Сунув в рот сигарету, Эдуард Иванович зло чиркнул спичкой.
– «Не по-мужски»… – с нажимом передразнил он, – «некрасиво»… Ты что – предлагаешь вызвать этого уголовника на дуэль? Как драться-то будем? На зоновских заточках или на водяных пистолетах?
Конечно, вопрос об уголовном деле против неизвестного Тане рецидивиста был лишь предлогом для глобального выяснения отношений. Таким предлогом могло стать что угодно: невпопад сказанное слово, косой взгляд…
Капля точит камень, искра прожигает металл. Шнур догорел, и в мозгу дочери наконец-то взорвался динамитный патрон; грянула сцена.
Дальнейшая дискуссия развивалась по нарастающей, на повышенных тонах. Со свойственным юности темпераментом девушка высказала отцу все. И о его милицейско-лагерном прошлом, и о тяге к наушничеству, подсматриванию и подслушиванию, и о высокомерии, прорезавшемся у недавнего зэка сравнительно недавно…
– Я ведь помню, как ты еще до ареста… в маминой спальне подслушивающие «жучки» ставил! – эмоционально напомнила почти взрослая дочь.
– Лучше завести в супружеской спальне «жучков», чем лобковых вшей! – спокойно парировал отец.
– А анонимки? Ты помнишь, сколько кляуз ты написал на своих сослуживцев, когда с тебя сняли погоны?
– Для кого-то «кляузничать», а для кого-то – восстанавливать торжество закона! Для кого-то «мент поганый», а для кого-то – доблестный защитник правопорядка!
– Ты как паук! Ты опутываешь всех окружающих своей паутиной! – патетично подытожила девушка.
– Дурочка ты. В цирке такая паутина называется страховочной сеткой… – неожиданно смягчился Эдуард Иванович и, допив коньяк, со странной решимостью распорядился: – Ладно. Одевайся, поехали.
– Куда? – опешила Таня. – А как же мама? Вернется, а ключа у нее нет. Вон, в прихожей ее ридикюль!
– Поехали, поехали… Покажу тебе кое-что. А мама… не бойся, она не вернется, – с мрачноватой улыбкой сообщил Голенков.
– Ты же выпивший! Неужели поведешь машину?
– Да что я, от гаишников не откуплюсь? Выходи, а я Мента в спальне запру.
Дочь знала: в ситуации, подобной этой, спорить с отцом так же бессмысленно, как вбивать лбом гвозди. Накинув легкую куртку, она вышла в ночной двор. Туманный ореол размывал желтый контур луны. Фонари отбрасывались на асфальт уродливыми длинными тенями, и девушка неуютно поежилась: ей почему-то сделалось не по себе.
– Поехали, – скомандовал Эдик, усаживаясь за руль.
Спустя минут двадцать грязно-белый «Опель» остановился напротив металлических ворот ресторанного хоздвора. Выйдя из машины, Эдуард Иванович цепко осмотрелся по сторонам. Узкая зеленая улочка просвечивалась бледным мертвенным светом далеко, до самого конца. Прохожих, естественно, не было: тихое место, половина второго ночи…
– Выходи, – в руке директора ресторана звякнула связка ключей.
Скрип металлической калитки, щелчок выключаемой сигнализации, неожиданно вспыхнувший конус карманного фонаря, дверь служебного входа, длинный узкий пролет с выщербленными ступеньками…
– Зачем ты меня сюда привез? – не поняла Таня, глядя себе под ноги. – Что все это значит?
– Сейчас все узнаешь. – Открыв замок на решетке, преграждавший вход в подвал, Голенков подсветил себе фонарем.
Неверный овал электричества заплясал по кирпичным стенам, высвечивая разное ресторанное барахло: пластиковые столики, колченогую мебель из зала, какие-то фанерные ящики и коробки… Сдвинув плечом массивный холодильник, Эдик вставил ключ в замочную скважину маленькой дверцы.
– Сейчас все поймешь…
…Ни подпольная золотоплавильная мастерская, ни содержимое огромного блиндированного сейфа с круглым медным штурвалом совершенно не впечатлили дочь.
– Да ты посмотри! – горячо шептал Голенков, доставая из сейфа все новые и новые сокровища: тяжелые целлофановые пакеты с царскими червонцами, пачки долларов и евро, похожие на плохо спрессованные слоистые кирпичи. – Это все… наше с тобой! Ты понимаешь, как можно жить за такие деньги? Да мы… весь твой сраный ВГИК купим. Вместе с «Мосфильмом»! Мы… мы…
Девушка молча смотрела на это неиссякаемое Эльдорадо, даже не спрашивая о его происхождении. И лишь по ее взгляду Голенков определил: Таня наверняка подозревает, что здесь что-то нечисто.
