на него не смотреть.
А он на меня так и смотрит, как приклеенный. Даже удивительно, что при этом успевает шутить с папой и мамой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ну и пусть шутит. Я глаз не поднимаю.
Доедаю все, и тут Рейес заявляет:
— Увозите дочь и спрячьте ее получше. А то ночью я ее у вас украду.
