– Пороли тебя мало, – хмыкнула графиня. – Что ж, решено, ты остаешься на Флоре. – Продолжаешь играть роль преданного оруженосца, можешь даже подать прошение о свидании с арестованным. В нем тебе, конечно, откажут, но лишний раз засветишься в нужном образе. На суд тоже приди, но в первые ряды не лезь, маячь на заднем плане где-нибудь. Пусти слезу при оглашении приговора – это, я смотрю, тебе большого труда не составит. Некоторый риск, конечно, есть, но ты права, «драконий коготь» того стоит. У тебя все?
– Да, моя госпожа, – сглотнув, вы говорила Александра.
– Ну и отлично. И не вздумай больше распускать нюни! Не разочаровывай меня, девочка. Не надо.
– Хорошо, моя госпожа, – низко поклонилась графине виконтесса.
* * *
Как и предсказала графиня, в свидании ей категорически отказали. Александра к этому, впрочем, была готова и робко попросила соизволения хотя бы передать арестованному господину письмо. Сержант, ведающий стражей, разрешил, но честно предупредил, что, прежде чем попасть к узнику, письмо будет прочитано. Кивнув в знак согласия, девушка протянула ему незапечатанный конверт. Сержант деловито извлек на свет бумажный листок и принялся внимательно изучать текст – плод нескольких часов ее титанических, без преувеличения, усилий.
– Что это? – недоуменно спросил он, прочтя письмо, как показалось Александре, не менее трех раз.
– Стихи, – скромно потупившись, проговорила она.
– Стихи?
– Стихи известного поэта времен Альфреда Первого Завоевателя. Из его рыцарского цикла. Я надеюсь, в узилище они укрепят дух моего несчастного господина.
– Что ж, почему бы и нет, – пожал плечами сержант, складывая листок письма и убирая его обратно в конверт.
Едва померкнет отсвет дня,Сойдет на землю ночь,Лихой поток умчит меняИз скучных будней прочь.
Я там услышу голоса,Увижу наш полет.Штандарт взметнется в небеса,Ладонь эфес найдет.
Айда на штурм, айда за мной!Победа храбрых ждет!Ряды бойцов, держите строй,Один за всех, вперед!
«Седло» летит в толпу врагов,Идут дела на лад.Подобен гневу будь богов,Отправь нахалов в ад!
Есть лишь один удел для нас,Дорога лишь одна.Из века в век, из часа в часНас в бой ведет она.Крепись!Алекса
28
Александра
В церемониальный зал герцогского планетарного дворца, в котором должен был состояться суд над Эдуардом, попасть ей удалось почти что чудом. Стража на входе категорически отказывалась пропускать безродного оруженосца в собрание благородных рыцарей. Не помогло поначалу даже заступничество признавшего ее сэра Тристана по прозвищу Северный Ветер – приятеля Эдуарда, оказавшегося невольным свидетелем сколь отчаянного, столь же и бесплодного пререкания Александры с гвардейцами на входе. С благородным рыцарем, разумеется, те говорили куда вежливее, но так твердо стояли на своем, ссылаясь на приказ сержанта. На счастье девушки, сэр Тристан оказался настойчив, пройдя за пост, отыскал этого самого страшного сержанта, а когда тот, в свою очередь, попытался отговориться уже собственным начальством, дошел до самого сэра Донована, турнирного распорядителя, отвечавшего, как выяснилось, и за организацию суда. Бородач дал добро, и Александру, наконец, пропустили.
Церемониальный зал, безусловно, производил на попавшего в него впечатление – для этого, собственно, он и был предназначен. Никаких люстр в нем не имелось, единственным источником света служило большое круглое отверстие на вершине грандиозного покрытого рядами кессонов купола, жаловаться на полумрак, однако, не приходилось – хотя, конечно, неизвестно еще, как бы обстояли дела, окажись день пасмурным. Внутренняя стена зала разделялась антаблементом на два яруса. В нижнем симметрично располагались двенадцать высоких ниш, оформленных пилястрами и отделенных от основного помещения коринфскими колоннами. В верхнем ярусе, также в нишах, но меньшего размера, стояли статуи, изображающие, как поняла Александра, знаменитых предков нынешнего герцога.