– Мы ведь теперь… хозяева жизни! – убеждал Эдуард Иванович, и голос его стереофоническим эхом разносился по гулкому подземелью. – Мы можем позволить себе все! Все, что хочешь! Танечка, это твое, понимаешь?! Ну сколько тебе еще денег дать? Десять тысяч? Пятнадцать? Тридцать?
Дочь по-прежнему молчала. Стена отчуждения, ощущавшаяся отцом со дня возвращения из тюрьмы, не только не разрушилась, а наоборот – вознеслась до небес. Складывая деньги и золото в огромное металлическое чрево, Эдик понял: не стоило везти Таню в подпольную золотоплавильную мастерскую, не стоило пытаться купить ее любовь золотом!
Закрыв сейф, он прислонился спиной к круглому штурвалу. Равнодушие дочери обескураживало. Отец явно не знал, чем вернуть ее расположение. Долго и молча смотрел он на Таню, и прежняя льдистость его взгляда дрогнула, потекла неуверенной нежностью.
– А ты помнишь, как я тебя из детского садика забирал? – сентиментально спросил он.
– Помню.
– А как на новогодние утренники тебя водил – помнишь?
– Чего вспоминать, папа… И вы с мамой, и я тогда были другими, – вздохнула дочь.
– Чем же я изменился?
– Вы с мамой очень злые, малокультурные, лживые и противные люди, – вынесла Таня беспощадный приговор. – Вас никто на свете не любит. И вы никого не любите.
– Но ведь у меня… кроме тебя, никого больше нет! – Эдик растерянно приобнял дочь за плечи. – Я твой отец, я люблю тебя… А то кого же еще?! Доченька, ну зачем нам ссориться? Кому мы еще нужны, кроме друг друга? А ты… Какие-то «жучки» мне припомнила, какие-то анонимки приплела, какого-то грязного уголовника… Которому у параши самое место!
– Лида ведь не от него беременна, – на удивление ровным голосом сообщила дочь, отстраняясь от папы.
– И ты знаешь, от кого? – не поверил бывший опер.
– Знаю… – со странной улыбкой ответила Таня.
…Всю дорогу до дома дочь не проронила ни слова. Впрочем, отец и не пытался ее разговорить. Теперь, протрезвев, он окончательно осознал, сколь неуместна была эта ночная поездка.
На языке Голенкова все время пузырился вопрос – от кого же беременна Мандавошка? Однако уточнять это было не с руки, и Эдик решил отложить все выяснения до лучших времен.
Однако события последующих дней развернулись вовсе не так, как планировал наследник вьетнамских сокровищ…
Глава 13
– Понимаешь, Рита… Деньги и золото – как микробы. Везде есть!
– Микробы? – Пиляева непонятливо уставилась на Жулика.
– Золото…
Сидя перед зеркалом, Леха Сазонов старательно накладывал на лицо грим. Работа требовала не только терпения, но и ювелирной точности: по мнению Жулика, сходство между собой и оригиналом следовало довести до максимума. На зеркальной полочке лежал профессиональный набор для такой работы: тушь, пудра, парик, силиконовые пластинки, разноцветные тюбики и кисточки различных калибров. Фотография Точилина, переснятая с удостоверения и увеличенная многократно, украшала собой верхний угол зеркала. Накладная бородавка, похожая на нераспустившуюся почку, была приклеена там же: эту детальку Леха прикреплял к подбородку в самом конце ежедневного сеанса перевоплощения…
…Вот уже целую неделю Жулик жил в родном городе под чужим именем. Профессиональный аферист вписался в новый для себя образ с естественностью и артистизмом. Даже самый привередливый режиссер, реши он оценить преображение сбежавшего из тюрьмы арестанта в грозного следователя Генпрокуратуры, не нашел бы поводов для придирок.
Успешному перевоплощению во многом способствовал детальный сценарий, разработанный Сазоновым.
Смотавшись в соседнюю область, Пиля приобрела в салоне черную «Волгу» официального экстерьера: денег, украденных из гостиничного номера Точилина, хватило бы и на более дорогую тачку. Очень кстати пришлась фотография бородавчатого следователя Генпрокуратуры – та самая, где он был изображен рядом со своим служебным автомобилем в районе Большой Дмитровки… Маститая уголовница, плававшая в преступном мире, как рыба в воде, без проблем организовала фальшивые московские номера с цифрами 777 и минюстовским шифром «ААК», а также техпаспорт, водительские удостоверения и спецталон-«вездеход» – тоже, естественно, фальшивые. Затемнение поворотников, тонировка стекол, мигалка и особенно длинный стебель антенны на крыше – все это придало автомобилю столь же начальственный вид, как и на снимке.
Над обликом своего «персонального водителя» Жулику тоже пришлось поработать. О шоферах Министерства юстиции воровка имела весьма туманное представление, находящееся вне сферы ее понимания и интересов. По мнению Лехи, даже профессиональный актерский грим недостаточно корректировал физиономию шестикратно судимой рецидивистки до нужной кондиции.
