— Могу попробовать сесть, — преложила Мирослава.
— Окажите нам честь, если нетрудно… сядьте, пожалуйста.
Графиня села, прижимая к груди пустую бутылку. Зрители отпрянули вместе со стульями. В голове графини тысяча чертей трещали на деревянный ложках, постукивая копытами по черепу, подрыгивая хвостами от счастья. Нимбы всех цветов радуги проплывали перед глазами, искажая без того перекошенную физиономию врача.
— Давайте, я помогу вам подняться.
— Сама!
— Окажите нам честь…
Мира поднялась на колени, используя доктора в качестве опоры. Бутылка шлепнулась на палас, нарисовала последнюю кляксу, и Мира готова была упасть рядом с бутылкой, но охранник поставил ее на две ноги. Бутылка была поднята следом и вручена хозяйке.
— Кто пригласил сюда эту русскую алкоголичку? — спросил незнакомый голос.
— Никто не пригласил, — ответил другой. — Сама пришла в банкетный зал и напилась как свинья, потом вломилась в кабинет и уснула.
— Да что вы говорите: пришла одна?
— Представьте себе, прошла сквозь охрану!
Мира решила взглянуть на тех, кто шушукался за спиной, но не смогла повернуть головы — деревянные ложки с новой силой принялись трещать по мозгам.
— Позвольте мне поводить вас на пристань, — предложил врач.
— Сама!
— Надо поторопиться. Если завтра утром вы не прибудете в аэропорт к московскому рейсу, мне придется сопроводить вас в полицию.
Мира вздохнула и позволила вывести себя из кабинета. Зрители повставали с мест и устремились за ней, но дальше порога не двинулись. За порогом графиню встречала другая публика: дамы в вечерних платьях шарахались от нее врассыпную, кавалеры в смокингах закрывали телами испуганных дам. Вздох ужаса пронесся сквозь толпу. Графиня в сопровождении врача и охранника спустилась вниз, преодолела двор и позволила выставить себя за ворота, где ее ожидал полицейский катер. На палубе катера маячила Клавдия Константиновна, которой не позволили ступить на гостиничный остров, да Илья Ильич… сидел на спасательном круге, опершись бородой на палочку.
— Мира! — кинулась матушка к графине. — Как же так, девочка моя? Как же так получилось?!
В преддверии материнских объятий Мира последний раз потеряла сознание. Упала на пирс, заставленный яхтами миллиардеров, но скоро пришла в себя оттого, что охранник пихал ее палкой.
— Это ее труба… закатилась под кресло, — объяснял он матушке Клавдии, но матушка плохо понимала французский и не хотела брать палку. — …Ее, я вам говорю! Она с собой принесла, пусть с собой и уносит… А я говорю возьмите! …Не мое дело, мадам! Можете бросить за борт, если угодно.
Полная картина происходящего стала возвращаться к графине в такси. Ее голова лежала на коленях матери, над головой проносились огни фонарей. Мира еще надеялась уснуть и проснуться в одиночестве на берегу бесконечного океана, но Клавдия укрыла шалью неразумную дочь, и запах родного дома вернул графине ощущение пустоты.
— Ничего, Мирочка, ничего… Все перемелется, все забудется. Правда, Илья Ильич?
— М… да, — ответил Илья Ильич с переднего сидения.
— Штраф их дурацкий мы заплатили, и адвокату заплатим, чтоб его морда треснула! Пришлось продать семь орденов из бабушкиного наследства. Целых семь орденов, чтобы они, наконец, отвязались и позволили нам уехать. Илья Ильич очень помог. Что б мы делали без Ильи Ильича! Но ничего… Главное, мы забрали тебя отсюда. Вернемся домой, ты отдохнешь, подлечишься. Я договорюсь, и никто не узнает. Сейчас можно лечиться анонимно, это не прежние времена. У меня есть хороший врач… В крайнем случае, мы пригласим специалиста на дом. Поживешь с Ильей Ильичем на даче. Прислугу отпустим. Вы вдвоем там прекрасно справитесь. Правда, Илья Ильич?
— М… да, — подтвердил Ильич.
— Я тебе уже и работу нашла. Помнишь Анечку, дочку тети Оксаны? Она собирается учиться в Париже, ей нужна практика в разговорном французском, а муж тети Оксаны очень богат. Они готовы платить, сколько скажешь. Ты бы видела, какой они себе дом построили! Репетиторы… Все эти репетиторы — безработные учителя, которые живых французов в жизни не видели. Помнишь Анечку?
— Она ж в английский ходила…
— Она кончает гимназию в этом году. Но гимназия с экономическим уклоном, языки там преподаются слабо. Я сказала, что ты вернешься из Парижа и будешь искать работу. Тетя Оксана с Анечкой рассчитывают на тебя. Да вот, Илья Ильич подтвердит. Правда, Илья Ильич?
— М… да, — согласился Илья Ильич.
Лечение Мирославы заключалось в регулярном приеме таблеток, которые она забывала пить, и строгом тюремном режиме, где все происходило по расписанию, от подъема до отбоя. Матушка прописала своей гулящей дочери свежий воздух, поселила на даче, но прислугу не уволила, напротив, наняла дополнительно женщину зрелых лет для приготовления пищи. В обязанности женщине вменялось также наблюдение и ежечасные доклады о том, как Мирочка поспала, погуляла, какие программы смотрела по телевизору, не нагрубила ли Илье Ильичу. Мобильный телефон Клавдия Константиновна конфисковала у дочери по прибытии в Москву и выдала новый, в котором было два номера: ее рабочий и ее домашний. Скоро к ним добавился номер Анечки, с которой Мирославе надлежало договориться о встрече, познакомиться, подружиться, найти общие интересы и как можно чаще говорить по-французски.
Первый раз Мирослава позвонила Анечке под строгим материнским присмотром, но Анечка записалась на массаж и отложила встречу. Второй раз Анечка с подругами веселилась на дне рождения и наутро неважно себя почувствовала. В третий раз Анечка получила повестку из парикмахерской и должна была срочно явиться на маникюр. Так срочно, что не успела предупредить… Четвертый раз Мира звонила без всякого принуждения, исключительно из праздного любопытства. После двадцатого звонка, в глаза не видев таинственной Анечки, Мира много узнала про современную молодежь: о чем думает, где развлекается, как понимает жизнь и как относится ко всему тому, к чему Мира пока еще никак не относится. Каждый раз, терроризируя Анечку, Мира входила в образ строгого педагога, озабоченного будущим легкомысленной особы. Все чаще в разговоре с абитуриенткой Сорбонны Мира позволяла себе лирические отступления морально-нравственного характера и, в конце концов, так запугала ребенка, что Анечка перестала отвечать на звонки, а потом и вовсе поменяла номер.
Смертельная скука вернулась к графине. Пока была Анечка — в жизни графини еще присутствовал смысл, когда Анечка смылась, графиня всерьез загрустила. Все, что матушка Клавдия оставила дочери от прошлой жизни, это красный камешек, похожий на зерно граната, и металлическая труба, которой не нашлось применения в служебном кабинете отеля. За это Мира дала себе слово не ругаться с матерью, но когда Клавдия потребовала убрать камень в сейф, а трубу отнести в сарай, дочь едва не нарушила слово. Клавдия вовремя почуяла опасность и решила не обострять конфликт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