На противоположной стороне от входа имелось возвышение, на котором, вероятно, в другие дни стоял герцогский трон, но сегодня его место заняло обычное кресло, без короны на высокой спинке, из чего можно было сделать вывод, что нынче герцог не намерен чинить суд лично. Пока оно пустовало, тем не менее, по обе его стороны замерли в карауле два статных гвардейца с алебардами.
Едва ли не все прочее пространство зала было заставлено длинными широкими скамьями без спинок. К моменту появления Александры почти все места на них были уже заняты. Девушка сделала было попытку примоститься где-нибудь на галерке, однако сержант, получивший на ее счет личное указание от сэра Донована, похоже, излишне проникся значимостью ее особы и, проводив вперед по проходу, усадил во втором ряду – к ужасу Александры, аккурат рядом с графиней де Тэрако. Та, впрочем, появление возле себя простого оруженосца вниманием не удостоила, а вот сосед девушки слева, не кто иной, как сэр Арчибальд, до недавнего времени второй капитан герцога Флоренци, ну а теперь, надо полагать, без пяти минут первый, не стал скрывать удивления, окинув спесивым взглядом сперва Александру, а потом и приведшего ее гвардейца. Стражник, впрочем, уже шагал назад к дверям, оруженосец же приветствовала рыцаря почтительным поклоном, на который тот, разумеется, не ответил.
Минут через десть, когда свободных мест на скамьях уже не осталось вовсе, стража ввела Эдуарда. По залу прокатился гул, многие в задних рядах поднялись на ноги, чтобы лучше рассмотреть подсудимого, другие тут же принялись им за это выговаривать. Александра сама едва удержалась от того, чтобы вскочить с места, и, вцепившись пальцами в колени, впилась глазами в узника.
Полторы недели заточения не прошли для Эдуарда даром: он заметно осунулся, лицо имел бледное, волосы не помешало бы вымыть, а щетину на щеках и подбородке побрить. Впрочем, держался юноша неплохо: спины не горбил, голову нес высоко, рук не прятал, и только глаза зыркали из-под ресниц немного затравленно. По обычаю кортик и браслет у него не отобрали, и левая ладонь Эдуарда возлежала на эфесе, придавая позе подсудимого даже некоторую надменность.
Александра коротко стрельнула глазами в сторону графини – как та прореагирует? – но мачеха на узника, кажется, вовсе не смотрела, полностью погруженная в созерцание украшающих интерьер зала скульптур.
Между тем Эдуард занял предназначенное для него место слева от кресла судьи – стоя, сидеть подсудимому не положено, – обвел собрание тоскливым взглядом и, наконец, встретился глазами с Александрой. Та попыталась изобразить на лице ободряющую улыбку. Юноша очень трогательно приподнял плечи и двинул бровями, словно извиняясь перед своим оруженосцем за все, что с ним произошло. Взгляд Александры мгновенно затуманился, когда же зрение ее вновь прояснилось, Эдуард смотрел уже в другую сторону.
Дело в том, что в зал как раз входил судья. Оказался это ни мало ни много – сэр Томас, маркиз Фру, троюродный брат правящего герцога, седой, но вполне еще крепкий старик, получивший свой высокий титул как официальный наследник нынешнего повелителя Флоренци в силу бездетности последнего. На нем была подобающая случаю длинная черная мантия, поверх которой красовалась массивная цепь нержавеющей стали, символизирующая непорочность правосудия. Большинство из публики, не исключая графини де Тэрако, сэра Арчибальда и, разумеется, Александры, кто споро, кто с нарочитой неспешностью, поднялись на ноги, приветствуя вошедшего. Сидеть остались лишь несколько самых знатных рыцарей в первом ряду, очевидно, полагающие себя выше или равными старому маркизу, но и они вежливо склонили головы в знак уважения к его статусу судьи.
Степенно прошествовав к пустующему креслу, сэр Томас занял судейское место, опустились на свои скамьи и зрители. Примостившийся одесную судьи секретарь извлек из серебряного футляра перо и изготовился вести протокол. Выступивший откуда-то из-за спины маркиза сэр Донован провозгласил: «Именем Его Светлости герцога Флоренци!» – и в зале установилась тишина.
– Дело по обвинению сэра Эдуарда Драконья Кровь в убийстве сэра Станислава, графа Штерна, к слушанию открыто, – пробубнил куда-то себе под нос судья, – чтобы разобрать его речь, Александре приходилось прислушиваться, задние же ряды, вероятно, и вовсе мало что могли понять. – Милейший сэр Донован, доложите суть дела.
